Даже добравшись сюда, вы не успокоились. Не занялись собственной шкурой, а сразу же сделали все, что смогли, для Дьюка. Я ведь тоже была здесь, не забыли?
И все видела. Между прочим, за такие поступки награждают. Вы сопливый герой, Маккарти…
– Нет, не герой! -… но вы не желаете верить в это, потому что вбили в башку ложное представление о том, каким должен быть настоящий герой, и считаете, что ничуть не похожи на него! Верно? – Э…
– Верно я говорю? Да или нет?
– Э… Я знаю, что я не герой, но вы правы.
– Вот именно. – Она кивнула. – Потому и извиняетесь перед каждым встречным за свои поступки и в то же время забываете взглянуть на себя и увидеть, что не так уж вы и плохи. Знаете, вы были бы довольно милы, если бы перестали занудствовать.
– Что?
Лиз вспыхнула и всплеснула руками.
– Теперь вам известна моя тайна – я считаю вас милым. Ослом, конечно, недовольно милым.
– Прекратите! Это нечестно! Свою порцию издевок я Получил еще в школе.
– Я не издеваюсь.
– Что? – Я перестал соображать. – Вы действительно считаете меня милым?
– Да, именно вас.
– Но… как же?.. У меня сломан нос, и сросся он неправильно. Я слишком маленький. И тощий. Я…
– Опять вы за свое. Разве трудно согласиться и поблагодарить меня?
– Э… – Это оказалось очень трудно. – Я… не привык к этому. Имею в виду комплименты. Еще никто… Я хотел сказать…
Дыхание перехватило. Я смутился и чувствовал себя на седьмом небе от счастья.
Лиз действительно потрясающая женщина!
– Спасибо, – выдавил я.
– Вот и славно. – Она просияла. – Просто великолепно. – Она снова взглянула на остатки НЗ. – Но, знаете, в одном вы правы.
– Да? В чем?
– Это, черт возьми, точно не омары.
В. Что хторране говорят о лилипутах?
О. На один зуб.
19 ВРЕМЯ ДЕСЕРТА
Слепой, глядя в зеркало, не может увидеть, что он слеп. Ну и что?
Меня разбудил голос Лиз: -… Нет, мы по-прежнему засыпаны. Темно, как в брюхе у гризли.
Я открыл глаза. Лиз говорила по радио. Горло мое раздирало так, будто в него напихали стекловаты; грудь горела. От каждого вдоха нестерпимо жгло в легких. Я не осмелился кашлянуть. -… Нет, как глубоко, я не знаю. По-моему, сейчас встает солнце. На стеклах обтекателя появился слабый отсвет. Дело в том, что эта гадость прозрачна. Ее сугробы очень рыхлые и пропускают свет. Так что мы вполне можем лежать под десятиметровым слоем, не подозревая об этом.
Радиопереговоры на эту тему велись еще ночью, на импровизированных койках.
Я заставил себя сесть. Тело затекло и болело. Каждую клеточку жгло. Хуже всего дело обстояло с легкими, каждый вдох давался с трудом. Душили спазмы, но я знал, что кашлять нельзя – стоит только начать, и уже не остановишься никогда.
Поэтому я старался дышать неглубоко и свести движения к минимуму. От сдерживаемого кашля разрывалась грудь.
Но у меня было неотложное дело – Дьюк. Как он там? Дьюк по-прежнему спал.
Выглядел он ужасно: почти все волосы сгорели, обожженный череп покрылся волдырями и лохмотьями омертвелой кожи. Я с трудом заставил себя не отводить взгляд. О том, что там, под одеялом, не хотелось даже думать. Меня тошнило.
Передо мной лежал не командир, а кусок обгорелого мяса. Вряд ли когда– нибудь он станет прежним. Мелькнула мысль, что, может, ему лучше умереть, но я тут же выбросил ее из головы и взмолился, чтобы Бог не услышал. «Я не то имел в виду, Господи. Правда не то!»
Я выдвинул консоль с дисплеем. На экране постоянно высвечивались все показания жизнедеятельности. Уровень болеутоляющих препаратов в крови поддерживался автоматически. На этом долго не продержаться, но что Нам оставалось? В Окленд поступала вся информация, и они все прекрасно понимали. Доведись им придумать что-нибудь еще, они бы с нами связались или напрямую изменили бы программу. Мы могли только сидеть ждать.
А я терпеть не мог ждать. Я чувствовал себя никчем-ным. От Дьюка шел нехороший запах. Очень тяжелый Экран проинформировал, что началась гангрена. Долго так продолжаться не могло.
В самом хвосте вертушки был крошечный туалет. Я за шел туда, и меня вывернуло.
А потом начался кашель Грудь горела, как в огне, адская боль разрывала ее на части.
Когда я вернулся, Лиз уже отключила передатчик и, развернув кресло к салону, вскрыла новую упаковку НЗ.
– С добрым утром, – улыбнулась она. – Хотите еще омаров?
И повертела перед моим носом серым неаппетитны брикетом.
– Спасибо, что-то не хочется.
Я повалился в кресло. Легкие по-прежнему жгло; тело чесалось.
– Может, вас устроит это жирное ребрышко? – Он продемонстрировала кусок чего-то тошнотворно зеле-ного.
– Не надо, я вас умоляю…
Эта пища явно не предназначалась для людей.
