шивания способности к концептуализации с разумом. Даже собаке свойственны отвлеченные понятия – Павлов доказал это. И наверное, никто из вас не будет спорить, что собакам доступно общение на зачаточном уровне. Когда я говорю об общении с червями, я подразумеваю именно это – на уровне собаки. Речь идет о дрессировке.
Но здесь возникает другая проблема: как добиться того, чтобы червь захотел вступить в контакт? Иными словами, как его приручить? Ваши соображения по этому поводу будут приняты с благодарностью. – Флетчер посмотрела на часы. – Обсуждение доклада в 15.00. Председатель – доктор Ларсон. Благодарю за внимание. Я еле добежал до мужского туалета – меня вырвало.
В. Как хторране называют Голливуд?
О. Завтрак.
В. А Беверли-Хиллз?
О. Плотный завтрак.
В. Что хторранин добавит к плотному завтраку?
О. Рогалик со сливочным сыром и Новую Шотландию.
7 СТАДО
Вселенная полна неожиданностей – в основном неприятных.
Я нашел доктора Флетчер в ее кабинете. Услышав, что кто-то вошел, она оторвалась от компьютера.
– А, это вы, Маккарти. Спасибо, что не заснули на утреннем докладе. Хорошо себя чувствуете?
Все-таки заметила.
– Нормально, – отмахнулся я. – Просто небольшое расстройство желудка.
Она хмыкнула.
– Это случается со многими, когда они видят червяка за обедом.
Я пропустил колкость мимо ушей.
– У меня вопрос.
– Ответ будет: «Не знаю». Какой вопрос? Она посмотрела на часы.
– Вчера днем мы пустили газ в гнездо. Червей там было четверо, и они сплелись в кольцо, Флетчер кивнула.
– Видеозапись поступила вчера вечером.
– Значит, вы видели? Каждый раз, когда мы отрывали очередного червя, он вел себя так, словно мы резали по живому.
Флетчер нахмурилась, поджав губы. Потом отъехала в кресле от терминала и развернулась в мою сторону.
– Расскажите подробнее, как это выглядело.
– Казалось… они корчились от боли. И жутко кричали. А двое даже открыли глаза. На них было жалко смотреть.
– Еще бы. Что это, по-вашему?
– Как раз об этом я и хотел спросить.
– Сначала я хочу выслушать ваши впечатления.
– Ну… – Я замялся. – Они извивались так, что невольно возникла мысль о дождевых червяках, перерезанных лопатой. Только в гнезде был один гигантский червь, разрезанный на четыре части.
– М-м, интересно, – уклончиво протянула Флетчер.
– Что вы думаете об этом? Она покачала головой.
– Не знаю. Любой из наших специалистов в первую очередь связал бы это с половой функцией. Допустим, они спаривались. Тогда понятно, почему хторры реагировали так бурно. Как бы вы сами отнеслись к тому, что вам помешали?
Я вытаращил глаза.
– Разве у них четыре пола? Флетчер рассмеялась.
– Едва ли. По крайней мере, из их генома это не следует. Пока что все пробы тканей, которые мы исследовали, – настоящий кошмар для генетиков. Мы не знали, что искать, но все-таки сумели идентифицировать хромосомные структуры. И они, похоже, присущи всем особям. У них нет ни X, ни У-хромосом, ни их аналогов.
Судя по всему, у червей только один пол. Это очень удобно, так как шансы найти партнера удваиваются. Но… скучно. Хотя, конечно, хторране могут думать иначе.
– Но тогда возникает другой вопрос. Она снова взглянула на часы.
– Только покороче, пожалуйста.
– Я вас задерживаю?
– Вроде того. Мне надо в Сан-Франциско.
– Что? Я думал, город закрыт.
– Для большинства.
– Вот как?
– Я член Консультативного Совета, – пояснила Флетчер.
– Вот как? – растерянно повторил я. Флетчер окинула меня задумчивым взглядом.
– Кто-то из родственников? Мать? Нет, отец. Я не ошиблась?
– Отец. – Я кивнул. – Мы так и не получили никаких вестей, ни дурных, ни хороших. Я… э… понимаю, что это глупо…
– Нет, не глупо.
– Но мой отец… Он так любил жизнь. Я просто не представляю его мертвым.
– Вы думаете, он до сих пор жив и находится где-нибудь в городе?
– Мне… просто хотелось бы убедиться самому. Вот и все.
– Вы просто хотели бы попасть туда и увидеть все своими глазами. Надеетесь разыскать отца, верно? – Она в упор посмотрела на меня зелеными глазами. Ее чересчур прямолинейные манеры обескураживали.
Я пожал плечами:
– Пусть будет так.
– Не вы первый, лейтенант. Каждый раз я сталкиваюсь с одним и тем же: люди не хотят верить, пока не убедятся лично. Ну ладно, возьму вас.
– А?
– Вы же хотите попасть в Сан-Франциско? – Она придвинулась к терминалу и застучала клавишами. – Сейчас я оформлю пропуск. Маккарти… Джеймс Эдвард.
Лейтенант… – Она нахмурилась, глядя на экран. – Где вы получили «Пурпурное сердце»?
– В Денвере. Помните?
– Ах, это.
– Эй, – запротестовал я. – Что за тон? У меня остались шрамы. И колено болит! А главное, все произошло на следующий день после того, как я получил звание. Так что все по закону.
