— На, ешь.
— Не надо. Спасибо… — Петров очень удивился, увидев хлеб.
— Бери, товарищ командир, у меня еще есть, смотри! Кто-то из красноармейцев, глотая слюну, поглядел на хлеб и прошептал:
— Раз сам дает…
Но Петров перебил его:
— Хватит!
Тогда Тимергали разделил весь хлеб на маленькие кусочки и раздал товарищам. От этого ему стало легче, и он впервые за последнее время улыбнулся.
— Где ты хлеба набрал?
— В немецком окопе!
— Комиссара накормили?
— Ему нельзя. Санинструктор не велел.
— Как он себя чувствует?
— По-прежнему.
— Лекарства бы! Без этого он не выдюжит.
— Какие сейчас лекарства? Кругом немцы. Единственный выход — скорее выйти к своим, — сказал Петров.
— Фронт далеко?
Петров передал недокуренную папиросу сидевшему рядом бойцу, пожал плечами:
— Вчера был здесь. Сейчас не знаю. Что скажет разведка…
Замолчали. Папироса пошла по кругу.
Санинструктор набрал в легкие как можно больше дыма и долго не выпускал:
— А-а-ах, хорошо!
Тимергали никогда в жизни даже не пробовал курить и удивился:
— Чего хорошего в дыме?
Санинструктор закрыл глаза и покачал головой:
— Что может быть лучше доброй папиросы! Табак заменяет все. Скучно жить без него. Тоскливо на душе, а затянешься разок — так хорошо!
На усталых лицах красноармейцев появились улыбки. Видно, они были согласны с мнением санинструктора.
— Не болтай, — сказал Тимергали.
— Не веришь? Значит, ты еще ничего на свете не видел.
Бойцы захохотали:
— Во дает!
Санинструктор сказал, обращаясь уже ко всем:
— Если не верите, приезжайте после войны ко мне в Сызрань.
— А чего мы там не видели?
— А моего соседа, деда Петю. Самый заядлый что ни на есть курильщик. У нас про него говорят, что в гражданскую войну он свою жену на щепотку табаку променял.
— Ой, врешь! Быть не может!
— Ей-богу! — Санинструктор перекрестился.
— Он что же, все с той женой живет, которую на табак менял? — спросил Тимергали.
— Нет, сейчас другая, молодая…
С наступлением темноты была дана команда трогаться в путь.
То и дело вступая в мелкие стычки с врагом, советские бойцы наконец пробились через линию фронта и присоединились к своим.
III
Все попытки попасть на фронт закончились для Миннигали тем, что его направили в Бакинское пехотное училище. Сначала он расстроился, так как хотел сразу же бить врага, но потом, когда узнал, что курсы ускоренные и продлятся всего три месяца, успокоился.
Училище располагалось на окраине города, на берегу Каспийского моря. Ворота училища выходили на улицу Алекберова, в сторону гор Салаханы. При училище был гараж для грузовых машин и конюшни. Двор широкий, пустой — это плац. Миннигали жил на первом этаже.
Он сразу же облазил все уголки трехэтажной каменной казармы, всюду заглянул, все осмотрел. Среди множества незнакомых, но таких одинаковых, друг на друга похожих парней он нашел парня, которого раньше видел. Они вместе выступали в самодеятельном концерте в клубе нефтяников. Миннигали подошел к парню и спросил:
— Ты из Баку?
— Из Баку.
— Не с тринадцатого промысла?
— Оттуда.
— Мамедов Азиз?
— Да, — На смуглом черноусом и чернобровом лице высокого худого парня отразилось немое удивление. — Откуда ты меня знаешь?
— Вспомни, — сказал Миннигали, пристально глядя на недоумевавшего парня.
Ребята, стоявшие у открытого окна, заинтересовались и подошли к ним.
— Не помнишь?
Азиз покачал головой:
— Нет.
— Плясал в клубе нефтяников на концерте художественной самодеятельности?
— Плясал, — сказал Азиз, еще. более удивляясь,
— А я там на гармошке играл.
Лицо Азиза просияло.
— Точно! — Он потряс Миннигали за плечо. — Ну и память у тебя! — Потом повернулся к товарищам: — Знакомьтесь, этот джигит с Урала.
— С Урала? Из какой области? — спросил парень с русыми волосами.
— Из Башкирии.
— Так мы, оказывается, почти земляки! — Обрадованный парень пожал руку Миннигали. — Я из Перми… Николай Соловьев.
Встреча с парнем из соседней области для Миннигали тоже была радостью. Ведь земляк есть земляк.
Интересно устроена жизнь. Пока живешь у себя на родине, не дорожишь односельчанами, даже близким соседом, живущим за твоим забором, а на дальней стороне человек из соседней области кажется родным.
Познакомился Миннигали и с остальными ребятами.
— Я с Украины, Микола Пономаренко, — сказал один.
— Я из Еревана… — представился другой.
Отныне им суждено было вместе учиться, жить, а потом вместе уйти на фронт. Они, ребята разных национальностей, составляли теперь один взвод.
Долго еще оживленно болтали они обо всем на свете. Но больше, конечно, говорили о делах на фронте.
Немцы все дальше продвигались по советской земле, перешли Днепр в районе Каховки, отрезали Крым.
