на ветер?
Приятное впечатление о бородаче мгновенно растаяло. Бывают же люди, которые одной фразой могут надолго испортить настроение…
Он поднял стаканчик и посмотрел на меня. Глазки у него были маленькие, подслеповатые, но хитрые. И тогда я, не прикасаясь ко второму стаканчику, сказал в эти глазки:
– А пиво с водкой – харч на брюки. Твои.
На мгновение бородач застыл, совсем как я недавно в баре «Минутка», затем на его лице отразилось оскорблённое недоумение, он схватил графинчик с водкой и молча ретировался за свой столик.
Я тяжело вздохнул и принялся доедать сардельку с грибами. Что за народ пошёл, пары минут в блаженном состоянии побыть не дают. Как заметят, что у человека прекрасное настроение, так и норовят в душу нагадить.
Фразу о «харче на брюках» я записывать не стал. Тема стара как мир, и основательно затаскана. Хотя, с другой стороны, острота о «смешном молоке после огурцов» прошла на «ура»…
Всё ещё пребывая в мрачном настроении, я отхлебнул пива, закурил и огляделся.
Бородач демонстративно уселся ко мне спиной и в одиночестве пил водку. Больше в кафе никого не было. В замшелом фонтанчике умиротворяюще плескалась вода, извергаясь изо рта золочёной рыбки, чирикали воробьи, в воздухе витали первые тополиные пушинки. Тишина и покой в скверике создавали впечатление, что я перенёсся лет этак на пятьдесят назад, во времена застоя.
Взгляд скользнул по кустам, по видневшимся между деревьями домам и задержался на стеклянной витрине какого-то офиса, увешанной красочными плакатами морских побережий на закате, снежных горных склонов на рассвете, диких джунглей в полумраке и безбрежных пустынь в ослепительный полдень. Вероятно, туристическое бюро. Грустное очарование застойного времени вмиг улетучилось. То ли фотограф не умел пользоваться светофильтрами, то ли необычная цветовая гамма пейзажей была специально подобрана для привлечения клиентов, но закат над морским побережьем был фиолетовым, рассвет над горами – зелёным, листва джунглей – синей, а пески пустынь – сиреневыми. Скорее, именно подобрана, так как я непроизвольно принялся искать глазами название фирмы.
Названия я не обнаружил, зато рядом со стеклянными дверями увидел объявление: «Работа за рубежом». Ниже шёл более мелкий текст, который с такого расстояния было не разобрать.
Не знаю, что за дизайнер оформлял витрину, но он знал толк в своём деле и меня заинтриговал. Работа за рубежом никак не вязалась с красочными пейзажами, к тому же у меня сложилось стойкое убеждение, что все фирмы, заключающие контракты с нашими гражданами на престижную работу за рубежом, на самом деле направляют женщин исключительно в бордели, а мужчин – на запчасти для трансплантации органов.
И всё же любопытство оказалось выше предубеждения. Я допил пиво, загасил в пепельнице окурок, расплатился и неторопливо направился к витрине.
Мелкий текст под объявлением гласил:
«Предоставим работу за рубежом по наклонностям и увлечениям, независимо от пола и возраста. Высокая оплата гарантирована».
В общем, реклама ничем не отличалась от реклам аналогичных бюро, кроме слов о возрасте. Хотя это может оказаться обычной «завлекалочкой» – старикам и старушкам всегда можно отказать под предлогом отсутствия вакансий, зато остальные будут более доверчивы.
Тем не менее толпы желающих выехать на работу за границу у дверей офиса не наблюдалось. Я тоже не собирался занимать очередь в несуществующей толпе. Развернулся, чтобы уйти, но неожиданно поймал на себе насмешливый взгляд бородача, всё ещё сидевшего за столиком кафе и продолжавшего в одиночку пить водку. Это разозлило меня до крайней степени. А что я, собственно, теряю, если зайду? Как говорится, спрос в нос не бьёт – поговорю, расспрошу, может, что-нибудь любопытное услышу. Работа у меня такая – чужие фразы запоминать и до острот оттачивать.
И я вошёл.
Офис бюро по найму оказался небольшой комнатой, стены и потолок которой были заклеены фотообоями. Прямо передо мной высилась каменная гряда с водопадом, слева простиралось морское побережье с белым песком и зелёным океаном, справа – безбрежная ковыльная степь, а над головой зияло бездонное звёздное небо. Впечатляюще, но, как я уже говорил, всё это хорошо смотрелось бы в бюро путешествий, а не в бюро по найму на работу.
У стены с изображением водопада стоял обширный стол, за которым по всем канонам следовало находиться обворожительной блондинке с располагающей улыбкой, но вместо неё в кресле сидел невзрачный клерк в чёрном костюме, белой рубашке при галстуке, с унылым выражением на лице. Причём «невзрачный» – мягко сказано. Клерк был откровенным уродцем. Маленький, щупленький, с карикатурно асимметричной головой и в очках с настолько толстыми линзами, что они казались глазами. Огромные оттопыренные уши, громадный рот с махоньким подбородком и унылый бесформенный нос придавали клерку сходство с кукольным Гурвинеком.
– Ттопрый ттень, – поздоровался он, растягивая в приветственной улыбке губы почти до ушей. – Присашифайтесь.
Он указал ручонкой на кресло напротив стола.
– Здравствуйте, – кивнул я, шагнул вперёд и уселся в кресло.
