— Эти истории с фресками никак не сочетаются с их культом. Совсем никак. И поэтому я занялся единственным, что интересует Посланников, — незримым.
Казалось, человек, которого звали Эрик Аперги (он же Антуан) дает полную волю своему голосу — так свободно, без малейших усилий, он сейчас изъяснялся. Ивана не могла оторвать взгляда от его ногтей, черных как сажа. И в то же время его пальцы были унизаны перстнями, напоминавшими о базарах Гоа.
— Здесь важно не то, что́ изобразил Отто Ланц, а то, чего он НЕ изобразил. — И он разложил перед Ньеманом четыре фотографии крестом, оставив посередине довольно большое пространство. — Я особо занялся образами, скрытыми под обрушившимся сводом. Если я правильно понял, именно они интересовали тебя в первую очередь.
— Точно, — подтвердил Ньеман, старательно делая вид, будто он весь обратился в слух.
— Ланц в первый раз скрыл свою тайну под фальшивыми росписями, а во второй раз — в самом центре своей первой фрески.
— Ну-ка объясни.
— Эти четыре сюжета представляют собой сцены, взятые из Бытия — первой Книги Ветхого Завета. Почему его так привлекли эти сцены? Ведь он мог обратиться к Книге Иова или к сценам Нового Завета. Да потому, что здесь скрывалось его первое послание. Или, по крайней мере, первый элемент некой системы.
Аперги ткнул искривленным пальцем в верхнюю часть «креста»:
— Узнаешь здесь главу 3 Бытия — про Адама и Еву?
Ивана прямо-таки кожей чувствовала почти враждебное нетерпение, одолевавшее Ньемана. Негативные флюиды от него разносились по всей комнате. Пока что отшельник не сообщил ничего нового.
— В левой части «креста» Ланц изобразил Вавилонскую башню, глава 11 Бытия.
Никто из слушателей даже не взглянул на фотографию.
— А напротив, справа, — продолжал немытый пророк, — представлена глава 27 — история соперничества Иакова и его брата. И наконец, внизу мы видим сцену смерти Рахили, рассказанную в главе 35.
— И это все, что ты нашел?! — взорвался наконец Ньеман. — Да эти штуки всем давным-давно известны!
— Потерпи немного.
И отшельник снова провел пальцами по радиографическим снимкам, как гадальщик по картам Таро.
— На первый взгляд, выбор сюжетов кажется нелогичным. Некоторые из этих сцен, например смерть Рахили, практически никогда не изображались в церквях. По крайней мере, я не знаю другого примера в мире, где эти четыре картины были бы собраны под одной крышей.
— Ну и что?
— Значит, послание скрыто в чем-то другом. И оно таится в цифрах.
— В цифрах?
Вот тут-то Ивана и вздрогнула. Этот «Дед Мороз» угадал верно. Ей вспомнились слова Рашель: «Главное не то, что изображено, а то, что НЕ изображено. Но вам никогда не раскрыть нашу тайну».
— Бытие, глава 3, затем 11, затем 27 и, наконец, 35. Все эти эпизоды были взяты из Бытия с интервалом в восемь глав.
— И эта цифра 8 что-то означает?
— Никоим образом.
— Эрик, ты можешь изъясняться покороче, мать твою?!
Облат умиротворяющим жестом поднял руку. Сейчас он напоминал песочные часы, чьи песчинки мерно и неторопливо ссыпаются вниз.
— Слушай меня внимательно, — приказал он. — Я повторяю: все эти сцены, начиная с сотворения человека, выбирались с интервалом в восемь глав. Однако даже ребенок мог бы заметить, что интервал между вторым и третьим изображениями составляет не восемь глав, а шестнадцать.
— И что?
— Значит, одной главы не хватает. Той самой главы, которая входит в эту систему, но которую Отто Ланц не изобразил.
— И ЧТО ЖЕ ЭТО?
Антуан ткнул пальцем в пустое центральное пространство между четырьмя сторонами «креста»:
— Недостающий образ, тот, которому полагалось бы находиться в центре фрески, соответствует главе 19 Бытия.
— И о чем же в ней повествуется?
— О гибели Содома и Гоморры.
— А какая связь между ними и Посланниками?
— В этой части истории — никакой, но есть продолжение…
Ньеман нагнулся к облату, положив ладони на стол. Иване была знакома эта поза: как правило, она говорила о том, что майор заставляет себя сдерживаться, чтобы не отвесить оплеуху подозреваемому.
— Ну разродись же наконец!
Внезапно, неожиданно для всех, Антуан встал и застыл в молитвенной позе, склонив голову и прижав руки к груди.
— А продолжение — это история Лота.
И тут им пришлось выслушать целый эпизод из Ветхого Завета.
— Лот, — начал отшельник, — был племянником Авраама. Он жил в Содоме со своею женой. И вот однажды он оказал гостеприимство двум ангелам, посланникам Господним. Вечером жители города явились посмотреть на пришельцев, без сомнения намереваясь совершить над ними насилие. Лот же не допустил этого и даже предложил святотатцам обесчестить вместо них обеих своих дочерей. Но содомляне стояли на своем, и тогда Господь поразил их слепотой. А затем объявил Лоту, что намерен истребить Содом, а также соседний город Гоморру, огнем и серой. Лот едва успел покинуть Содом вместе с женой и дочерьми. К несчастью, жена его обернулась, чтобы взглянуть на город, объятый пламенем, и тотчас обратилась в соляной столп…
Теперь Антуан расхаживал по комнате, угрожающе воздев кверху палец, словно призывал проклятия на чью-то голову.