После отбоя Миннигали не мог уснуть. Не мог он примириться с тем, что Красная Армия отступает. С самого начала войны не было вестей от Тимергали. При мысли о нем больно щемило сердце. Давно в руках врага те места, где служил брат. Может быть, он погиб? Может, остался в тылу врага с частями, отрезанными от армии?.. Миннигали был уверен, что брат живым не сдастся в плен врагу, если попадет в окружение — вырвется хотя бы ценою жизни… «Хорошо бы воевать вместе с Тимергали! — мечтал Миннигали. — Закончу пехотное училище, попрошусь в его часть. Только чтобы он был жив и пришло известие, что он на нашей стороне…»
Сквозь сон что-то промычал Мамедов н поднял голову. То ли жесткая постель на нарах, то ли тяжелый сон не давали ему покоя. Он поближе подвинулся к свернувшемуся калачиком Николаю Соловьеву. На верхнем, втором, этаже нар тоже кто-то вертелся, скрипел зубами, бормотал во сне.
Но вскоре опять стало тихо.
Недолго тянулась короткая летняя ночь. Окна стали из черных серыми. Теперь уже можно было ясно различить лица спящих на двухъярусных нарах товарищей. Они такие смешные, когда спят. Как дети. И не скажешь, что это семнадцати-восемнадцатилетние ребята… Ведь через несколько дней наденут военную форму, примут присягу, будут учиться, а через три месяца выпуск… Неужели Миннигали тоже со стороны кажется таким же молоденьким?
Со двора, примыкавшего к училищу, донесся крик петуха. К нему присоединился второй, третий. Вскоре все петухи в соседних дворах хором возвестили о том, что наступило утро.
Петухи напомнили Миннигали о далекой родной земле Уршакбаш-Карамалы. Он представил себе утро в ауле. Вот из-за зубчатых вершин Карамалинских гор поднимается солнце. Розовый горизонт весь лучится. Сверкают росинки на траве и на листьях деревьев, отражая эти лучи. Над рекой Уршакбаш, в ивняках по ее берегам поднимается белый туман…
Мать и отец не вернулись еще, наверно, с сенокоса. Как там поживает Закия? Вспоминает ли о нем? Жаль, что в этом году он не смог съездить домой в отпуск. Теперь надо ждать, когда кончится война. Пока не перебьют фашистов, им уже не встретиться.
Миннигали стал мечтать о встрече, но мысли его оборвал подъем.
Учебу пока не начинали. Сначала приводили в порядок казармы, чистили двор.
Миннигали возил на телеге мусор и сваливал его в глубокую яму в конце улицы. Он страшно соскучился по лошадям. Кобыла попалась норовистая, но он очень быстро привык к ней, и она признала в нем хозяина. Работа пошла на лад.
Конечно, такая работа не нравилась Миннигали. Где-то гремит война, а он занимается пустяками. Уборка территории казалась ему непостижимой глупостью, никому не нужным, мелким, не стоящим внимания делом. Возись с навозом вместо военной учебы! Стыдно! Разве для этого он пришел сюда с нефтяного промысла?
И чем больше он думал об этом, тем обиднее становилось. На третий день он не выдержал, поругался с командиром отделения и потребовал немедленной отправки на фронт.
Дело приняло серьезный оборот. Вечером, перед отбоем, когда рота построилась, старшина пробежал глазами какую-то бумагу и скомандовал:
— Курсант Губайдуллин, выйти из строя!
Губайдуллин тронулся с места, чувствуя, в чем дело, но старшина остановил его:
— Отстави-и-ить!..
Когда Миннигали встал на свое место, старшина опять крикнул:
— Курсант Губайдуллин, выйти из строя!
И снова курсант вышел не так, как положено.
— Отстави-и-ить!.. — скомандовал старшина.
Это повторилось три-четыре раза. Только когда Миннигали по-солдатски четко вышел и встал перед строем, старшина успокоился.
— За старание, проявленное в работе по приведению училища в порядок, вы заслужили благодарность. Но вы нарушили воинскую дисциплину. За пререкание с командиром отделения объявляю вам наряд вне очереди. Повторите!
Но Миннигали и тут не унялся:
— Для чего меня взяли в армию? Мусор возить? Разве неправильно, что я требую отправки на фронт?
— Когда наступит время, тогда и отправят!
— Надоело ждать.
— Молчать! — вскипел старшина.
— В военное время…
— Вы на базар пришли? — спросил старшина и добавил Губайдуллину еще один наряд вне очереди.
После отбоя курсанты ушли спать. Миннигали же, во-оружась огромной шваброй, всю ночь мыл полы в казарме.
Так началась для него военная жизнь.
Широкий двор полон курсантов. Шум, смех, шутки, веселый стук ложек о котелки…
Миннигали ел жидкую пшенную кашу из одного котелка с Николаем Соловьевым. Они сидели прямо на земле. Соловьев начал было рассказывать какое-то кино, которое он видел до войны, но тут появился дежурный:
— Кто здесь Губайдуллин?
— Я! — Миннигали вскочил.
— Идите, вас девушка ждет. Фамилия Бердиева.
— Бердиева? А-а-а… — На лице Миннигали появилось выражение радости. — Лейла! Где она?
— У проходной.
Лейла сначала не узнала парня.
— Здравствуй! — сказал Миннигали.
Девушка вздрогнула. Она с удивлением посмотрела на него широко раскрытыми черными глазами и вдруг, узнав, радостно крикнула: