Марсель сидел, понурив голову и снова затягиваясь сигаретой; он не отвечал, а может, даже и не слушал ее. Однако в конце концов спросил:
— Что это на тебя нашло — возиться с ихним мусором?
— Это мое дело.
— А ты точно журналистка?
— Ты хочешь мне помочь или нет?
Марсель уже прикарманил деньги, но тут же снова уронил голову на грудь.
— У тебя есть… только одно… решение… — невнятно пробормотал он, совсем одурманенный своим куревом.
— Ты можешь говорить побыстрее?
— Я хочу сказать… есть одно местечко… куда они могли сунуть обломки…
— Куда же?
— Зовется Хранилище. Несколько сараев… там они держат всякое барахло.
— Где это?
— Н-ну… с километр отсюда… только надо пройти внутрь Обители… в Диоцез…
— И что?..
— А то… не желаю, чтоб меня там… замели…
— Пошли!
Но Марсель уже совсем обмяк. Ивана схватила его за шиворот и силой поставила на ноги.
— Еще сто евро, когда найдем обломки!
Сезонник надвинул козырек на глаза (вероятно, он был плешив, потому что вечером, после работы, тут же менял соломенную шляпу на бейсболку) и, шатаясь, побрел в сторону Обители. Ивану передернуло при мысли о том, что она вынуждена проникнуть в Диоцез с таким спутником.
Им пришлось затаиться в леске, чтобы обмануть бдительность охраны, а затем пролезть в дыру изгороди, чтобы попасть внутрь, на главную дорогу Обители.
— Ты думаешь, мы сможем пройти?
— Ну, тут же не ГУЛАГ. В худшем случае нас оттуда погонят. Ничего, как-нибудь выживем. Сбор винограда почти закончен.
Ивана промолчала. У нее подкашивались ноги. Лесок, где она спрятала свой мобильник, находился в километре от лагеря, и ей пришлось чуть ли не бегом сгонять туда и обратно под холодным ветром через пастбище, переполошив стаю ворон. Она оставила мобильник при себе, чтобы позвонить Ньеману после этой ночной вылазки, а значит, придется проделать тот же путь еще раз, до восхода солнца. Ведь нельзя же держать телефон при себе во время рабочего дня.
Ночь была светлой — ледяной и светлой; падучие звезды пронзали небосвод, как трассирующие пули. Что-то искусственное было в этом зрелище, напоминавшем ей то ли убранство Гран-Рекса[59], который так зачаровал ее в раннем детстве, то ли «живые ясли»[60], где она неизменно исполняла роль Святой Девы благодаря своему молочно-белому личику.
Марсель еле волочил ноги, и Ивана спрашивала себя, уж не спит ли он на ходу. Эдакая сомнамбула в роли напарника — ну, супер! Правда, сама девушка тоже обессилела; она боялась, что она вот-вот рухнет наземь от усталости, но тем не менее была натянута как струна.
Она непрерывно озиралась, со страхом ожидая света фар или звука шагов. Ее успокаивал лишь вид кустов на обочине, куда можно было нырнуть в случае опасности. Кажется, она тут уже притерпелась к колючкам и крапиве.
— Далеко еще?
— Нет, мы уже в Диоцезе.
Странно, она не заметила ни малейшей перемены в пейзаже, даже изгороди. Граница этой «территории в территории», видимо, носила чисто символический характер. Где-то тут, в глубине холодной лощины, — она это знала — теснились фермы Обители. Однако дорога была по-прежнему безлюдной. Мало-помалу ходьба взбодрила девушку, мысли стали более четкими. Но она думала не о разоблачениях — довольно-таки жалких — Ньемана и не о своих собственных гипотезах, таких же смутных. Нет. Она размышляла о чудотворной терапии Рашель. Всего лишь обычная ножная ванна — и вот она воспрянула духом, приобщилась благодати, чуть ли не узрела ангелов небесных.
— Ну, долго еще? — спросила Ивана, почти разочарованная этой безмятежной прогулкой.
— Порядок. Вон там, — шепнул в ответ ее встрепенувшийся проводник.
30
Хранилище оказалось скоплением построек, типичных для Диоцеза. Это были обыкновенные деревянные строения, каждое из которых — как гласила легенда — Посланники могли возвести всего за один день. Незваные гости направились к самому большому из них, так и не встретив ни единого сторожа.
Марсель растворил двойную дверь, боязливо озираясь: сознание, что он проник на территорию Диоцеза, прогнало сон. Внутри все напоминало тот амбар, куда Рашель накануне привела Ивану. Из слуховых окошек сочился внутрь лунный свет — так и чудилось, что пол залит сахарной глазурью. Даже сено под этими лучами мерцало, как слюда. Высокие железные опоры скрещивались над головой, поддерживая потолок, тонувший в темноте. Вдоль стен тянулись стойла, но никаких лошадей тут не было. О них напоминал только едкий запах навоза.
— Вон там!
И Марсель указал налево, на кучу скошенной травы, в которой были разложены на манер мозаики каменные обломки. Черногорец оказался прав: кто-то аккуратно собрал их здесь, пометив номерами, чтобы можно было вернуть фрагменты на место без всяких затруднений.
