Я мог хорошо разглядеть его в свете луны. Он улыбнулся:
— Ну, что вы думаете об этом, майор? Лучший вид во всей Ирландии, я всегда это говорил. Отсюда можно увидеть побережье Северного Антрима.
Вид и вправду был превосходный, и в серебряном свете луны можно было видеть далеко-далеко в море, различать ходовые огни судов, которые шли по проливу между материком и островом Ратлин.
Он взял бутылку из ведерка с водой, которое стояло на полу возле него.
— Стаканчик вина, майор? Это сансерр. Одно из моих любимых. В подвале осталось только две или три дюжины.
Я протянул ему кисти рук, и он обворожительно улыбнулся, как умел делать:
— Ну вот, опять забыл о хороших манерах.
Он достал ключи из кармана и отомкнул замки наручников. Второй из моих охранников куда-то исчез, но мой друг с голым черепом настороженно стоял рядом, держа наготове «стерлинг».
Примерно в сотне ярдов внизу катер обходил скалистый мыс, шум его двигателей в ночи походил на жужжание. Он прошел между скал в залив и исчез из виду. Очевидно, здесь была якорная стоянка или пристань, которые принадлежали этому дому.
— Это скорее всего ваша «Кетлин», — сказал Берри. — Я послал двоих своих ребят в Страмор пригнать ее сюда из гавани, как только стемнеет.
— Вы всегда стараетесь обо всем подумать?
— Единственный способ выжить. — Он наполнил для меня стакан. — Кстати, старина, давайте вести себя как цивилизованные люди. Вот этот человек, Дули, служил вместе со мной в Корее. Он глух, нем, да еще и лишился волос. И все оттого, что разрыв китайской мины поднял его на сорок футов в воздух. А это значит, что он может только смотреть и соображать, в чем ему нет равных.
— Я понимаю. Где вы служили?
— «Ольстер Райфлз», национальная служба. Второй лейтенант.
Я отпил вина. Оно было сухое, холодное как лед, и я дал бы ему самую высокую оценку.
— Вино превосходное.
— Рад, что вам понравилось. — Он снова наполнил мой стакан. — Что вы скажете, если я отпущу вас на все четыре стороны?
— Что взамен?
— Бойки и остаток оружия, которое вы запрятали где-то в Обане. — Он отпил вина. — Вы будете соответственно вознаграждены. После доставки, разумеется.
Я громко рассмеялся:
— Готов держать пари, что вы со мной рассчитаетесь. Могу себе представить, что будет за оплата. Выстрел в затылок из пистолета калибром в девять миллиметров.
— Ни в коем случае, старина. Говорю вам как джентльмен джентльмену.
Вот это было уж совсем невероятно. И я снова расхохотался:
— Вы шутите.
Он тяжело вздохнул:
— Вы знаете, никто, просто никто не воспринимает меня серьезно. Вот в чем моя беда. — Он допил вино и встал. — Пойдемте вниз. Я покажу вам дом.
Я не имел ни малейшего представления, в чем состояла его затея, но у меня не было другого выбора, тем более что лысый Дули буквально наступал мне на пятки с автоматом наготове.
Мы прошли по главному коридору, который вел к большой лестнице. Берри сказал:
— Мой достопочтенный дядюшка, брат моей матери, передал дом национальному фонду при условии, что может продолжать здесь жить. Он открыт для посещения публики с мая по сентябрь. В остальное время года здесь можно неделями не увидеть ни одной живой души.
— Очень удобно для вас! Но не приходило ли в голову военным хоть раз осмотреть здание, учитывая родственные связи его владельца?
— Это вы про моего дядюшку? Бывшего гроссмейстера ложи оранжистов? Юниониста с незапамятных времен? Вам будет интересно, что много лет назад он отрекся от меня. Это всем известно в Ольстере.
— Так как же тогда он разрешает вам творить здесь все, что вздумается?
— А вот это я вам сейчас покажу.
Мы задержались возле большой двустворчатой двери. Он постучал, в замке повернулся ключ, и дверь открыл маленький сморщенный мужчина в шерстяном жакете, который тут же отступил в сторону и замер на месте, как старый солдат.
— Ну, и как он сегодня вечером, Шон?
— Отлично, сэр. Просто отлично.
Мы вошли в красивую гостиную, по стенам которой стояли шкафы с книгами. В углу помещалась громадная кровать с балдахином на четырех стойках. В мраморном камине жарко горели дрова. В кресле с подголовником сидел старый человек в халате с одеялом на коленях. В левой руке он держал пустой стакан, а на столике рядом с ним стоял графин.
— Хэлло, дядя, — поздоровался Берри. — Как мы чувствуем себя?
Старик обернулся и апатично посмотрел на него, взор его был пуст, губы мокрые.
— Ну-ка, выпей еще бренди. Это поможет тебе уснуть.
Берри наполнил стакан на добрых четыре пальца и помог ему унять дрожь в руке. Несмотря на это, значительная часть выпивки пролилась мимо рта, когда старик принялся жадно пить.
Он откинулся обратно на спинку кресла, и Берри живо произнес:
— Так вот он, майор Воген, старый лорд Пэлси собственной персоной.
