— Нет.
— Эй-парень, да ты спятил! А если она прыгнет…
— Зеленый, уймись! — рявкнул я. — Она и шевелится-то едва-едва.
— Возможно, — тихо сказала Лисса, — это и в самом деле лучший выход для всех. В том числе и для неё.
— Знаю, — так же шепотом ответил я. — Но… черт возьми, она сумела как-то дождаться нас. И просто вот… взять и выстрелить… это несправедливо.
На самом деле спроси меня кто сейчас — и я не смог бы внятно сказать, что именно так задело меня. В конце концов, это был всего лишь вампир, пусть даже и носивший когда-то крест. Просто еще один кровосос. Так ли важно, есть у него церковная лицензия или нет? Дьявольский волк не в силах стать настоящей божьей овечкой, рано или поздно естество возьмет верх и тогда… Выбор невелик: либо церковные печати выполнят свое предназначение, либо на волю вырвется еще один монстр, жаждущий сполна расплатиться за годы воздержания.
Я снова начал поднимать револьвер — и снова опустил его.
А может, все дело было в том парне, Мэлоуне? Там, в салуне Хавчика, я не сделал ничего — просто сидел и смотрел. Нет — еще и радовался, что шериф прошел мимо. Это ведь так естественно — радоваться, что на виселицу тащат не тебя, а кого-то другого. Не родня, не даже друг… он был для меня никем. И не спросят меня в этот раз: Кейн, где же брат твой?
Нет, дело все же не в Мэлоуне. Он уже стал прошлым, горстью разлетевшегося по ветру праха. А я — я жив. Потому что тогда — молчал, и теперь то молчание нашептывает из-за плеча: за тобой должок, эй-парень!
— Справедливость?! — Китаянка дернула ухом. — Вспомни, что я тебе говорила минуту назад. Никакой справедливости нет, есть только шутки судьбы — а это жестокий бог.
— Наверное, так и есть…
— И мы действительно ничем не можем ей помочь.
— Ну разве что ты захочешь сам попробовать сдохнуть вместо неё, — подал голос Толстяк. — Ыгы. Канешна, за последние пару дней ты малость усох, но если тебя потом нести, шесть-семь пинт крови нацедить можно. А если прикопать прямо тут, можно и все десять.
— Хорошо у тебя глаз намётан, зеленый… — пробормотал я, чувствуя, как поминаемая жидкость заставляет кончики ушей предательски краснеть.
— Ну так у вас, людей, кожа-то тьфу, тоньше бумаги, — пустился в объяснения гоблин. — Бывало, пальцем ткнешь, и как хлестнет… замаешься потом отстирывать.
Глупо, но у меня задрожали колени — словно я уже потерял те самые шесть-семь пинт крови. К счастью, в паре футов от меня валялся какой-то бочонок, судя по чистым бокам, выброшенный из повозки еще до пожара. Кое-как перетягивая ноги, я все же доплелся до него, поставил стоймя и сел, пытаясь унять эту идиотскую, неизвестно зачем и откуда взявшуюся дрожь. Во рту было сухо и горько, а на душе — просто погано.
— Он прав, Кейн. — Китаянка как-то неловко двинула рукой, словно хотела коснуться моего плеча, но в последний миг не решилась. — Даже умей она восстанавливаться на уровне высших вампиров… ей нужно много крови, больше чем в нас троих… четверых, считая мула. Увы, компаньон, — это была всего лишь очередная шутка судьбы.
— Знаю, — кивнул я. — Но… понимаешь, Лисса, иногда так хочется, чтобы случилось чудо.
— Понимаю.
Лисса все-таки положила руку мне на плечо. Сжала пальцы — не сильно, а просто… и, отпустив, пошла к повозкам. Пройдя с десяток футов, она остановилась, глянула на меня — я как раз поднял голову и заметил, как глаза моей компаньонки вспыхнули ярко-алым отблеском.
— Чудо?!
Я и моргнуть не успел, как она подскочила ко мне и, схватив за шиворот, дернула вверх, словно нашкодившего котенка.
— Ты хочешь чуда?! Сотвори его!
Когда твой компаньон посреди Запретных Земель лишается рассудка — это плохо. Особенно, когда этот компаньон оборотень, который запросто может порвать своего невезучего напарника на очень мелкие тряпочки.
— Ну, давай же. — Лисса нетерпеливо встряхнула меня, и я с тоскливым отчаяньем подумал, что спасти меня действительно может лишь чудо.
А затем посмотрел вниз, на предмет, послуживший мне стулом.
Это был небольшой, галлонов на десять бочонок. Надпись на крышке была длинная и вдобавок на каком-то французском. Но два слова все же были мне знакомы: Cru Rouge, в переводе на человеческий, красное вино.
И тут до меня дошло.
— Ты… ты… ты хочешь, чтобы я превратил это вино в Кровь Христову?!
— Именно!
— Ты точно сошла с ума! — заключил я. — Таинство святого причастия, это… это… и потом, я ж ни разу не священник! Я и на праведника-то не тяну!
— У тебя есть крест! — отчеканила китаянка. — У неё был крест. Если ты действительно веришь в своего бога — давай, проси у него чудо! Сейчас для этого самое подходящее время, место и повод!
Это был полнейший бред, и я должен был так и сказать этой глупой девчонке! Должен был… проклятье, да я бы мог до заката с ней спорить!
Но я опустился на колени, вытянул из-под рубашки крестик и, до боли сжав его, принялся вспоминать слова молитвы.
— Не трогай его.
— Что значит «не трогай»?! Он так еще долго может сидеть!
