Правда, сейчас бо́льшая часть его лица была не видна: лоб скрывала черная меховая шапка, напоминавшая штраймл — головной убор евреев-ортодоксов.
А нижняя заросла до самых скул бородой, дремучей, как джунгли Анкгора[113].
— Как поживаешь, Эрик?
— Ничего.
— Доехал нормально?
— В жандармской машине.
Ньеман улыбнулся и пожал ему руку. Костлявые пальцы Эрика были унизаны перстнями, какие можно увидеть в пустынях Ближнего Востока или на всех прилавках Азии.
— Зачем ты меня вызвал? Ради тебя я нарушил свой обет молчания.
— А я — немало клятв, чтобы спасти твою задницу.
— Я слушаю.
И Ньеман без всяких преамбул и предупреждений вывалил на него всю эту историю. Про убийства. Про знаки. Про Посланников. Он говорил быстро, очень быстро, зная, что отшельническая жизнь Эрика — в миру Антуана — нисколько не повредила его острому уму.
— Словом, ты, как всегда, ведешь сложную жизнь, — заключил его гость.
Ньеман не считал, что уединенную жизнь отшельника, полную бесконечных передозов, умерщвления плоти и паломничеств босиком, можно назвать образцом простой жизни, однако решил не возражать и только заключил:
— В общем, Посланники — очень интересная религиозная группа.
И действительно, четыре убийства за неделю — не совсем банальная история. Но Антуан имел в виду совсем другое. Он располагал огромным количеством информации, мало кому известной в этом мире. Этот отшельник был посвящен, можно сказать, во все тайны Бога. Ни одна библиотека, ни один компьютер в мире не были способны синтезировать и выдать то, что знал он, — притом в несколько секунд.
— Над спасением душ трудится множество религиозных групп. Они идут по следам Господа, ведя безупречное существование.
— Именно так и ведут себя Посланники.
— Не только это. Они считают также, что будет спасена их плоть.
— Не понимаю.
— Все думают, что они именуют себя Посланниками Господа, ибо их строгая вера — достойный пример для подражания. Однако это не главная сторона их миссии. Они называют себя Посланниками в физическом смысле этого слова. Их послание — это их тело.
— Постарайся изъясняться понятнее.
— В шестнадцатом веке баптизм физически преобразил их. Милость Господня излилась на этих людей, и были они спасены, и получили Божию заповедь: создать и укрепить новый, чистый род человеческий. Некое подобие Адама из Пятикнижия.
Майор слушал очень внимательно: Антуан не любил повторять сказанное.
— И вот они решили переродиться — в буквальном смысле слова. То есть вывести на протяжении поколений единую, одинаковую породу. Клонов, если хочешь.
— То есть они практикуют инцест, чтобы воспроизводить людей с одной и той же ДНК?
— Именно так. И технология та же, что у животноводов. Например, если лошадники хотят усовершенствовать некое качество в рамках одной породы, то наилучшее средство для этого — спарить кобылу с ее собственным жеребенком.
— Но ведь такой метод чреват болезнями и врожденными уродствами.
— Верно. Зато те, кто выживает, получают улучшенную ДНК.
— Вдобавок инцест запрещен законом.
— Вашим законом. А Посланникам на него плевать. Впрочем, у них там давно уже неизвестно, кто кем и кому приходится. Их подлинное гражданское состояние остается тайной, а ДНК так сблизились, что инцест стал естественным способом продолжения рода.
Давно пора было наложить руку на эту тайную генеалогию, на это уродливое дерево, чьи ветви врастали сами в себя, неразличимо спутываясь между собой. Вот где таилась цель убийцы — теперь Ньеман был в этом уверен.
— Откуда ты все это знаешь?
— Достаточно хоть немного вникнуть в данную проблему. Эти сведения вполне доступны. Некий персонаж систематизировал их еще в прошлом веке.
— Отто Ланц?
Это имя вырвалось у Ньемана спонтанно, он даже подумать не успел.
— Человек, который был их мессией и вместе с тем злым духом. Это он убедил их сблизить еще теснее свои брачные союзы. В результате инцест стал их главным законом жизни.
Ну вот, за один короткий разговор с этим небесным странником Ньеман узнал о секте куда больше, чем за все время пребывания в Бразоне. С него и надо было начинать.
Но майор хотел прояснить еще два конкретных факта:
— Эти кровосмесительные браки неизбежно породили наследственные рецессивные болезни и физические уродства. Ты что-нибудь знаешь об этом?
— Ничего не знаю. Они это тщательно скрывают.
— Мы, кажется, определили, кто был их лечащим врачом…
— Вот тут тебе и карты в руки.
— …но он стал последней жертвой убийцы.
Ньеман надеялся расшевелить своего собеседника, затронув криминальный аспект этого дела. Напрасный труд: все равно что захотеть вызвать землетрясение на Масличной горе[114]. И все же майор сделал еще одну попытку:
— Убийства явно связаны с этими генетическими заболеваниями.
— В каком смысле?
— Мы это расследуем, и ты можешь мне помочь.