До этого момента я находил Берри довольно приятным в обращении, несмотря на его поступки, но такую грубую выходку трудно было принять. Тем более, что тот, о ком он так говорил, был ему близким родственником.
В комнате на столике стоял серебряный канделябр с полудюжиной свечей. Берри достал спички и зажег свечи, одну за другой, а потом направился к двери, которую мужчина в шерстяном жакете услужливо открыл перед ним.
Берри обернулся, чтобы еще раз взглянуть на дядю.
— Хочу, чтобы вы догадались: кто будет наследником, когда его не станет, Воген? — Он язвительно засмеялся. — Бог мой, можете представить, как я буду занимать место в палате лордов? И какие при этом открываются интересные возможности? Например, буду сидеть в лондонском Тауэре, а не в какой-нибудь тюрьме на Крамлин-роуд, если они поймают меня.
Я ни слова не сказал, молча следуя за ним. Мы спустились по лестнице в холл. Это была странная процессия: мы переходили из одной комнаты в другую, Дули шел за нами по пятам, единственным освещением были мерцающие свечи в канделябре. В их неровном свете поблескивала серебряная и стеклянная посуда, полированная мебель. Одно за другим выплывали лица давно ушедших людей на портретах в красиво украшенных золоченых рамах. А он беспрерывно говорил.
Мы остановились около портрета плотного мужчины в охотничьем костюме восемнадцатого века.
— Это человек, с которого все началось, Франциск Первый, как я его называю. Первые двадцать лет жизни провел, копаясь на крошечном картофельном поле. Поймал удачу за хвост на Барбадосе, торгуя рабами и сахаром. Его плантация там называлась Испанской Головой. Разбогатев, он вернулся домой, переменил религию, купил звание пэра и начал вести жизнь ирландского протестантского джентльмена.
— А ваш отец, кем он был?
— Тут вы меня поймали, — ответил он. — Он был актером, который бежал впереди своего таланта на целых полмили, что повышало его склонность к горячительным напиткам, и он сумел дожить только до зрелого возраста и скончался в сорок лет.
— Он был католик?
— Хотите — верьте, хотите — нет, Воген, но я не первый протестант, который желает объединения Ирландии. — Он поднял канделябр повыше и осветил картину, на которой был изображен человек почти в полный рост. — Вот еще один. Вулф Тоун. Он все это начал. Самый любимый из моих родственников. Франциск Четвертый. К своему двадцатитрехлетию он успел убить трех человек на дуэлях и поиметь связь со всеми привлекательными женщинами графства. Ему пришлось удрать в Америку.
Берри с видимым удовольствием вспоминал это.
— Что же с ним случилось?
— Убит под местечком Шилоу во время гражданской войны в Америке.
— На чьей стороне?
— А как вы думаете? Грей — южанин, он сам закрыл ему глаза и потом написал письмо его матери, которое я читал.
Мы повернули обратно и медленно двинулись к вестибюлю. Я сказал ему:
— Когда я наблюдаю все это, то не вижу никакого смысла.
— В чем именно?
— В вашей теперешней активности.
— Но я люблю борьбу. — Он пожал плечами. — В Корее не было бы так плохо, если бы там все делалось не столь хладнокровно. А жизнь чертовски скучна, вы не думаете?
— Многие люди сочтут это за недостаточное оправдание.
— Мои мотивы не имеют значения, Воген. Я служу своему делу.
Мы дошли до вестибюля, он поставил канделябр на стол и вынул наручники. Я протянул ему запястья. Он сказал:
— Тридцать лет назад, если бы я делал то же самое, что делаю теперь, в рядах французского или норвежского Сопротивления, то считался бы сейчас национальным героем. Странно, как могут меняться взгляды со временем.
— Только не мои, — ответил я.
Он пристально посмотрел на меня:
— А вы во что верите, Воген?
— Ни во что. Просто не могу себе позволить.
— Вот такой человек мне по сердцу.
Он повернулся к Дули и сделал движение вниз большим пальцем:
— Отведи его вниз, к остальным.
Он взял канделябр и пошел наверх. Я стоял, наблюдая за ним, но тут Дули ткнул меня дулом «стерлинга» в спину и заставил двинуться к двери.
Когда меня привели в подвал, Бинни спал на железной койке, повернув голову немного набок. Рот у него был приоткрыт. Когда дверь захлопнулась, он беспокойно задвигался, но не проснулся. Генерал приложил палец к губам, подошел к парню, чтобы убедиться, что он спит, потом приблизился к столу, и мы оба сели.
— Хорошенькое дело! — сказал он. — Что там было?
Я все подробно ему рассказал, потому что мне казалось очень важным то, что сказал мне Берри, так как это проливало свет и на него самого.
Когда я закончил рассказ, генерал кивнул:
— То, что он требует, чтобы вы поехали в Обан, не лишено смысла. Помимо всего прочего, он считает вас связанным с крупнейшим покупателем оружия и уверен, что вы не побежите в полицию.
— Он сказал, что встретится со мной позже, чтобы обговорить все в деталях. Что мне ему ответить?
— Вы, конечно, примете его предложения, все до единого.
— А что будет с вами?