«О, здесь неплохо поставлена работа охранки!» — подумал Пятрас.
— Да, — ответил он спокойно. — Но я порвал с ним все отношения. Я — идейный враг коммунизма.
— Хорошо. Я вам верю. Такие случаи встречаются в семьях. А ваша жена? Вы пишете в анкете…
— Вы должны о ней знать. Она — немка по национальности. Она перешла границу на сутки раньше меня. Со своим любовником Стасисом Вирпшей.
— Перешла границу? В каком же месте?
— Я думаю, под Нимерзате или где-нибудь неподалеку — перед этим они находились в Паланге. Я приехал в Палангу позже и нашел только ее письмо. Их уже не было.
— У Нимерзате они не переходили, — сказал Крамер. — Но погодите, я проверю. Вчера мне сообщали о какой-то парочке… А вы приехали за женой?
— Нет. Я прибыл потому, что у меня не было другого выхода.
Крамер что-то записал в листке, вырванном из блокнота, нажал кнопку у края стола и подал листок вошедшему эсэсовцу.
— Ваших эмигрантов мы собираем в нескольких пунктах, — сказал Крамер, когда эсэсовец вышел. — Правительство Германии, несомненно, будет держать их до тех пор, пока они будут полезны. Не все приезжают к нам нагруженные имуществом и драгоценностями, поэтому мы вынуждены брать их на содержание.
— Мы будем благодарны государству, которое помогло нам в минуту несчастья, — ответил Пятрас.
— Это хорошо, — улыбнулся Крамер. — Нет сомнения, благодарность — хорошая вещь. Должен вам сказать, что я не совсем равнодушен к Литве. Я там жил. Вы, наверное, слыхали?
— Да, я знаю.
— Там есть хорошие люди. Мы с ними не должны прерывать связей. Они нам еще пригодятся. И я попрошу вас вспомнить адреса особенно активных врагов коммунизма. Мы найдем способы, чтобы связаться с ними.
«Он делает свое дело как настоящий немец — точно, аккуратно и с упорством, — подумал Пятрас. — Однако я попал в сеть, из которой, наверное, нелегко выпутаться, если только вообще…»
— В вашем учреждении работал Борхерт? — Крамер вдруг перешел к другой теме. — У вас были связи с нашей миссией, с Берлином?
— Да, — бледнея, ответил Пятрас Карейва.
— Ошень харашо, — сказал Крамер с сильным немецким акцентом и засмеялся. — Как бы вы отнеслись к предложению работать в военном лагере ваших эмигрантов?
— В лагере? Я хотел бы узнать, какая там работа…
— Работа простая: учить людей работать с парашютом (ведь вы — бывший летчик), с автоматом, револьвером, ручной гранатой, радиоприемником и передатчиком. У нас, конечно, есть свои люди, которые могли бы заняться этим делом. Но я думаю, что будет гораздо лучше, если ваши соотечественники услышат от инструкторов родную речь… Это имеет свой смысл. Вы знакомы с господином Бартлингом?
— Бартлингом? Нет…
— Господином Альбертасом, — кажется, он так назывался в каунасской службе безопасности? Он говорит, что вас хорошо знает.
— Господин Альбертас? Он здесь?
— Да, тоже у нас, очень недавно. Знаете, он весьма хороший специалист. Если он будет у вас преподавать методы разведки, вы согласитесь с ним работать?
— Я очень мало его знаю.
— Зато я его хорошо знаю. Могу вас заверить — он человек верный, с ним работать можно. И о вас он отзывался с лучшей стороны.
Было мерзко говорить с Крамером об Альбертасе, об этом работнике охранки, на которого Пятрас Карейва, предприниматель, известный и уважаемый в Каунасе человек, смотрел свысока и с презрением. Теперь им придется делать одно дело — и какое! Пятрас хорошо понимал, что перед ним сидит дьявольски хитрый, опытный немецкий разведчик, матерый шпион, диверсант, специально находившийся в Литве и строивший там свои козни, а теперь уже держащий в руках все нужные нити. Нет, не вырваться из его железных объятий! Это совершенно ясно. И нет никакого выбора. Придется делать то, что захочет он, Крамер, придется стать слепым орудием в комбинациях гитлеровской Германии. Да, это путь, который Пятрас Карейва начал не здесь и не сейчас, а там, в Каунасе, и который привел его в кабинет Крамера в оторванной от Литвы Клайпеде, который уводит его дальше, в лагерь таких же, как и он, эмигрантов… И он и его соотечественники дальнейшие свои поступки — да, надо прямо смотреть правде в глаза! — будут пытаться прикрывать любовью к родине. А в сущности, это будет борьба не за будущее своей страны, это будет не борьба, вдохновленная любовью к родине. «Но другого выхода нет, другого пути или пути назад уже нет», — мучительно думал Пятрас.
В кабинет вошел худой, бледный эсэсовец — не тот, которому Крамер вручил записку, — вскинув руку, щелкнул каблуками и, закричав: «Хайль Гитлер!», как заведенный механизм, выпалил:
— После проверки оказалось, что тот, которого, как я сообщал, при переходе границы застрелил наш часовой, и является Стасисом Вирпшей, о котором вы спрашиваете.
— Застрелил! — подскочил на стуле Пятрас Карейва, охваченный испугом, беспокойством и каким-то непонятным для себя самого удовлетворением.
В голове Пятраса мчались странные мысли. «Неужели и она? Неужели и Марта? Это было бы ужасно…» И против своей воли, на минуту закрыв глаза, он вдруг увидел ее чужой и такой близкой, страшно белой, с открытым ртом, он видел ее труп, лежащий на траве, и понял, как это ужасно.
