— Ну что же, если себя не может соблюсти… Парням, что им, всё нипочем. Они не виноваты.
— Нехорошо за глаза людей осуждать, — не выдержала наконец учительница, и женщины неохотно оставили интересный разговор.
Беседа разладилась. С пастбища возвращалось стадо. Женщины по одной начали расходиться.
XXII
Впряженный в тарантас Гнедой лениво и безразлично тащился по дороге в деревню. Сахипгарей не торопил коня. Лишь изредка он шевелил поводьями и слегка присвистывал. Он сидел в тарантасе неподвижно, глядел на колосившуюся рожь и думал невеселую свою думу: «Наступает жаркая пора. Надо к уборочной готовиться. А я должен терять дорогое время на военных сборах. Военкомат ни с чем не считается! Им-то что, им готовый хлеб достается».
Ахтияров свернул папироску. «Ну что я горюю зря? В военкомате тоже не по своей же воле действуют. Они получают указания свыше. Да и бригадиры в колхозе надежные. Работу знают. Ничего не случится, пока я побуду на сборах. На жатву успею, и ладно».
Однако успокоиться он так и не смог. Все ломал голову: почему же его забирают на переподготовку, неужели что-то в международной обстановке?.. Но об этом не хотелось и думать, глядя на теплые мирные поля под лучами палящего солнца. Кругом, как отметил председатель, царила какая-то особая горячая, парная тишина. В безоблачном небе кружил коршун; только над темными зубчатыми вершинами Булунбаевского леса стояло небольшое облачко с ярко очерченными краями.
«Конечно, дождь пойдет, — догадался Сахипгарей. — Так парит!»
И оп не ошибся. Маленькое облачко выплыло из-за Булунбаевского леса и стало быстро набегать, увеличиваясь в размере, разрастаясь. Коршун опускался наискось с высоты большими кругами.
Запахло пылью. На дороге заплясали, закрутились, подрастая на глазах, пыльные смерчи. Палящее солнце подернулось невидимой коричневатой пылью, а потом и вовсе исчезло за тучами, грузно и стремительно заполнившими все небо. Вдруг сразу стало темно. Сверху упали первые крупные капли дождя, потом чаще, чаще застучало по бокам брички.
Блеснула молния и расколола тучу. Загремел гром, пошел ливень, стало прохладно. Спина у Гнедого сначала покрылась пятнами грязи, а потом стала мокрой и глянцевочистой. Конь перестал поджиматься и шел, мерно махая головой, прядая на молнии ушами.
Промокший насквозь, Сахипгарей не стал останавливаться возле правления, а сразу направил коня к дому. Дома переоделся в сухое. Напуганные грозой дети забились в угол и очень обрадовались появлению отца — при отце никакая гроза не была страшна.
— А где мама?
— Мама полоть ушла в поле, — сказала Флюра.
— Нашла время.
— Когда она уходила, погода была ясная.
Скоро прибежала Минзифа, тоже с головы до ног мокрая. С ее приходом в доме стало совсем весело. Дети забыли про свой страх и гурьбой принялись ставить самовар.
— Зачем вызывали в райвоенкомат? — спросила Минзифа.
Сахипгарей сделал вид, что не услышал ее. Скоро надо уезжать, а ему было так хорошо дома, что хотелось подольше растянуть эти приятные минуты. Но лицо его было озабоченным, и Минзифа, научившаяся за многие годы их совместной жизни угадывать его настроение, повторила вопрос:
— Что сказали в военкомате?
— Да так… Не первый же день я езжу в район.
— Ты что-то скрываешь.
— По ему ты так думаешь?
— Я разве не вижу? Может быть, случилось что-нибудь нехорошее? — настаивала жена.
— Работы много, потому я и не в духе. В такое важное время вызывают на сборы.
— Вот оно что — на сборы уезжаешь! — Минзифа распустила волосы и собиралась их расчесывать. Она с испугом и удивлением смотрела на мужа: — Уж не война ли начинается?
— Не говори глупости! — сказал Сахипгарей, стараясь казаться беспечным. — Хватит с нас и того, что на финской побывали.
— Не стали бы тебя так просто отрывать от работы и забирать в армию! — Минзифа готова была заплакать. Губы ее задрожали, она показала на дочек — одна другой меньше: — Что я буду делать? Ведь полный угол детей. Мы и недели без тебя не проживем.
Сахипгарей сделал вид, что сердится:
— Ну что ты поднимаешь шум? Разве людей не берут в лагеря?
Не привыкшие к ссорам родителей девочки, как напуганные коршуном цыплята, жались друг к дружке.
Сахипгарей чувствовал себя виноватым за эту ссору, подошел к шмыгавшей носом жене и обнял ее за плечи:
— Ну, хватит. Не надо зря слезы лить. Меня в лагере долго не будут держать.
— Хоть известно, куда посылают?
— Известно, конечно. В Стерлитамак.
Минзифа улыбнулась сквозь слезы:
— Недалеко, оказывается. Я буду приезжать к тебе.
Дети, не понимавшие сути разговора, обрадованные примирением взрослых, окружили мать.
— Меня тоже возьми с собой! — сказала Флюра.
— И меня…
Дети вцепились в мамину юбку. Это окончательно успокоило ее. Она взяла на руки четвертую, самую маленькую, Зульфию, которая едва встала на ноги;
— Ладно, вы тоже поедете.
— Поедем? Когда?
— Скоро.
Дети захлопали в ладоши от радости.
