С лоджии донеслось хлопанье крыльев, и я впервые не вздрогнул, услышав этот звук. Раньше я всегда вздрагивал, когда слышал лай собаки или хлопанье крыльев.
«Адаптируюсь потихоньку к будням…» – с грустью подумал я, подошёл к лоджии, выглянул… И обмер. На перилах вместо ожидаемого голубя сидел птеродактиль Ксенофонт и раздражённо щёлкал зубами.
– Ты собираешься на праздник? – возмущённо поинтересовался он, по своей гадкой привычке забыв поздороваться.
– Какой ещё праздник? – оторопел я.
– Ежегодный. День Пришельца. Тебя там ждут.
Я хотел спросить, кто меня ждёт, но слова застряли в горле. Я знал, кто меня ждёт…
Из цикла «А у нас во дворе»
Работа за рубежом
Робко, будто спросонья, запиликал электронный будильник. И какой дурак выставил время? Сил протянуть руку и выключить будильник не было. Пиликанье начало набирать обороты и постепенно перешло в отвратительное непрерывное верещание.
– Ларионов! – страдальчески воззвала из соседней комнаты Машка. – Выключи будильник!
С закрытыми глазами я подвинулся на край кровати, наобум хлопнул ладонью по тумбочке, но с первого раза не попал. Подвинулся ближе, наконец-то дотянулся до будильника, хлопнул по нему и вместе с отключением звонка свалился на пол.
Где же это я так вчера, а? Ах да, раут… И дураком, выставившим на будильнике время, был я сам. Вспомнить бы, зачем?
– Чьё тело упало? – вновь подала голос Машка. – Похоронную команду вызывать?
– Не дождёшься! – простонал я, усаживаясь на полу. Голова раскалывалась, и вспомнить, какого чёрта завёл будильник, не получалось. Это плохо. Куда мне надо торопиться с утра? С кем-то встретиться? Зачем?
Тяжело поднявшись, я поволок ноги в ванную. Однако ни холодный душ, ни контрастный не помогли – в памяти по-прежнему зиял провал. Пока чистил зубы и брился, услышал в прихожей приглушённый разговор. Неужели кто-то с утра пораньше напросился в гости, и ради этого я вынужден был проснуться под мерзкий трезвон?
Выглянув из ванной комнаты, я увидел, что это не ко мне. И не пришёл, а уходит. Щупленький чернявый парнишка в джинсовом костюмчике чмокнул Машку в щёку и выскользнул из квартиры. Машка закрыла дверь, запахнула халатик и с независимым видом направилась в свою комнату.
– Слушай, – спросил я, – а почему ты не в школе?
Машка остановилась и одарила меня таким взглядом, будто перед ней не отец стоял, а, по крайней мере, призрак отца. Причём не родного, а отца Гамлета.
– Ларионов, ты хоть в окно выглядывал?
– А что?
– Лето на дворе. Июнь. У детей каникулы.
Я вздохнул.
– А дети умеют пользоваться презервативами?
– Не наезжай, Ларионов! – отрезала Машка. – СПИДом я уже переболела!
Она скрылась в своей комнате и хлопнула дверью. Ну что с неё возьмёшь, переходной возраст…
Я вернулся в спальню, оделся, затем вышел на кухню. На столе лежала записка, придавленная фломастером:
«Меня не будет пару дней. Захотите есть, сходите в кафе».
Сев к столу, я взял фломастер, перечеркнул «дней» и написал «ночей». В общем, та ещё у меня семейка, впору удавиться. Жена на фирме с презентаций не вылезает, по нескольку суток дома не появляется, дочка вся в неё пошла, и никто меня ни по имени, ни отцом не называет. Только Ларионов. Ларионов – дома, Ларионов – на работе, Ларионов – среди друзей. Лезть в петлю пока не хотелось, но на душе было тошно. И не только после вчерашнего раута. Послать бы всё к чёртовой матери…
Я достал диктофон, включил и пробормотал: «СПИДом я уже переболела…» Если фразу обкатать, может получиться хорошая острота. Работаю я на радио «FM-минус», в группе известного всей стране хохмача Фесенко, который анекдотами в эфире так и сыплет. Так вот я – один из тех, кто эти анекдоты сочиняет. Слышали остроту: «Тютелька в тютельку – секс лилипутов»? Это не Фесенко, это Ларионов написал. Тот самый Ларионов, имени которого никто не упоминает. Неизвестный Ларионов. Быть может, мне памятник когда-нибудь воздвигнут да так и назовут: «Памятник неизвестному Ларионову». Но, скорее всего, он будет стоять не на площади или в парковой аллее, а на кладбище.
В кухне появилась Машка.
– Записку читал? – хмуро спросила она.
– Ну?
– Гони сто рублей, если не хочешь, чтобы дочь с голоду умерла.
– А что, в холодильнике пусто?
– Ларионов, ты что, с Луны свалился? – возмутилась Машка. – Загляни!
Я не стал заглядывать в холодильник, достал из бумажника сто рублей, отдал.
– Хоть бы кофе сварила… – попросил.
– Обобьёшься, – отрезала Машка. – Тебе похмелиться надо, а не кофе пить.
Она спрятала деньги в карманчик халатика и ушла.
Я включил электрический чайник, нашёл банку растворимого кофе. Кофе немного поднял тонус, но не помог вспомнить, зачем же я ставил будильник. Ладно, если кому-то нужен, найдёт меня по мобильному телефону.