— Ах, да, это тот… Теперь я понимаю, — просто сказал Крамер. — Он, знаете ли, глупо себя вел. Когда наш часовой приказал ему остановиться, он сунул руку в карман, часовому показалось, что это диверсант, который хочет вытащить оружие… Понимаете? Очень глупое поведение… Мне уже вчера сообщили, только я не поинтересовался, как зовут…
— Убит! — тихо повторил Пятрас Карейва, и ему показалось, что его голоса не услышал даже Крамер, но тот посмотрел ему в глаза и сказал:
— Да, убит. Из-за собственной глупости. А откровенно говоря, мне его жаль. Ведь это, кажется, тот самый молодой человек, племянник министра, который вернулся в Каунас после учебы в Италии? Я его не знал, но немножко о нем слышал, — говорят, он был довольно энергичный юноша. Очень жаль. Но ничего не поделаешь, не правда ли?
Пятрас ничего не ответил. Еще минуту назад он хотел кричать, вопить, спрашивать, где Марта, что с ней. Но теперь он молчал, смотрел прямо перед собой и ничего не видел. Вдруг все стало для него пустым, серым, бессмысленным.
— Вас, думаю, интересует и судьба вашей жены? — спросил Крамер.
Пятрас поднял голову и на лице Крамера увидел какое-то подобие улыбки. Эта улыбка могла означать, что и Марту постигла участь Вирпши, а могла означать и совсем другое.
— Мне кажется, что я в свое время даже встречал вашу жену в одной небольшой компании в Каунасе. Она была блонд, очень красивая, правда? Восхитительная женщина…
Пятрас молчал. Он еще больше побледнел. Ведь Крамер над ним издевается… Может, было бы лучше, если бы с Вирпшей и она, и Марта… Тогда бы сразу кончился весь этот кошмар.
— Успокойтесь, герр Карейва! — уже веселее сказал Крамер. — С вашей женой ничего не произошло. Ведь правда? — обратился он к эсэсовцу, все еще торчавшему посреди комнаты.
— Да, все в порядке, — ответил эсэсовец.
— С ней ничего не случилось. Она у нас… Я думаю, она нам тоже пригодится. А вы можете идти! — вдруг резко сказал он эсэсовцу.
Тот вскинул руку и, четко повернувшись, вышел.
— Мне очень тяжело, — сказал Пятрас Карейва, опустив голову, вдруг чувствуя, что его жизнь окончательно разрушена. Он старался справиться со своим голосом, но никак не мог. Казалось, он вот-вот заплачет. «Неужели она мне все еще так дорога?» — подумал он. — Мне очень тяжело, господин Крамер. Я вам уже говорил, да вы и сами знаете — жена меня оставила… с ним, понимаете? Об этом очень трудно говорить. И я хочу сказать, что даже если она сама теперь… Но что я говорю? Ведь это вас не касается… — и он рукой закрыл глаза.
Крамер равнодушно взглянул на Пятраса Карейву, передернул плечами, минуту помолчал, потом холодно произнес:
— Я вас отлично понимаю, герр Карейва. Хорошо. Хватит об этом. В такое время, в которое мы теперь живем, лучше людям без семьи, которые ни к чему не привязаны… Но мы еще не закончили нашей беседы, герр Карейва, — как будто и не было всего предыдущего разговора, говорил Крамер. — Лагерь мы намерены открыть недалеко от Кенигсберга, там уже отвели казармы для этого. Люди, которые будут учиться в лагере, получат содержание и небольшое ежемесячное вознаграждение. Вас я хотел бы назначить начальником литовского отделения лагеря, а господина Бартлинга — вашим заместителем. Вы будете подчиняться только моим приказам. Вы согласны? Я бы советовал согласиться!
— Ваш совет — приказ для меня, — ответил Пятрас.
— Очень хорошо! Я начинаю узнавать в вас офицера. Поверьте, приходит эпоха военных. Такие люди, как министр со своей женой, которым я, конечно, благодарен за их помощь, оказанную мне в важный момент моей жизни… да, такие люди, как министр, который сегодня утром посетил вас в «Виктории», теперь уходят на второй план. Пусть пока что отдыхают. Придет время, и они принесут пользу Третьему рейху. Верно, господин Карейва? Итак, с этого дня я являюсь вашим начальником, я плачу вам жалованье и предоставляю все прочее… Думаю, что на этом мы и закончим наш первый разговор. Вот вам сто марок на текущие расходы. Завтра в девять тридцать я на своей машине буду у «Виктории». Мы возьмем господина Бартлинга — сейчас он еще отдыхает — и вместе отправимся посмотреть дом и местность, которые выделены для будущего прибалтийского военного лагеря. Вы согласны?
Пятрас взял сто марок, которые Крамер положил перед ним. Потом, больше ни о чем не думая, потрясенный до глубины души всем произошедшим, ответил:
— Согласен.
От взгляда Крамера не укрылось и то, что рука Пятраса дрожала, когда он брал со стола деньги.
— Вы, наверное, еще не успели выпить кофе, — сказал Крамер. — Прошу поесть, отдохнуть и чувствовать себя как дома. Клайпеду вы, конечно, неплохо знаете? Наверное, бывали здесь перед ее возвращением Германии?
Пятрас поднялся со стула, и комната закружилась вокруг него. В его сознании вдруг мелькнул Каунас, отцовский дом. Снова мучительно зашевелилось то, что, казалось, уже давно угасло и умерло… Эляна… Каролис… Нет, нет, теперь не время об этом…