– Интересуетесь раппотой са хранитсей? – спросил клерк.
Очки мигнули и посмотрели на меня добрым участливым взглядом. Акцент клерка был мягким, голос располагающим. И всё же его вид действовал отталкивающе. Не знаю, о чём думали фундаторы фирмы, назначая на этот пост уродца, – быть может, хотели сыграть на контрасте с другими фирмами, – но если бы я действительно собирался на работу за границу, то меня бы уже здесь не было.
– Интересуюсь, – сказал я и тут же уточнил: – Пока только интересуюсь. Какую работу вы можете предложить?
– Люппую, ф соотфетстфии с фашими наклонностями.
– Я – литератор, – наобум ляпнул я, поскольку сам ещё не определился, как называть свою профессию. Коллеги на радио шутили, что Ларионов – это тоже профессия, но непосвящённый вряд ли поймёт.
– Проститте, но фаша профессия нас не интересуетт, – покачал головой клерк. – Мы преттостафляем раппоту по наклонностям и уфлетшениям. Какое у фас хоппи?
– Хобби? – переспросил я.
– Тта, хоппи.
– Н-не знаю… – ошарашенно пожал я плечами. – Когда-то была рыбная ловля… А что? – Тут до меня наконец дошла курьёзность ситуации. Что это ещё за работа «по наклонностям и увлечениям»? И не успел клерк ответить, как я выдал: – А работы по предрасположенности у вас нет? У меня ярко выраженная предрасположенность к спиртному. Я бы, знаете, не отказался…
– Хе-хе, – сказал «Гурвинек». – Шуттите… Мы потпираем раппоту сохласно психотиппу кантитатов. Фи мошете и не потосрефать, што фам, например, польше потхотит толшность преситтента, тшем ассенисатора.
Здесь я не выдержал и откровенно расхохотался:
– А вы можете предложить должность президента?!
– А потшему нет? Только тля эттохо нато фаш психотипп опретелить.
И тут я понял, что попался. Понял, кто такой бородач, предлагавший выпить водки с пивом, почему он с ехидством на меня смотрел и что собой представляет странное бюро по найму. Сам работаю на радио в юмористической программе, приколы и розыгрыши мой хлеб – и надо же, попался на крючок к коллегам с телевидения! Ловко они придумали с фотообоями – за ними можно не одного оператора с десятком камер разместить, чтобы заснять лоха, возмечтавшего стать президентом в банановой республике, а затем показать его по телевидению. Ладно, постараюсь подыграть. Родственные всё-таки души…
– А как определить мой психотип?
– Отшень просто. Тсетшас я фам оттену эттот праслет, – «Гурвинек» взял со стола прозрачный браслет с двумя проводками, ведущими к компьютеру, – и мы опреттелим фаши фосмошности. Фи не фосрашаете?
– Бога ради! – я состроил лучезарную улыбку, словно меня уговорили рекламировать зубную пасту, и протянул руку: – Будьте любезны!
«Гурвинек» нацепил браслет на моё запястье и повернулся к компьютеру. Что-то с его руками было не так, но что именно, я понял только тогда, когда пальцы забегали по клавиатуре. У него было по шести пальцев на руках! Слышал я о подобных генетических отклонениях – шестипалость, полная волосатость лица, «волчьи» уши, хвостатость, – но воочию наблюдать ничего такого не приходилось. Молодец, режиссёр, такой типаж откопал!
– Т-так… – протянул «Гурвинек», глядя на экран. – Преситтентом, к сошалению, фам не пыть. Сохласно фашему психотиппу, моху претлошить три толшности – квасистером на Шаттанете, сайнесером на Фасанхе и стерхайсером на Минейре.
Слыхом не слыхивал ни о таких профессиях, ни тем более странах. Однако уточнять не стал, чтобы не ломать чужую игру.
– А лифтёром-банщиком в Гваделупе? Или чесальщиком в Гондурасе? – осклабился я.
– Таких факансий не имеется, – не менее лучезарно улыбнулся в ответ клерк.
Однако по выражению глаз-очков было видно, что моей шутки он не понял. Я не стал объяснять, что лифтёр в бане не перевозит кого-то с этажа на этаж, а лифчики расстёгивает, ну а чесальщик Гондураса – это и коню понятно. Как там в скабрезности у Фесенко: «Все мы – чесальщики Гондураса и прилегающих частей тела…»
– Хорошо, – сказал я и, продолжая подыгрывать коллегам с телевидения, изобразил на лице заинтересованность: – Допустим, я соглашусь. На какое время рассчитан контракт?
– Тсейтшас посмотрим… – шестипалый «Гурвинек» вновь обернулся к экрану. – Снатшит так: квасистером на Шаттанете – тва хотта, сайнесером на Фасанхе – оттин хотт, и стерхайсером на Минейре – оттин месятс.
– Н-да… Пожалуй, для начала я согласился бы месяц поработать этим, как его… стерхайсером. Для пробы, так сказать. А какова оплата?
В чём заключается работа стерхайсера, я интересоваться не стал – и так понятно, что всё несерьёзно.
– Пять тысятш толлароф, – «Гурвинек» сделал вид, что извиняется, и развёл руками. – Понимаю, што са такую рапотту мало, но у нас наклатные расхотты…
– А проезд туда-обратно? – настороженно спросил я, продолжая играть лоха.