Я закурил, и тут снова накатило, да так, что хоть взаправду вешайся. Права Машка, не кофе мне пить, а похмелиться надо. Прекрасно понимая, что в квартире нет ни капли спиртного, я не стал рыскать по шкафчикам на кухне, а прямиком направился к выходной двери.
Когда я спустился на лифте и вышел во двор, то понял, что опоздал. На своё счастье. В нашей стране ведь как – упал кирпич на голову, проломил череп, ты на всю жизнь калекой сделался, но, главное, остался жив. Вот тебе и счастье, другого у нас не бывает. Именно такое «счастье» меня во дворе и поджидало.
Двор был запружен милицейскими машинами, на детской площадке галдела толпа зевак, оттеснённая туда нарядом омоновцев, а на крыльце соседнего подъезда, огороженного пластиковой лентой, двое судмедэкспертов возились у распростёртого на ступеньках тела. Как понимаю, очередное покушение на депутата Хацимоева, живущего в соседнем подъезде. Или теперь уже жившего?
– …Да жив он, что ему сделается?! – вещал из толпы зевак зычный голос дворничихи, бабы Веры. – Третье покушение, а ему хоть бы хны!
– А кто же на ступеньках лежит?
– Женька Семигин, с шестого этажа. Он как раз в подъезд заходил, а Хацимоев выходил, когда киллер палить начал… Не повезло Женьке.
А мне, по всем раскладкам, выходит, «повезло». По-нашенски, по-российски. Выйди из дому на полчаса раньше, глядишь, не Женькин труп на ступеньках лежал бы, а мой. Боюсь, надоест киллерам из автоматов по депутату мазать, завезут в подвал пару мешков гексогена, чтоб, значит, наверняка… И вместе с известным депутатом Хацимоевым в мир иной отправится и неизвестный Ларионов… Но пока жив, и не мне случайная пуля досталась, следует радоваться, ибо иного счастья мне не дано. Радуйся и такому.
Радоваться хотелось равно в такой же степени, как с утра вешаться. А сбежать хотелось. Очень хотелось. От такой семьи, из такой страны, от такого «счастья»… Только на фиг я кому за рубежом нужен? Кому нужен «неизвестный Ларионов»? Там и известный Фесенко с нашими плоско-пошлыми остротами никому не нужен.
Присоединяться к зевакам я не собирался, поэтому бочком протиснулся сквозь толпу и, выйдя со двора, направился к кафе «Минутка».
– Привет, Паша… – промямлил бармену, усаживаясь за стойку.
Паша глянул на меня и всё понял.
– Привет, Ларионов, – сказал он. – Давно из могилы выбрался?
– Что, такой мёртвый?
– Разве что трупных пятен не видно, – усмехнулся бармен, наливая в мерный стаканчик водку.
Как ни заторможено было сознание, но я среагировал. Достал диктофон, буркнул в него: «Трупные пятна – косметика». Если на трезвую голову обыграть, хорошая острота может получиться.
Паша поставил передо мной стопку водки и стакан с томатным соком.
– Оживай!
Я круто посолил томатный сок, отхлебнул, затем, вздрогнув, опрокинул в себя рюмку и тут же запил соком.
– Только не наблюй здесь, – сказал Паша, видя, как я монументом застыл на табурете. Если кто надумает-таки памятник «Неизвестному Ларионову» ставить, лучшей позы не придумать. Тютелька в тютельку.
С минуту организм на повышенных тонах дискутировал с проглоченной водкой, затем смирился, и меня попустило. Я помахал перед лицом бармена указательным пальцем, бросил на стойку деньги и молча вышел. Попустить-то попустило, но говорить пока не мог.
На улице я пару раз глубоко вдохнул и наконец-то почувствовал себя более-менее сносно. Однако вспомнить, зачем вчера поставил будильник, всё равно не смог. Ну и чёрт с ним. Приятное тепло разлилось по телу, но на душе по-прежнему было гадко. И я побрёл куда глаза глядят.
Странное дело, когда я выпивши, ноги всегда приводят меня в тупичок какого-то переулка, к летнему кафе в уютном скверике с небольшим фонтанчиком. Машины здесь не ездят, поэтому в кафе всегда тихо и даже в жаркий полдень прохладно под старыми раскидистыми тополями. Пару раз я пытался разыскать кафе на трезвую голову, но ничего не получилось. Такое впечатление, что кафе и скверик находятся в параллельном мире, вход в который открывается исключительно для алкоголиков.
Водка сделала своё дело, и я почувствовал, что хочу есть. Сел за столик, заказал пару сарделек с тушёными грибами, бокал пива. Когда съел одну сардельку и выпил полбокала пива, по телу разлилась благость, и я почувствовал, как семейные неурядицы и дискомфорт в душе отодвинулись на второй план. Лепота! Всё-таки есть в жизни счастье.
Откинувшись на спинку пластикового кресла, я огляделся.
Грузный бородач за соседним столиком внимательно посмотрел на меня, хмыкнул и, прихватив с собой графинчик с водкой, пересел ко мне.
– Привет, Ларионов! – сказал он, выставляя на столик пластиковые стаканчики.
Я кивнул, хотя мог дать голову на отсечение, что бородача не знал. Но то, что он знал меня, порадовало. Оказывается, не такой уж Ларионов неизвестный.
– Жена гуляет напропалую, а ты, значит, сюда… – продолжал бородач, наливая в стаканчики водку. – Как там Фесенко говорит: пиво без водки – деньги