Ивана обвела помещение пристальным взглядом (никого!), вынула из кармана электрический фонарик, который прихватила с собой, и направила луч на фреску.
— Ты что, рехнулась? Погаси сейчас же!
— Ну-ка, посвети мне, — приказала она, сунув фонарь ему в руки.
Потом вынула мобильник и начала фотографировать рассыпанную фреску.
— Так у тебя еще и мобильник есть?!
— Заткнись!
Ивана сделала множество фото, сама не зная зачем, — почти все эти фигуры были отсняты еще до обрушения свода, и она видела их в полицейском досье. Полулежащая Святая Мария, написанная в наивной, неумелой манере. По левую руку два бородача — наверняка библейские персонажи, только Ивана не могла определить, кто именно, — омывали младенца, крепенького, как ярмарочный силач. По углам, справа и слева, парили в воздухе не то святые, не то ангелы, которых она тоже не узнавала.
— Эй, пора сматываться, — нетерпеливо шепнул Марсель.
— Погоди, я почти закончила.
Девушка лихорадочно жала на кнопки, думая о Ньемане, который оказался таким прозорливым. Посланники не просто сохранили обломки — они восстановили фреску, как будто это безыскусное изображение обладало тайной силой или Божественным смыслом…
Однако гипотеза кражи не находила подтверждения, поскольку здесь были собраны все фрагменты фрески. Значит, потолок часовни просто обрушился и Посланники Господа полностью собрали все упавшие части.
— Да шевелись же ты, мать твою…
Марсель не спускал глаз с двери амбара, как будто сюда вот-вот должен был ворваться легион анабаптистов с вилами и мотыгами в руках.
Ивана сунула мобильник и фонарь в карманы, и в помещении снова воцарилась темнота. Незваные гости уже направились к двери, как вдруг одна из створок распахнулась. Марсель едва успел схватить Ивану за плечо и втолкнуть в ближайшее стойло.
Шаги, слова, зловещие отзвуки… Ивана машинально ощупала пояс, но ее пальцы встретили пустоту. Пришла пора выступить в роли незваной гостьи. Беззащитной и безоружной — лицом к лицу с врагом.
Присев на корточки у стенки стойла, она осторожно выглянула, пытаясь хоть что-то различить во тьме. А Марсель забился в угол и, казалось, был готов зарыться в солому.
Зрелище, увиденное Иваной, подтвердило ее глубокое убеждение в том, что на Земле повсюду, куда ни глянь, существует жестокость, кое-где затаившаяся, но всегда готовая обрушиться на человека.
Трое Посланников, вооруженные автоматами и револьверами, обходили помещение, и эта экипировка не имела ничего общего с их миролюбивой моралью. Ивана не была экспертом по баллистике, но без труда узнала 9-миллиметровый UMP и «Глок-17» с широким лазерным лучом[61].
Все это было куда как далеко от того, что немцы называют Ordnung и Gelassenheit. Разве что «порядок» и «спокойствие» включают в себя такой арсенал. Трое охранников шли вдоль стен мягкой, беззвучной поступью. Неужели они что-то услышали? Ивана склонялась к мысли, что это, скорее, обычный дежурный обход.
Эти люди, с их бородами, соломенными шляпами и черными костюмами, чем-то напоминали ей поселенцев Израиля — религиозных евреев с кудрявыми пейсами, — которые не раздумывая стреляют из своих «узи» и AK-47 в иудейской пустыне.
— Ивана! — шепнул Марсель. — Сюда!
Девушка обернулась. Сезонник указывал ей на лаз в глубине стойла, достаточно широкий, чтобы выпустить наружу двоих нежеланных гостей вроде них…
Девушка бросила последний взгляд на ближайшего из сторожей: красный луч его «глока» разреза́л темноту надвое, точно лазер, ограняющий черный алмаз. Зрелище было страшноватое и одновременно, как ни странно, успокаивающее: она вдруг почувствовала себя в родной стихии. Прощайте, экзальтированные миролюбцы! Здравствуйте, члены криминальной структуры, вооруженные до зубов, как сектанты Давида[62] в Уэйко.
— Иди сюда, говорю!
Марсель уже открыл заслонку лаза. Ивана наконец решилась: подползла на коленях к дыре и проскользнула в нее, чувствуя, как ее брюки пропитываются влагой от намокшей соломы и, хуже того, жидким навозом. Но изображать герцогиню было некогда.
Она кое-как выбралась наружу, слыша за собой сопение Марселя. И уже начала приподниматься, как вдруг заслонка лаза с шумом захлопнулась.
Охранники не могли не услышать этот звук.
Ивана и Марсель, не сговариваясь, кинулись бежать куда глаза глядят. В темноте они не разбирали дороги, но ничто не могло быть хуже того, от чего они спасались.
31
Они решили разделиться: бежать поодиночке было разумнее, это увеличивало их шансы на выживание. Марсель не оставил ей выбора направления: он свернул налево и растаял во мраке. Ивана кинулась в другую сторону, через поля, и скоро угодила в какие-то заросли, не очень-то гостеприимные. Она врезалась в стену колючих кустов, разодрала одежду, пытаясь пробраться сквозь них, и наконец добежала до знакомого участка — до виноградников.