качестве музыкального сопровождения как фильма, так и презентации, ударила по ушным перепонкам внушительными децибелами, и тусовка началась.
Мы сидели за столиком в углу, потягивали слабоалкогольные коктейли, смотрели на мельтешащую перед глазами разношёрстную толпу, и мне то и дело казалось, что среди танцующих мелькали то пёстрые какадуоиды, то багровые минотавры, то меняющие цвет осьминоги. Прав был Карла – нечего отказывать пришельцам в том, в чём люди грешны… Разницы между нынешней тусовкой и празднованием Дня Пришельца в Бубякине не было никакой, и от этого на душе становилось совсем уж пакостно.
Мишка попытался расшевелить меня пикантными подробностями из приватной жизни артистки Шмаковой, но, не встретив у меня интереса, махнул рукой и ушёл танцевать. Минут через десять он вернулся с двумя симпатичными девушками. Они подсели за столик, мы заказали ещё коктейлей и с полчаса трепались на пустопорожние темы. Оказывается, я ещё не забыл, как вести себя с девушками на тусовках, но делал это рефлекторно, по старой памяти, а на душе по-прежнему продолжали скрести кошки. Минут через пять Мишка уже обнимал одну девушку за талию, вторая же, не видя поползновений с моей стороны, сама обняла меня за руку повыше локтя, чем живо напомнила инопланетный зелёненький мешок с протоплазмой. Ответной активности я не проявил, но и сопротивляться не стал.
Вскоре Мишка заговорщицки подмигнул мне и увёл свою девушку танцевать.
– Пойдём потанцуем? – предложила «моя» девушка и томно потёрлась большой грудью о мой локоть.
– Извини, что-то не хочется, – отказался я.
– Тогда куда поедем: к тебе, ко мне? – с места в карьер предложила она.
– Гм… – замялся я. – Всё равно. Но дело, понимаешь, в одном интимном аспекте…
– В каком?
– Видишь ли… – я сделал вид, что смущаюсь. – Я люблю делать ЭТО блендишным способом…
Девушка оторопела. Девушка отшатнулась. Девушка вскочила на ноги.
– Извращенец! – гневно заклеймила она меня, будто знала, что собой представляет «блендишный способ», и поспешно скрылась в толпе танцующих.
А я ещё немножко посидел, допил коктейль и, не дожидаясь возвращения Мишки, ушёл с тусовки восвояси.
С тех пор Мишка махнул рукой на свои потуги «вернуть мне человеческий облик» и начал принимать меня таким, каким я стал. Всё-таки настоящий друг. Больше не по каким тусовкам он меня не таскал, в пивбар не зазывал, зато иногда в выходные приходил ко мне с сумкой, набитой бутылочным пивом.
– Я захожу к тебе на кружку пива, и в этом вся моя вина! – жизнерадостно заявлял он с порога и шествовал на кухню чуть ли не напролом, подобно гусеничному трактору с Василием, прокладывающему просеку сквозь дебри доисторического леса. Никаких возражений с моей стороны Мишка не принимал.
Я и не возражал, но всякий раз удивлялся, как он при небольшом росте ухитрялся делать мою квартиру тесной. Уму непостижимо. Не помню, то ли я перефразировал при нём строчки из песни, то ли он сам до них додумался, но чай я с некоторых пор не пил и даже слова этого слышать не желал.
На работе же я в буквальном смысле слова закапывался в кипы архивных данных времён проекта «Сокрытие», изучал на компьютере новые данные об аномальных явлениях и, не замечая ничего вокруг, трудился до поздней ночи, пока в глазах не начинало рябить. Вот так однажды поздней зимней ночью перед Новым годом, когда голова уже практически ничего не соображала, а глаза почти не воспринимали изображение на экране компьютера, я вдруг увидел, что иконка электронной почты подмигивает сообщением: «Вам письмо». Машинально я щёлкнул курсором по иконке, и на экране проявилась поздравительная открытка. «С Новым годом!» – было написано сверху, а под надписью располагалась семейная фотография. По центру, щеками прижавшись друг к другу, стояли Ля-Ля и тщедушный Звёздный Скиталец, а их окружала гурьба мал мала меньше миниатюрных звёздных скитальцев.
Я оторопел, зажмурился, замотал головой, а когда открыл глаза, на экране уже ничего не было. Привиделось, или открытка была на самом деле? Я залез в почтовый ящик, тщательно обшарил папки «Входящих», «Исходящих», «Спама», «Удалённых», «Черновиков», но нигде и следа поздравительной открытки не обнаружил. Аналогично было и с приглашением на празднование Дня Пришельца… С другой стороны, я так заработался, что поздравление с Новым годом могло и привидеться. Многим хочется выдать желаемое за действительное, и я отнюдь не исключение. Скорее, наоборот – мне бы очень хотелось, чтобы Царевной оказалась именно Ля-Ля, а не Лия… Я вспомнил, как смотрела на меня эскорт-свита в галактическом Луна-парке, и почти поверил, что Ля-Ля и была Царевной, если бы не одно «но». Не вязалось как-то, что жениха Царевны можно походя рубануть секачом по голове, пусть и бутафорской. С другой стороны, кто он такой? Всего лишь жених Царевны, не царских кровей, и эскорт-свита не обязана его охранять… Хотя, по большому счёту, не всё ли мне равно, кто была Царевной? Что так Лии рядом нет, что этак.