Слова доносились откуда-то издалека, хотя произносившие их неясные тени перетекали с места на место всего лишь в паре футов от меня.
— Дай ему еще немного времени. Не каждый день простому человеку удается совершить чудо.
— Не каждый день в караване вампиров удается с полпинка найти бочонок с кровью — это ты хотела сказать?
— Ты не можешь этого знать.
— Верно, подруга, только и ты не можешь этого знать! Вы ведь не вскрывали бочонок ДО молитвы?! На редкость бессвязной, к слову — будь я людским богом, за такой бред поленился бы головастика в лягушку превратить.
Мозг возвращался в обыденность медленно, словно нехотя. Вот пришла память и, лениво зевнув, бросила на стол карточный веер обрывков-картинок. Молитва — горячечно-бредовая, как верно сказал гоблин. Выстрел. Терпкий запах от ударившей из дыры красной жидкости. Жуткое черно-красное существо, жадно приникшее к бочонку. Я стою, разинув рот, и смотрю, как черная корка начинает вдруг отваливаться, а под ней — чистая розовая кожа и этих розовых пятен становится все больше, они сливаются. И вот уже передо мной стоит не ночной кошмар из самой преисподней, а юная девушка, почти девчонка, с короткими белыми волосами… и клыками.
Вот на этом-то месте я и выпал.
— Не трогай его!
— Ладно, трогать не буду.
Секундой позже я почувствовал, что в мой нос впихнули две динамитные шашки. С очень коротким шнуром.
— А-а-пчхи! А-апчхи! Да какого… а-апчхи!
— О, гляди, как сработало! — прокомментировал гоблин, завязывая тесемки кисета. — Враз ожил. И харя покраснела, и запрыгал не хуже кролика…
— А-а-пчхи! А-апчхи!
— Он еще долго будет чихать?
— А-а-пчхи!
— Похоже, я переборщил с травкой! — Толстяк был на удивление самокритичен. — А эй-парень оказался хлипче, чем я думал. Чихать-то ладно, против курева нашего помола ни один тролль еще не устоял, а вот блевать… пойду, найду ему тряпку какую…
«Лучше пойди, выкопай себе могилу», — хотел сказать я, но не смог. Мне было плохо. Нет, не так — мне было просто ужас как плохо. Примерно между «не трогайте меня, дайте сдохнуть самому» и «сделайте доброе дело, пристрелите меня!»
Потом кто-то поднял меня за воротник, попытался поставить на ноги, а когда это не получилось — посадил на землю, сунул в руку какую-то мокрую тряпку и вылил на макушку остаток воды из бурдюка. Я потер лицо — грязь при этом больше размазалась, чем стерлась — и начал понемногу обращать внимание на окружающий мир.
— Как ты?
— Внутри — паршиво, а снаружи, — тебе виднее.
— На зомби ты сейчас похож больше, чем на живого, — сказала китаянка. — Но это пройдет.
— Угу. А где… она?
— У тебя за спиной.
Я медленно повернул голову — и очень быстро вернул её в прежнее положение. Не стоит подглядывать за девушкой, которая выбирает юбку. Особенно если эта девушка — вампирка. И вдвойне особенно — если к выбору рубашки она еще не приступала.
— Ты с ней уже говорила? Она что-нибудь рассказала о себе?
— Не так уж много. Эти, — кивок в сторону фургонов, — похитили её у отца.
— Отца?! В смысле, настоящего?! Ты уверена, что вы друг друга поняли?
Я не числил себя великим знатоком вампиров, но факт, что им не дано иметь нормальное потомство, проходил по разряду общеизвестных.
— Английский для Венги не родной, как и для меня, — сказала китаянка. — Она из Франции. Но, думаю, мы с ней правильно поняли друг друга.
— Венга — это её имя? — уточнил я.
— Её имя Veng…[6] в общем, я не могу это правильно выговорить.
— И она от самого Парижа сидела в этом сундуке???
— Это можешь спросить у неё сам.
— И спрошу, — я коснулся лба. Жара вроде не было… а может, и был. Просто все было горячим — лоб, пальцы, песок вокруг и воздух над ним — горячая патока, с трудом протискивающаяся в легкие.
Чертова пустыня.
— Лучше скажи, что мы с ней будем делать? — вмешался подошедший гоблин. В лапе у него был здоровенный кусок сырого мяса — и я очень понадеялся, что не узнаю его происхождение.
— Покажем дорогу к Малкольму, разумеется, — удивленно сказал я. — А что еще?
— Она может не успеть, — возразила Лисса.
Я глянул на небо. Солнце уже миновало зенит, но до его захода еще оставалось часов шесть.
— Успеет. Мы шли с грузом, она пойдет налегке. И потом, что еще мы можем сделать? Оставить здесь?
— Взять с собой.
— Ы-ы-ы?! — Это выдохнул Толстяк, но и я был примерно того же мнения.
— Не могу поверить, что ты это сказала. Мне казалось, ты ей… сочувствуешь.
— Так и есть, — подтвердила Лисса. — И я не понимаю вашего удивления.
Жара, подумал я, все дело в этой проклятой жаре. Наверное, это и есть главный секрет Запретных Земель — здесь опаснее всего не монстры, не зеленокожие и даже не Дикая Магия, а жара. Она сводит с ума людей и нелюдей, заставляет их совершать один идиотский поступок за другим — и рано или поздно это заканчивается костяком среди песков. Точно-точно. Вот, например, я сейчас стою посреди пустыни в компании гоблина, оборотня и вампира — впору от страха помирать, а у меня всех мыслей: ну и припекает же…