– Все зависит от того, каким вином запивать, – заявила она с полным ртом и бросила мне жестянку с пивом.
Я посмотрел на Лиз:
– Когда мы отсюда выберемся, я куплю вам самого большого из этих долбаных аризонских омаров. И поставлю бутылку самого лучшего вина, на какое хватит денег Но до тех пор не желаю ничего слышать о еде.
– Идет, – согласилась Лиз. – Если не случится ничего непредвиденного, вы угостите меня сегодня вечером.
– Правда?
Она кивнула.
– На карте погоды облака рассеиваются или, по крайней мере, становятся такими тонкими, что уже не фиксируются. Ночью был сильный ветер. Основной фронт прошел над нами в три пополуночи. Из Окленда сообщили, что последние облака разрядились над Сакраменто. Там насыпало пыли всего сантиметров пять – словом, ничего похожего на то, с чем столкнулись мы. К тому же есть вероятность дождя, и довольно большая. Метеослужба проверяет свои расчеты, но держу пари, что, как обычно, с неба закапает раньше, чем они успеют досчитать.
Я только хмыкнул в ответ. Даже если небо очистится от розовой пыли, проблем у нас не убавится. Как, например, выбраться наружу? Если над нами больше двух метров пыли, об этом и мечтать не приходится. Одна проблема тянула за собой другую. По собственному опыту я знал, что по глубоким сугробам мы не уйдем далеко и едва ли сможем расчистить посадочную площадку. Нет, им придется забирать нас прямо отсюда. Но как тогда транспортировать Дьюка?
Я приник к бутылке с водой, поглядывая на Лиз. Она задумалась, но мой взгляд почувствовала. – Да?
– Как мы вытащим Дьюка?
– Далеко же вы зашли в своих размышлениях.
– Вообще-то я зашел в тупик. Дьюк – самая сложная проблема. Если мы сумеем решить вопрос с ним, остальное пойдет как по маслу.
– Мне кажется, нам остается только сидеть и ждать помощи. Конечно, лучшим выходом был бы «Сикорский Скайхук». Он просто выдернул бы нас отсюда, если мы сумеем закрепить стропы.
– Тогда пусть подцепят нас за парашют, если, конечно, его не засыпало.
– А что, неплохая мысль.
– Спасибо.
– Жаль только – неосуществимая. – Лиз улыбнулась. – Вы не виноваты, все дело в «Сикорском». Он может выдернуть вертушку, но при этом поднимет столько пыли, что у него сгорят движки, и он рухнет прямо на нас.
– Может, дождь все смоет? Когда-то бабушка учила меня индейскому танцу дождя.
Вы же говорили, что вероятность осадков велика. Хотите, попробую вызвать дождь?
Лиз грустно усмехнулась:
– От дождя пыль превратится в грязь и, высохнув, затвердеет, как бетон.
– Но это же… сахарная пудра!
– Вы что, никогда не ели холодный пончик? Я вскинул руки:
– Сдаюсь.
– Больше конструктивных идей нет? – поинтересовалась Лиз.
– А может, сжечь все к чертям? – неуверенно предложил я.
– Да, это мысль, – весело отозвалась Лизард. – Вы с Дьюком доказали, что пудра горит, а вертушка тер-моизолирована, так что отличная духовка получится. – Она ухмыльнулась. – Любите мясо в собственном соку?
– Нет, не люблю. – Я взял фонарик и направил луч на стекло. – Интересно, как ведут себя в таких случаях на Хторре?
– По-видимому, не летают во время сахарных снегопадов.
– Потому что заранее получают штормовое предупреждение, – подыграл я Лиз.
– Могу себе представить, – сказала она. – Ожидаются перистые облака из сахарной пудры и кратковременные лимонадные дожди.
– Не лимонадные, – поправил я. – Цвет не тот. Скорее, с земляничным сиропом.
– Вы что, никогда не слышали о лимонаде розового цвета? – улыбнулась Лиз.
Я собрался парировать, но зашелся в кашле.
– С вами все в порядке? – встревожилась Лиз, когда приступ прошел.
Похоже, она не на шутку испугалась. Я слабо кивнул, еще не совсем оправившись от приступа.
– Немножко вашего розового лимонада попало не в то горло.
Я сумел улыбнуться, и она успокоилась.
– Довольно неприятная погода для лета, – задумчиво сказала Лиз, по– видимому стараясь меня отвлечь. – Интересно, какие у них зимы?
Я осторожно прокашлялся.
– Более холодные и влажные.
– А вместо снега сироп, да? Так, пожалуй, и калитку не откроешь.
Я задумался.
– А ведь вы недалеки от истины. Там все хоть для кого-нибудь да съедобно. Мы для червей – разновидность закуски. Наша планета – лишь один из подносов на шведском столе. Все зависит от того, давно ли они приступили к обеду. Может, как раз сейчас у них время десерта.
– Тогда в ближайшее время у нас появится возможность прикончить парочку червей… сладкоедов? Сладкоежек, – поправилась Лиз.
– Не исключено, тем более что они уже пришли, – медленно проговорил я.
– Как? Где?
– Повернитесь и посмотрите. По-моему, снаружи что-то шевелится.
В. Как хторране называют анализ мочи?
О. Стаканчик сока.
20 СНАРУЖИ
Новые проблемы требуют новых решений; новые решения создают новые проблемы.
– Где? – спросила Лиз.