— Главное, Всемогущий запретил им смотреть назад, на грехи Содома, на Божью кару… Ибо отныне все это было Его делом.
Ньеман шагнул к облату, без сомнения намереваясь схватить его за шиворот и встряхнуть.
— Прояви терпение, Ньеман, — невозмутимо промолвил тот. — Тогда Лот укрылся вместе со своими дочерьми в пещере. И вот однажды ночью дочери его, горюя о том, что им не найти мужчин в пустынной этой местности и не продолжить род, напоили отца своего вином и по очереди соединились с ним. От этих двух кровосмесительных связей и пошли два рода — Моавитяне и Аммонитяне.
Ньеман так грохнул кулаком по столу, что Ивана и Деснос подпрыгнули.
— Ну и чем же это может быть нам интересно?
Антуан усмехнулся:
— Народы, родившиеся от инцеста: это ни о чем тебе не говорит?
Ньеман встал перед отшельником:
— Да, мы знаем, что Посланники практикуют инцест, притом уже несколько веков. Это мерзко, это противоестественно, но данная история слишком стара, чтобы стать мотивом убийств, ты хоть это понимаешь?
— Позволь мне закончить. Лот стал для них неким образцом. Выражаясь точнее, я думаю, что Посланники уподобляют себя одному из двух народов, произошедшим от его дочерей, — Аммонитянам. Во всяком случае, это тот пример, который Отто Ланц решил продемонстрировать им через эту фреску… ненаписанную фреску.
— Почему ты решил, что это именно Аммонитяне?
— Потому что они поклонялись особому божеству — Молоху, а на иврите это имя пишется одними согласными — МLK[125].
Ивана вздрогнула: вот оно, настоящее объяснение!
— Молох… — повторил Ньеман. — Это бог, которому приносили в жертву детей?
— Вот именно.
И тут Ивану осенило:
— А в Библии говорится, каким образом приносили эту жертву?
— Через огонь.
71
Ньеман раздавал приказы на стоянке жандармерии. Срочно мобилизовать всех пожарных. Из Бразона, из Гебвиллера, из Кольмара. Потушить костры и обследовать каждый из них, чтобы найти тела погибших и спасти тех, кто еще жив. После чего засадить в тюрьму всех негодяев и держать там, пока не подохнут.
Жандармы недоверчиво переглядывались, стоя в дыму, который становился все гуще. Но время поджимало, и сейчас было не до объяснений. Об этом напоминал пепел, который дождем сыпался им на головы.
Пока люди рассаживались по машинам и фургонам, Ивана подошла к Ньеману и тронула его за плечо:
— Послушайте, мне тут вспомнилась одна штука.
— Что именно?
— Сегодня вечером я видела, как Посланники тащили через поля мешки с древесным углем для костров. Вот чем объясняется кусок угля во рту мертвецов. Этим убийца напоминал о сути жертвоприношения.
— А ты раньше не могла сообразить?
— Вы уж меня простите, Ньеман, я до сих пор не пришла в себя от запаха виноградного сусла.
Он помедлил с минуту, чтобы рассмотреть девушку, и ему почудилось, что он смотрит в зеркало на самого себя. Они оба много чего повидали в своей проклятой полицейской жизни, но их терпению уже пришел конец.
— Давай садись в машину, поедем вместе.
— Нет.
— Ну что ты еще выдумала?!
Вокруг них порхали хлопья пепла.
— У меня другая идея. Позвольте мне действовать самой.
Ньеман открыл было рот, но тотчас же поперхнулся залетевшим туда горячим пеплом, и это помешало ему возразить. Лицо Иваны в несколько мгновений покрылось черным налетом, как в старину у шахтеров. Ньеман подумал, что и сам, наверно, выглядит не лучше.
— Ты за кого себя принимаешь? — наконец выговорил он.
— Я себя принимаю за человека, который чуть не подох этой ночью, который уже пять дней находится в самом центре этой помойки и которому пришлось все это время наслаждаться обществом этих психов. Я стала вашей помощницей, выполнила свою часть работы и теперь имею полное право самостоятельно идти по следу.
— Ох и надоела же ты мне! — буркнул он и побежал к своему «рено».
Пепел наконец скрыл лихой жандармский слоган: «НАША РАБОТА…»
Ньеман пожалел о сказанном и обернулся, чтобы ободряюще кивнуть или хотя бы улыбнуться Иване.
Но она уже скрылась из виду.
72
Ивана вынула свой мобильник. Крутя баранку правой рукой, она взвешивала его на левой ладони, и это возвращало ей былое чувство уверенности. Сейчас экран указывал ей дорогу к спящей больнице Бразона.
Машину ей предоставила Стефани Деснос. И она же коротко ответила на вопросы девушки. Эта идея родилась у Иваны во время откровений Антуана: имя убийцы анабаптистов можно было узнать только в том месте, где работал Патрик Циммерман. Имя — или хоть какие-то признаки, позволяющие вычислить его.
Ивана зорко глядела вперед, на дорогу; раскаленные хлопья пепла слетались на свет фар, точно бабочки. Пылавшие костры окрашивали небесный свод то розовым, то лиловым, то фиолетовым, и эти световые волны образовывали нечто вроде северного сияния, какое можно увидеть только в кошмарном сне. Ньеман со своими жандармами и пожарными доберется до этих костров, в этом Ивана не сомневалась. Но их операция ни к чему не приведет. Ее наставник упустил главное: сегодня ночью сожженных детей не будет. Убийца разделался с Самуэлем, Якобом и Циммерманом, чтобы помешать этому жертвоприношению.