Так выглядит последний круг ада для машин. Спустившись, он пережег одну из подпорок и весь механизм вздогнул и сдвинулся. Огромные горы, те, что наверху, сейчас начинали оседать. Он уничтожит этих людей, как ближайшую опасность, а затем других, других, и, в конце концов, всех остальных. Люди, эта плесень планеты, думает, что способна помешать ему. Но если он не сможет сделать этого сразу, он будет ждать нужного момента. Люди, осмелившиеся охотиться за ним, были обречены. Как, впрочем, и все остальные живые и неживые существа во Вселенной.
Он чувствовал сейчас, что люди движутся ему навстречу. Ему не нужен был свет, чтобы видеть – его глаза изгучали в гамма-диапазоне и принимали часть отраженных лучей. Поэтому он мог убить взглядом. Поэтому на том месте, куда он смотрел хотя бы несколько минут вскоре оставался совершенно мертвый кусок камня или полоса песка. Поэтому он умел видеть сквозь любые препятствия, кроме очень плотных металлических; поэтому он видел все, всегда и везде, на любых расстояниях и в любых условиях. Сейчас люди двигались навстречу – все, кроме одного. Один лежал в отдалении. Это может означать ловушку. Пожертвовать одним ради всех. Пожертвовать всеми ради одного. Монстр был достаточно разумен, чтобы не нападать на людей без подготовки. Два часа назад он пережег одну из многих тысяч подземных растяжек, которыми, как паутиной, была заплетена внутренность Силенда. Из-за этого начался камнепад. Люди, идущие к нему, сейчас безоружны. Это непохоже на людей. Они что-то задумали и, хотя монстр не знал что, он не боялся. И вдруг люди исчезли.
Он остановился, поводя мордой из стороны в сторону. Прозрачные каменные стены пещеры были едва различимы. Монстр мог видеть сразу все подземные рукава – и ни в одном из них не было людей. Оставался лишь один человек, неподвижный, связанный, прикрепленный к камню. СМ понял, что это приманка. Он сам поступил бы точно так же, будь он на месте людей. Он направил взгляд в потолок и увидел лишь сплошную неструктурированную серость над собой. Выше камня было небо с далекими звездами, горящими враждебно, но там не было людей. Но опустил голову к полу и стал всматриваться в переплетения бесчисленных структур внизу. Вот она, шахта. Вот они, уходящие вниз. В шахту мне, конечно, не войти. Но все равно сейчас я возьму хотя бы одного из вас.
29
Досик лежал на холодном камне и изредка кашлял. Его руки были связанны за спиной. Веревка позволяла ему перемещаться в пределах примерно трех метров. На дальнем конце досягаемости он вырыл ногами импровизированную уборную. Он изнывал от страсти, страха, холода и голода. Его не кормили и держали без воды уже третьи сутки. Вначале он кричал и даже бился головой о камни, получая от боли удовольствие, так как боль физическая гасила другую боль, сильнейшую.
Потом он устал и просто лежал, чувствуя, что слабеет с каждым выдохом. У него слезились глаза, распухали запястья и лодыжки. Кожа на лице покрылась волдырями. Все, что могло болеть, болело невыносимо. Волосы на голове вылазили клочками. Левое ухо, в котором он носил металлическую серьгу, воспалилось и распухло, став похожим на большую грушу. Зубы раскачивались во рту и уже были готовы выпасть. Он знал, что обречен и знал, что обречен потому, что взглянул в глаза монстра.
Он уже не хотел жить потому что жизнь пропитана болью, как губка водой; он хотел всего лишь еще раз увидеть ту, ради которой он умрет. Усилиями истощенного воображения он раз за разом вызывал образ женщины и просил этот образ говорить.
Образ говорил, но неубедительно, да и сам он лишь на мгновения вспыхивал правдоподобием. Досику хватало и этих мгновений. Он уже никогда не увидит ее.
Послышался шорох.
– Помогите! – прошептал он.
Шорох стал громче и ритмичнее. Двигалось нечто большое и страшное, нечто, занимающее собой все пространство подземелья. Шорох перешел в шаги. Грохот и гул катящегося камня. Низкое рычание. Глаза Досика начали различать свет. Стены пещеры стали светиться. Что это? Я живу или уже давно умер? Так не бывает – так не бывает даже в страшном сне! Черные камни не могут светиться!
На зеленоватое свечение надвигалась тень. Детали все еще оставались неразличимы. Оно приближалось. Досик не знал, что стены пещеры имели вкрапления люминофоров и светились под любым излучением – от радиочастотного до гамма. Казалось, что светится сам воздух, теней не было. Это было даже уютно, потому что именно так освещались подземные дороги в городах. Но вот оно придвинулось совсем близко.
Он закричал и продолжал кричать, не переставая, пока огромная черная тень не подошла вплотную и не обдала его запахом гнилого мяса и холодным дыханием.
Два вогнутых глаза, большие, как блюдца, спокойно и даже как будто задумчиво смотрели на него. Глаза освещали контуры морды, той морды, которую он уже однажды видел вблизи. Крик оборвался в его легких. Было такое чувство, словно что-то порвалось внутри тела. Жизненная жила порвалась и другие такие же продолжали рваться. Он прижался к стене и его тело стало принимать форму камня.