Расстроенный, я выключил компьютер и пошёл домой. Ночью мне опять снился муравейник, только теперь в нём царствовала не Лия, а Ля-Ля, и не мои копии таскали брёвна, а маленькие подобия Звёздного Скитальца весело водили хоровод под циклопическими соснами. Но радости этот сон не принёс, и после него на душе остался горький осадок.
В марте я закончил диссертацию и отдал её шефу. Шеф прочитал, не сделал ни одного замечания, но расстроился.
– Работа добротная, – мрачно похвалил он, – достойная присуждения учёной степени. Готовься к защите. – Он помолчал, снял очки, протёр платком и с сожалением добавил: – Только к нашему направлению это не имеет никакого отношения…
– Спасибо, – поблагодарил я, забрал рукопись и ушёл. Жаль было шефа, но слов утешения не нашлось. Видел он во мне ученика, продолжателя своего дела, а я, получается, предал…
Защита диссертации была назначена на конец июля, и всё это время я бегал по инстанциям и оформлял документы к защите. Но, поскольку основная работа над диссертацией была завершена, я пару раз по собственному настоянию съездил в командировки на места обнаружения аномальных явлений. Причём один раз – в составе большой экспедиции в Калмыцкие степи вместе с шефом. Мне удалось наладить с ним ровные отношения, но былой приязни, которую ощущал к себе ранее, восстановить не удалось. Что было, того не вернёшь… И это касалось не только моих отношений с шефом.
Защита диссертации состоялась в конце июля и прошла с блеском. Я удостоился не только похвалы учёного совета, но и лестных слов оппонента в лице Пояркова. После вынесения положительного решения он долго тряс мне руку, говорил, что не ожидал от апологета теории внеземного происхождения НЛО столь взвешенной и конструктивной научной работы, объясняющей естественное происхождение аномальных оптических явлений в атмосфере. Шеф, услышав его слова, помрачнел, и я в вежливой форме возразил Пояркову, что моя работа не противоречит ни теории внеземного происхождения НЛО, ни теории их естественного происхождения, а лишь вносит некоторую ясность в суть этого явления. Поярков покивал, поулыбался, глядя на стоявшего рядом шефа, а затем внаглую предложил мне перейти на работу в его группу. Я вежливо отказался, но шеф при этом изменился в лице и покинул зал.
Однако на банкет шеф всё-таки пришёл. Ещё раз поздравил с защитой диссертации, сдержанно поблагодарил за то, что я отказался перейти на работу к Пояркову, и предложил мне должность ведущего специалиста по аномальным атмосферным явлениям. Я согласился, и наши отношения вроде бы вернулись на круги своя.
Пришёл на банкет и писатель-фантаст, чью идею я использовал в своей диссертации. Когда я позвонил ему, представился, а затем сообщил, что его идея легла в основу моей научной работы, он вначале подумал, что я филолог, который написал монографию о его творчестве, и, к моему удивлению, отнёсся к этому если не с прохладцей, то равнодушно. Однако когда я объяснил, в чём, собственно, дело, он неожиданно обрадовался и ничуть не огорчился, узнав, что, к сожалению, его фамилию я не упомянул, так как в научной работе считается дурным тоном ссылаться на фантастов.
– Главное, что вы знаете, кому принадлежит идея, и что не постеснялись в этом признаться! – с необычным жаром заявил он по телефону, а закончил уж совсем выспренне: – В конце концов, все мы работаем не наград для, а прогресса ради!
В общении он оказался, на удивление для писателя, довольно простым, если даже не простоватым, но коньяк на банкете пил – будь здоров. Далеко нашим научным сотрудникам до него! Разве что Василий-тракторист не уступил бы пальмы первенства.
На следующий день после банкета я вышел на работу, сел за стол, заваленный кипой бумаг… и неожиданно обнаружил, что работа, которой я спасался от гнетущей тоски, закончилась и теперь впереди только серые, беспросветные будни. Взгляд скользнул по календарю, я увидел на листке, что уже август, и тогда мне стало совсем тошно.
Быстро написав заявление, я направился к шефу и потребовал у него отпуск. Шеф внимательно посмотрел на меня, вздохнул и, ни слова не говоря, подписал заявление. Однако когда я выходил из кабинета, мне показалось, что отражение шефа в стеклянной дверце стенда с метеоритами пространно улыбается мне в спину. Будто шеф знал что-то такое, что мне неведомо. Странно, в общем-то, до сих пор я считал, что это мне известно нечто такое, что другим неведомо.
Придя домой, я бесцельно послонялся из кухни в комнату, на лоджию, обратно. Тоска не уменьшилась, а только усилилась. Может, напрасно я ушёл в отпуск? Потребовал бы у шефа какую-нибудь командировку к чёрту на кулички, глядишь, всё как-то легче бы жилось…
Я вернулся на кухню и стал готовить кофе. Хоть бы Мишка пришёл на кружку пива… Так нет, сегодня понедельник, а он ко мне теперь только по выходным заглядывает…
Приготовив кофе, я прошёл в комнату, включил телевизор, сел на диван. Но ни кофе, ни телевизор не спасали от щемящей тоски.