Она фыркнула.
– Тогда вы испортили отличный экземпляр червя.
– Но ведь он выжил!
– Еле-еле… – уточнила Флетчер. – Вы когда-нибудь имели дело с ранеными червями?
– Тысячу раз.
– Это разные вещи. Там были нормальные черви. – Ее пальцы бегали по клавишам. – Ого! – Она замерла. – Любопытно.
– Что?
– Да так… Я такое уже встречала: ваше личное дело частично засекречено.
Она продолжила работу.
– Да, верно. – Я догадывался, что это касалось дяди Аиры. Полковника Аиры Уоллакстейна, ныне, увы, покойного. Но объяснять ничего не стал.
– Все в порядке, – сказала Флетчер. – Вы допущены под мою ответственность. Не стоит напоминать, что и вести себя вы должны подобающе. Договорились?
– Конечно.
– Отлично. Мы еще сделаем из вас человека.
1 «Пурпурное сердце» – медаль США за ранение во время боевых действий.
Она стянула халат, бросила его в корзину для прачечной и осталась в темно-коричневом комбинезоне, великолепно подчеркивающем цвет ее волос. Я только не понял, сама ли она проявила такой вкус или это заслуга формы.
Я пошел за Флетчер к лифту. Она вставила контрольную карточку в сканер.
Прозвенел звонок, и двери лифта разъехались. Кабина пошла вниз. На какой этаж – я не знал, потому что цифры не высвечивались.
Флетчер пришлось предъявить карточку дважды, прежде чем мы очутились на эстакаде, ведущей в просторный гараж.
– Вон моя машина.
Она указала на один из вездеходов. Как она ее узнала, непонятно. По мне, все они одинаковы. Флетчер села в кресло водителя, я устроился рядом.
– Почему здесь такие строгости? Флетчер покачала головой.
– Думаю, из-за политики. Наверняка это как-то связано с Альянсом стран четвертого мира. Мы не можем допустить утечку информации до тех пор, пока они не откроют границы для наших инспекционных групп. Хотя, по-моему, мы сами себе ставим подножку. – Она отпустила тормоза и направила джип к выходу. Когда мы миновали последний контрольный пункт, она, понизив голос, добавила: – Все здесь стали чересчур… осторожными. Сейчас. Агентство и дальше готово сотрудничать с армией, особенно со Спецсилами, но подчас это утомляет. Как будто всех нас заперли в большом сейфе с надписью «Совершенно секретно».
Я задумался. К моей чести, она была на удивление искренна со мной. Мой ответ был осторожен.
– Конечно, как ученый вы правы. Мы должны обмениваться информацией, а не скрывать ее.
Флетчер как будто согласилась.
– Это все из-за доктора Зимф. Она начала свою карьеру с закрытой темы по биовойнам и всю жизнь проработала в обстановке секретности. Видимо, она и сейчас считает, что эти игры необходимы. Но знали бы вы, как это мешает работе!
– И неожиданно раздраженно добавила: – Порой мне кажется, что она ни перед чем не остановится. Я ее боюсь.
Доктор Зимф была председателем Экологического агентства. Я удивленно посмотрел на Флетчер.
– А мне казалось, вы ею восхищаетесь.
– Так было, пока она не превратилась в политиканшу. Мне она больше импонировала как ученый.
Я в замешательстве промолчал. Впервые я увидел доктора Зимф в Денвере и был покорен. Поэтому не хотелось слушать о ней такое.
Дорога повернула на запад, потом на северо-запад. Слева от нас металлом сверкал залив Сан-Франциско. Солнечные блики на поверхности воды вспыхивали разноцветными искрами.
– Чудной цвет, – заметил я.
– Залив заражен слизнями, – сухо ответила Флетчер. – Пришлось залить его нефтью и поджечь. Экосистема до сих пор не восстановилась.
– Вот оно что.
– Мы постоянно следим, не появятся ли слизни опять. По-видимому, они уничтожены под корень, но это лишь маленькая победа.
– М – м… Помните, мы говорили о том черве из Денве – ра и вы отметили его ненормальность? Поясните.
– А вы останетесь нормальным, если вас так изуродуют? Вы отстрелили ему глаза, всмятку разбили жевательный аппарат, сломали обе руки. Все это не способствует полноценному мироощущению. Ко всему прочему, у него облезла шерсть, и бедняга потерял всякое ощущение реальности.
– Облезла шерсть?
– Представьте себе. Отчет изъяли, и вы не могли его видеть. И в довершение всех напастей бедная тварь не могла принимать пищу – ее тошнило. Мы решили, что он подхватил какую-нибудь инфекцию, и стали вводить ему герромицин. Тогда его мех начал отваливаться кусками. Отвратительное зрелище: он действительно напоминал розового облезлого червяка, только гигантских размеров.
– Вылез весь мех?
Флетчер отрицательно покачала головой.
– Нет, только светлые волоски. Вы же знаете, что мех – это нервные волокна.
Позже мы разобрались, что произошло. Герромицин способен повреждать нервные ткани и у людей. По всей видимости, розовые щетинки наиболее чувствительны. Как бы то ни было, после этого интеллект гастропода стал не выше, чем у обычного земляного червя. Он просто лежал, дергаясь и извиваясь. – Она снова покачала головой, вспоминая. – От его вида тошнило.