А монстр все также задумчиво смотрел, ничего не делая, не придвигая головы, не мигая, не шевеля языком, не открывая пасти и не капая жадной слюной. Досик отполз на то расстояние, которое позволяла ему веревка и натянул веревку так, что содрал кожу на ноге. Тогда морда снова медленно придвинулась и продолжала смотреть. И сквозь глаза монстра вливалась бесконечность.
Когда человек перестал дышать, монстр полежал еще с минуту, растягивая удовольствие, потом приподнялся и ковырнул тело когтями. Запахло кровью и он облизнул свою лапу. Лапа слушалась, но оставалась не вполне своей. Он ударил лапой стену и закричал. Он не хотел умирать.
30
Сейчас монстр постоянно шел сзади. Он поддерживал все то же привычное расстояние километров в двенадцать, хотя при желании мог бы легко догнать людей. Если люди останавливались, он давал им передышку часа в два или в полтора и снова шел вперед. По сведениям мушки монстр отдыхал. Это было хорошим признаком, очень хорошим – ведь раньше монстр вообще не нуждался в отдыхе и мог идти много дней подряд. Но людям не хватало таких коротких передышек. Несколько раз отряд пробовал обогнать монстра и уйти в сторону какого-нибудь из городов. Каждый раз они встречали на пути мертвые радиоактивные полосы, пересечь которые означало умереть. Деревья стояли темно-серые, без листьев, изредка на мертвую землю падали мертвые ветви. Монстр умел оставлять за собою радиоактивный след.
Информация:
В жизни человечества были лишь два кратких периода повышенной радиации: один полтора миллиона лет назад, и породил этот период первую ущербную прямоходящую человеческую особь Homo Erectus, а равно и многих других, вымерших; второй – двадцатое столетие текущей эры. К концу двадцатого люди спохватились, но было поздно: суммарный фонд радиогенных мутаций стал достаточен для того, чтобы человечество вымерло, но дало начало новому виду живых существ. Гены человека и гены шимпанзе различаются меньше, чем на один процент. Всего лишь. Если изменить гены человека так, чтобы изменение составляло в среднем на каждого тысячную долю процента, то в первые несколько столетий ничего не произойдет. Затем начнут рождаться дети, непохожие на родителей. А через десять – двадцать веков человек изменится настолько, что перестанет быть человеком. Значит, он вымрет, как вымерли обезьяноподобные наши предки, заставшие радиационный всплеск полтора миллиоан лет назад.
В начале двадцать первого перспектива вымирания, как ни странно, многих тревожила. Как же так, говорили люди, если через тысячу лет на планете не станет людей, то зачем же я живу на свете? Зачем художники пишут картины, а режисеры снимают фильмы? Зачем родили нас и зачем мы рожаем детей, если рано или поздно все это прекратится? Следующее поколение уже понимало, что оно живет ни зачем и ни для чего – и не задавало ненужных вопросов. Первый всплеск радиации породил человечество, второй его уничтожил. Все, что имеет начало, обязательно имеет и конец. В двадцать первом исчезли ядерные станции, ускорители, ракеты, ледоколы и подводные лодки на ядерных реакторах. Но было поздно. Ядерные бомбы исчезли еще раньше. Но было поздно. Радиационный фон снизился и люди забыли о радиоактивности. Слово исчезло из телепрограмм, газет, выступлений ученых, из учебников и книг. Вот поэтому в двадцать втором люди не умели защитить себя от радиации. Вот поэтому радиоактивный луч, примененный СМ, вызвал настоящую кабинетную панику в управлении.
Путь для людей выбирал он сам. Он гнал людей по неровному кругу радиусом километров в сорок. Он проходил расстояние втрое большее, чем отряд людей – ведь ему нужно было находить и отрезать пути возможного бегства. Он двигался не слишком быстро, с короткими остановками, и днем и ночью. Он очень уставал.
После пяти – шести часов дороги его тело немело и отказывалось подчиняться. И лишь волевая буря способна была поднять эту гору мускулов два часа спустя. Но никто не узнает, что ему тоже может быть тяжело.
Людям приходилось делать большие переходы, чтобы оторваться от преследования, а потом спать несколько часов. Первыми не выдержали чундрики.
Они легли на землю и заявили, что хотят, чтобы монстр их съел.
– Нет, – сказал Хост, – я лучше сам вас съем.
После удара, полученного в пещере, Хост не сник, а напротив, стал вести себя еще более вызывающе. Он вел себя как командир и Коре уже подумывал о том, что ему делать, когда Хост станет еще на голову выше.
Один из чундриков начал подбрасывать и ловить монетку. Другой монетку отобрал. Завязалась борьба. Хост подозвал боксера.
– Разберись с ними. Я хочу, чтобы они шли.
Чундрики вскоре пошли, но лучше было бы их бросить. Они постоянно останавливались и садились. Боксеру приходилось поднимать их ударами ног. Он уставал и злился. Он уставал больше всех. На первом привале он заснул так крепко, что чундрики его связали, разрезали штаны и вставили курительную трубку в задний проход. Во сне боксер дергался, шевелил руками и ногами. Его лицо стало похоже на обезьянье. Проснувшись, он избивал чундриков несколько дольше, чем того требовала необходимость. После второго привала он изготовил плеть из коры и смочил ее в соке известного ему дерева. Сок оставлял коричневые пятна.