Минзифа улыбалась сквозь высыхающие слезы.
— На, малышка к тебе тянется. — Она протянула Зульфию отцу, а сама пошла подогревать остывший уже самовар.
Сахипгарею стало до боли жалко жену. «Трудно ей будет одной. Флюре только восемь исполнилось, Салиме — шестой, Зумре — четвертый пошел, а эту еще с ложечки кормить надо…»
— Бисэкей, может, послать Флюру к Абдулову и Яруллину?
— Пусть после чая сбегает.
— Не совсем хорошо будет, бисэкей. Раз уж мне завтра уезжать, надо бы поговорить с ними. В правлении все время народ. Времени осталось…
— Ну, ладно тогда, — Минзифа тяжело вздохнула, — я сама позову схожу. Заодно на конный двор зайду, коня Хабибулле передам.
Как только за женой затворилась дверь, Сахипгарей вытащил из-под кровати небольшой чемодан. Он рукавом стер с крышки пыль и положил белье, полотенце, носовые платки, бритву, ложку…
Один за другим пришли в дом Рамазан и Муса. Увидев Ахтиярова с чемоданом, они удивились:
— Куда собираешься?
— Разве не сказала жена?
— Конкретно ничего не сказала.
— На военные сборы вызывают. Так вот… Но я рассчитываю к уборочной успеть.
— Когда уезжаешь? — спросил Муса.
— Завтра.
— Надолго?
— Ничего не сказали. — Сахипгарей задумался. — По-моему, до жатвы должны отпустить, — сказал он, но тут же усомнился: — Кто его знает, трудно сказать. В мире беспокойно. Гитлер бесится. Немцы свои силы собирают на нашей границе. Все может быть…
— Да ведь у нас с ними договор о ненападении, — сказал Рамазан.
— Договор есть, конечно, да…
— Думаешь, у Гитлера две головы — нарушать этот договор?
Муса тоже поддержал Рамазана:
— Граница на замке. Кто сунется, тому несдобровать.
Сахипгарей спросил:
— Кого вместо меня председателем поставим?
— Стоит ли временно председателя назначать?
— Надо, Муса.
— С райкомом по этому вопросу не советовался?
— Оставили на наше усмотрение.
— По-моему, лучше Салима Гайнетдинова никого не найти, — сказал наконец Сахипгарей.
— Можно ли на ответственную работу ставить беспартийного? — спросил Муса Абдулов.
— Где мы возьмем коммуниста? Один — председатель сельсовета, другой — председатель сельпо. Что же делать? Мне кажется, Салим Гайнетдинов сможет работать. До сих пор о нем только хорошее говорили… Прекрасный кузнец… Заместителем у тебя давно работает…
— Ну ладно, а на его место кого? Ему тоже заместитель нужен…
— Это не такая уж большая проблема. — Рамазан махнул рукой — Найдем. Остановимся на Салиме Гайнетдинове. Кто за то, чтобы от партячейки выдвинуть его кандидатуру на решение общего собрания? Против нет? Нет.
— Вопрос решили. Теперь по домам, а то завтра человеку уезжать надо, — сказал Муса и поднялся с места.
Сахипгарею не хотелось расставаться с друзьями:
— Не уходите. Сейчас жена вернется. Будем чай пить.
Но Муса и Рамазан, чтобы не мешать хозяину, направились к двери. В это время вошла Минзифа:
— Почему ты отпускаешь гостей?
— Ты где-то пропала, что я могу сделать? — оправдывался Сахипгарей.
— Хотела, чтобы вы одни тут поговорили. Поэтому не торопилась. — Минзифа далее слушать не хотела упиравшихся мужчин. — Посидите. Вечно вам некогда, вечно эта работа, хоть сейчас посидите спокойно. И Сахипгарею будет веселее.
Мужчины сели за стол. Сахипгарей посмотрел на жену:
— Тогда уж давай чего-нибудь…
Минзифа молча вышла в сени и тут же вернулась. Она поставила бутылку на стол, а сама вышла в кухню к детям.
Сахипгарей потянулся к бутылке. Разлил водку по стаканам, поднял свой:
— Ну, друзья, за здоровье, за житье-бытье!
Муса и Рамазан, когда чокались, внесли поправку в сказанное Сахипгареем:
— За скорейшее возвращение Ахтиярова!
Они выпили. Молча закусывали.
Сахипгарей налил по второму разу, когда заскрипели ворота. В следующую минуту в дверях показался Хабибулла.
Сахипгарей поднялся, встречая соседа:
— Вовремя, Хабибулла-агай! Проходи к столу, проходи! — Он взял бутылку. — Бисэкей, дай-ка нам еще один стакан.
— Что ты! Не беспокойся, кустым. Услышал, что тебя в армию берут, пришел узнать, не война ли началась. Такой слух по аулу прошел…
— Кто распространил такую весть?
— Народ болтает, — сказал Хабибулла, отряхивая мокрую от дождя одежду. — У меня сердце чуть не разорвалось, когда услышал такое известие.
— Не бойся, агай. Все в порядке, нет никакой войны.
— Слава аллаху! — сказал Хабибулла. — А что тебя на службу забирают, тоже вранье?
— Нет, это правда. Пока я не вернусь, ты уж присмотри за моей семьей, — сказал Сахипгарей.
Хабибулла несмело прошел к столу, за которым сидело все деревенское начальство.
После таких разговоров настроение гостей упало. Капли дождя, ударяясь о стекла, оставляли на них косой след и стекали вниз.