Шли дни, тетя Гагара постепенно познакомилась со всеми пионерками из Юткиного звена. Покончив с ужином у Иллешей, Гагара до полуночи возилась затем с домашним печеньем, чтобы для девочек, так охотно помогающих Боришке, на кухне всегда было их любимое лакомство. Ей вдруг припомнились давно забытые рецепты, и участковый дядя Балаж, проходя в ночное время по улице Эперьеша, не раз удивлялся: чего это тетушка Тибаи перестала гасить свет, как обычно, уже в девять вечера? Чего это она вдруг стала полуночничать?
А Ютка только один-единственный раз заглянула к Иллешам до Нового года. По графику, ее очередь выпала на тридцатое декабря, после обеда. Она пришла уже в час дня и сменила Фалуш. Вид у Ютки был неважный. Она спросила, что нужно делать, и Бори сказала, что, помимо уборки у Рудольфа, никаких других дел не предвидится.
— Мне сейчас обязательно нужно поработать, — сказала Ютка. — Пойду-ка я убирать у Рудольфа.
Бори пристально посмотрела на нее: она уже по себе знала, что работа излечивает от многого. Значит, у Ютки какое-то горе, догадалась Бори, раз она хочет уйти в дела, в работу. И она задала необычный для себя вопрос впервые в своей жизни:
— Может, тебе помочь, Ютка?
Ютка покачала головой, схватила ключ от Рудольфовой квартиры и ушла. А Бори, облокотившись на подоконник, долго рассматривала ветки низкорослой шелковицы, одиноко скучавшей во дворе.
«Наступает Новый год. Цила — в Мишкольце, и все же наша семья, — думала она, — на этот раз соберется вся вместе: завтра выпишут маму из больницы. Она еще больна, но с завтрашнего дня ей разрешили находиться дома. Вернется мама, и все-все переменится. Работы, конечно, прибавится: придется ухаживать и за больной. Но прибавится и радости! Мама вернется домой, мама! И завтра же свадьба Сильвии. Утром Нового года. Сильвия. Любовь. Варьяш. Нет, прежде нужно обдумать другие дела. Во-первых, отныне я всегда буду сама убирать квартиру, даже когда мама выздоровеет: ведь ей уже нелегко нагибаться. Просто нужно будет чуть раньше вставать. Во-вторых, топить печь, носить дрова. Топить так интересно: сидишь возле мурлычущей печки, смотришь на огонь, затем на мирно тлеющие, но то и дело вдруг вспыхивающие ярким пламенем угольки… Ну, а право мести улицу я теперь ни за что никому не уступлю! Мыть лестницу, конечно, куда меньше удовольствия, но это, к счастью, делается раз в неделю. Разумеется, будь на моем месте Ютка, она придумала бы что-нибудь поинтереснее, чем и как обрадовать маму. Но что делать, если я Боришка, а не Ютка? Ютка?.. И Варьяш!»
Боришка вывесила на дверь табличку: «Скоро вернусь» — и стремглав помчалась на четвертый этаж. Из квартиры Ауэров как раз выходила их прислуга с двумя чемоданами Сильвии в руках. У двери квартиры Рудольфа пришлось звонить и долго ждать, пока Ютка откроет. У нее было явно заплаканное лицо с припухшими веками, в кулачке она держала скомканный мокрый платок.
Печка уже топилась. Бори присела было на стульчик у печки, но тут же встала, почувствовав, как дует в ноги. И чего это Ютка открыла балконную дверь? Что она там забыла, на балконе? Вышла, осмотрелась. Но ничего примечательного. И внизу, на улице, никого знакомого. На стене дома между балконами Чисар и Рудольфа — бронзовый профиль Беньямина Эперьеша.
Ютка же, запирая балконную дверь на защелку, загадочно улыбнулась, словно говоря: «Ничегошеньки ты не знаешь. А разгадка — вот она, перед тобой. Ладно. Ничего. Я уже смирилась». И подошла к печке.
Квартира Рудольфа нравилась Боришке теперь больше, чем когда-либо, хотя сейчас ничто больше не связывало ее с Рудольфом. Она ходила по комнатам, любуясь и дивясь. Одна большая комната с нишей выходила на улицу, другая открывалась в холл. Здесь вполне можно было бы жить вдвоем.
Насмотревшись, Бори уселась рядом с Юткой к огню.
— Пойдешь завтра свадьбу смотреть? — спросила она у подружки.
Та покачала головой. Между тем все девочки в классе проявляли к этому событию огромный интерес. Элек, Козма, Тимар и Варкони уже сговорились встретиться на углу площади имени 7 Ноября, а Фалуш даже поспорила с Кучеш на билет в кино, что мать Пишты Галамбоша на свадьбу не придет, потому что «прокляла сына». Кучеш же раззвонила всем другую сногсшибательную новость: Бори не пойдет смотреть на свадьбу Сильвии. Этому все очень удивились, зная, какие Бори и Сильвия близкие подруги. Удивились, но, посудачив, решили, что догадываются о разгадке этой странной истории: ведь Сильвия дружила с Бори, пока та была ей нужна, и гоняла ее туда-сюда, как свою горничную. А теперь, когда выходит замуж, Бори ей больше не требуется. Не то чтобы подружку на свадьбу пригласить, а и вообще, наверное, о ней забыла. Впрочем, иного от Сильвии и ждать нечего!
— Тебя не интересует, как люди замуж выходят? — не отставала Бори.
— Нет.
— Вообще или именно эта свадьба?
— Вообще.
— И твоя собственная?
— Я не выйду замуж.
— Ни за кого?
Ютка утвердительно кивнула головой.