— Я не сыщик и не врач. Скажи, чего конкретно ты ждешь от меня?
— Тебе что-нибудь говорит такое сочетание букв — MLK?
В ответ Антуан разразился речью, схожей с рассуждениями Козински. Все та же история с западносемитскими корнями. Согласные, которые означают «короля» или «быть королем», но требуют вокализации, чтобы уточнить их смысл…
— Однако самое важное — увидеть контекст цитаты, — заключил отшельник.
— Ну а кусок угля? — спросил разочарованный Ньеман.
— Не понимаю, о чем ты?
Только тут Ньеман осознал, что в спешке упустил эту подробность.
— Где-нибудь в Библии говорится о древесном угле?
— Уголь может стать карой Господней.
— Как это?
— В Книге псалмов написано: «Господь испытывает праведного, а нечестивого и любящего насилие ненавидит душа Его. Дождем прольет Он на нечестивых горящие угли, огонь и серу…»[115]
— И все?
— Все.
— Значит, уголь не имеет какого-то символического значения?
— Никакого.
— А есть ли в Библии какое-нибудь упоминание о камне во рту?
— Нет.
Вот тут-то Ньеман и решился вытащить фотографии покойников.
— Что ты можешь об этом сказать?
У Антуана была особая манера держаться: он слегка откидывал голову назад, и эта поза говорила о врожденном чувстве превосходства над окружающими. Эдакий король в стране лишений, скитаний и молитв…
Истерзанные останки Самуэля. Располосованный торс Якоба. Лежащие рядом трупы Посланника и врача в морге Бразона. Но казалось, на отшельника все это не произвело особого впечатления. Он перебирал снимки гибкой рукой с расставленными пальцами, и при каждом движении его перстни постукивали о край стола.
— Повторяю: я не сыщик и не врач, чего же ты от меня хочешь?
Ньеман открыл другую папку, с фотографиями свода часовни Святого Амвросия.
— Во-первых, уцелевшие фрески.
— Ну что — банальные иллюстрации сцен из Нового Завета, — прокомментировал Антуан. — Я бы отнес их к двенадцатому веку… Совершенно неинтересные.
И тут произошло маленькое чудо. Увидев потусторонние лики скрытых фресок, Лехман даже вздрогнул. Сам Ньеман и Деснос тоже были потрясены их видом. Но Антуан не выглядел шокированным или потрясенным. Скорее очарованным. Эти экстатические образы явно заворожили его. Более того, были ему близки и понятны. Он смотрел на них так, словно вернулся на землю обетованную.
— Радиографию делали?
— Да, их обнаружили под внешней росписью.
— Значит, те, что относятся к семнадцатому веку, фальшивки.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что эти росписи сделаны Отто Ланцем.
Ньеман довольно ухмыльнулся. Правильно он поступил, что вытащил этого анахорета из кокона его молчания!
— Ты что, уже видел их когда-нибудь?
— Нет. Но я знаю все остальные его работы.
Значит, где-то существовали другие произведения Отто Ланца и их можно было видеть?! Ньеман не слишком далеко продвинулся в своих розысках и сознавал, что уже слишком поздно все начинать сначала. Но зато теперь у него есть хотя бы этот кладезь информации. Колодец с прозрачной водой посреди бесплодной пустыни.
— Здесь он имитировал стиль раннего Средневековья, — продолжал облат. — Однако и фигуры, и лица вполне характерны для его творчества. Никаких сомнений.
Ньеман положил руки на разбросанные фотографии:
— Мне кажется, под этими фресками Ланц скрыл свое послание, что и стало причиной убийств. Вот почему мне нужно, чтобы ты разгадал скрытый смысл этих сцен, — так мы хотя бы сможем понять мотивы убийцы.
Антуан собрал снимки и аккуратно сложил их в папку:
— Этот кабинет запирается на ключ? Я не хочу, чтобы мне мешали.
65
Ньеман еще раз взглянул на часы: 19:20, а Иваны все нет как нет. Он подумал: может, она задержалась на винограднике? Или ей пришлось участвовать в выпивке по случаю окончания сбора? Или она утешает Рашель, а заодно пытается вытянуть из нее какую-нибудь информацию?
Словом, он перебрал все предположения, боясь думать о самом вероятном: девушку разоблачили и держат в плену. Самом вероятном — и самом страшном. Он метался у входа в часовню Святого Амвросия.
И молча взывал к Богу: «Господи, смилуйся, — если с ней что-то случится, я никогда себе этого не прощу!» Как он мог отпустить ее в этот рассадник безумцев, уже имея на руках четыре трупа?! Это даже не профессиональная ошибка — это тоже безумие!
На всякий случай он еще раз набрал ее номер. Ответа не было. И он пожалел о двух своих попытках связаться с ней: если Ивана попала в лапы Посланников, эти сволочи увидят на мобильнике его номер. Может, у них даже есть средства идентифицировать его.
И он с дрожью отключил телефон. Будь она проклята, эта часовня! Техники и жандармы уже покинули ее — так кладбищенские воры оставляют после себя оскверненную святыню.