Печка разгорелась, блики пламени окрасили темно-синий Рудольфов ковер в багряно-красные цвета.
— Почему? — немного погодя спросила Бори.
— Потому что я — не человек.
Бори изумленно посмотрела на подругу, наполовину утонувшую в заполнивших комнату сумерках.
— А кто же ты?
— Пионерка. Общая нянька. Уличный детектив.
— Детектив?
— Ну да. Иду к тете Чисар — докладываю, что после праздников звено будет делать уборку в доме. Затем назначаю девочек тебе в помощь на дежурство. Потом говорю Чисар, что надо бы помочь одному человеку закончить школу, а другого, инвалида, хорошо бы устроить на работу с полным пансионом, чтобы он не торговал всякой ерундой, сидя на холоде, и не пьянствовал. Говорю же: я не человек, а уличный детектив…
Печка прогорает, в топке, словно огненное сердце, пульсирует только жар раскаленных угольков. Пора закрывать вьюшку.
— Я понимаю, — не сразу говорит Бори. — Кажется, понимаю.
— Уличных детективов не берут в жены, — заканчивает Ютка и встает. — Для уличного детектива достаточно, что он детектив. Правда ведь?
Никогда еще Ютка так не говорила, никогда Бори не видела ее такой. Словно подчиняясь какому-то приказу, поднялась и Бори.
— Ах, все равно! Уличный детектив не меняется. В ближайший приемный день он пойдет и доложит Чисар, что один мужчина в сто семнадцатом доме истязает собаку. Бедная собака. Жизнь длинна, и уличный детектив всегда найдет для себя какое-нибудь занятие. Поэтому я вполне серьезно говорю тебе: вовсе не обязательно всем выходить замуж…
Они захлопнули дверь квартиры Рудольфа, и Ютка, не зажигая света, хотя было уже совсем темно, всхлипывая на ходу, сбежала вниз по лестнице.
Вскоре вернулся с работы отец. Он не сразу пошел в квартиру, а долго стоял на площадке первого этажа и, прищурив глаз, придирчиво оглядывал все вокруг. Ютка, проглотив слезы, через силу улыбалась и уже совершенно спокойным голосом спросила:
— Нравится, дядя Карчи? Загляденье!
Карой Иллеш помолчал, затем спросил:
— Твоя работа?
— Ну что вы! Общая: Боришки и всего нашего звена.
Бори стояла, не смея поднять на отца глаза.
— Когда же это вы? — снова первым нарушил молчание отец.
— Прошлой ночью. Лучше всего получилось с подвалом. Там Бори сама наводила чистоту. До свидания, дядя Карой!
И Ютка убежала. Карой Иллеш не успел ни похвалить, ни поблагодарить ее. Уже в парадном она крикнула:
— Завтра Шуран дежурит! — и исчезла.
А отец и дочь остались вдвоем на площадке. Зеленели еловые ветки на крыше сарайчика; сложенный аккуратными кучками вокруг водосточного желоба лежал снег.
— Ночью! — тихо повторил отец, и в его голосе было столько радости и гордости.
Они вошли в квартиру.
Отец, видно, промерз на улице, и Бори поскорее приготовила чай.
«Как все в жизни сложно, — думала она, уже сидя за столом. — Даже самые простые вещи. Ну что, например, мы знаем с отцом друг о друге? Почти ничего. Да и разговариваем мы мало…»
Едва Бори успела помыть посуду, как в дверь постучали.
«Рано сегодня прилетела Гагара, — подумала Боришка. Только чего она стучит? Ведь знает же, где звонок».
Отец, стоявший поблизости от двери, отворил.
На пороге стояла госпожа Ауэр с целой охапкой одежды в руках. Она поздоровалась, но ни отец, ни Бори ничего ей не ответили.
— Можно? — с легкой обидой в голосе спросила госпожа Ауэр.
— Пожалуйста! — отозвался наконец Карой Иллеш, давая гостье дорогу.
Она была в каракулевой шубе; от нее приятно пахло духами; веки были подведены синевой: собралась идти с молодыми в ресторан. Среди прочих вещей в руках госпожи Ауэр Бори узнала платье Сильвии из белого креп-жоржета, ее же летний сарафан с нарисованными от руки роскошными драконами по желтому полю, нейлоновый школьный фартук, мохеровый пуловер с короткими рукавами и замшевую курточку.
— Дорогой господин Иллеш, — торжественно произнесла госпожа Ауэр и, поборов минутное замешательство, широко улыбнулась. — Сильвия посылает вот тут кое-что из своих вещей Боришке. Мы сегодня перебирали ее гардероб и пришли к выводу, что многое ей как замужней женщине уже не понадобится. И моя дочь решила подарить Боришке все лишнее. Ей эти вещи как раз впору, все они еще новые и модные…
Карой Иллеш, отступив назад, молчит. Госпожа Ауэр, улыбаясь во весь рот, кладет одежду на стул. Бори молча следит за ее взглядом. Действительно, все вещи хороши, ничего не скажешь. Если все сложить, на семьсот форинтов наберется.
— Сильвия ведь очень любила Боришку, — все еще улыбается госпожа Ауэр.
Бори не спеша вытирает руки, как делала это мать, прежде чем прикоснуться к какой-нибудь дорогой вещи, затем собирает со стула все дары Сильвии и отдает их обратно гостье.
— Скажите Сильвии, — говорит она госпоже Ауэр, — что я благодарю. Но мои родители достаточно зарабатывают, и, хотя мы не можем себе позволить покупать такие дорогие платья, у меня всегда есть что надеть. И вообще мы не ходим в одежде с чужого плеча.