Но Хабибулла продолжал стоять. Он смотрел на изможденное, усталое лицо Халимова, присланного сюда райкомом партии из Киргиз-Мияков вместо ушедшего на войну Гайнетдинова.
— Еще какое-нибудь дело есть?
— Как бы тебе сказать… — Халимов тянул, не зная, с чего начать. Подумал немного, кивнул на женщину, которая возилась с фитилем лампы — Вот члены правления хотят тебя поставить бригадиром пятой бригады.
Не ожидавший такого предложения Хабибулла стал отмахиваться обеими руками:
— Нет, я не справлюсь! Найдите кого-нибудь помоложе!
— Кто же помоложе тебя?
Хабибулла хотел было что-то ответить, но внезапно остыл. Воинственно вздернувшаяся бородка его опустилась.
— Я буду делать все, что в моих силах. Только, пожалуйста, не суйте меня в начальники. Были бы глаза получше да возраст помоложе, и не охнул бы даже.
— Я тоже не на много моложе тебя, Губайдуллин-агай, и знаний не так уж много. Но велел район председателем колхоза работать, что поделаешь, согласился. Когда надо, и не на такое пойдешь. Работаю, как умею. И ничего…
— Не заставляй себя упрашивать. Не осталось никого подходящего для бригадирства. Не меня же, семидесятишестилетнего старика, ставить бригадиром, — сказал Сибагатулла.
— Можно же из женщин кого-нибудь поставить.
Тут все зашумели:
— Разве женское это дело?
— Иная женщина лучше бестолкового мужчины, — стоял на своем Хабибулла. — Возьмем, к примеру, Тагзиму. Кто с ней потягается в работе?
Когда спорившие старики немного поостыли, Минсафа Актубалова прошептала:
— Тагзима и в самом деле толковая. Вместе работаем на ферме, знаю.
Остальные поддержали ее:
— Правильно, Тагзиму надо назначить бригадиром.
Когда шум немного улегся, Халимов наконец вставил и свое слово:
— Мы думали ее назначить заведующей фермой.
— Тогда давайте Минзифу поставим бригадиром, — сказал Хабибулла.
Старик Сибагатулла, которому эти слова показались насмешкой, рассердился:
— Не смейся над ней.
— Я и не смеюсь. От души говорю. Минзифа баба грамотная, вполне справится. С моим сыном Тимергали они вместе учились. Она моя соседка. За что ни возьмется, все у нее в руках горит.
— Это же жена бывшего вашего председателя Ахтиярова? — заинтересовался Халимов.
— Она и есть! Она самая!
— А-а, знаю… — На лице председателя колхоза мелькнула радость. — Когда я в колхоз приезжал уполномоченным, мне приходилось встречаться с ней в поле и разговаривать. Из Минзифы хороший бригадир выйдет!
— Товарищи, Минзифа многодетная мать. Не толкайте ее на тяжелую, ответственную работу, — застучал по полу палкой старик Сибагатулла, но никто не прислушался к его словам.
…Узнав о том, что ее назначили бригадиром пятой бригады, Минзифа всю ночь не сомкнула глаз. «Не соглашусь. Не женская это работа. Пусть найдут другого», — решила она.
Утром, заметив дымок, шедший из трубы соседей, Минзифа побежала к ним. Хабибулла собирал щепки по двору, с усилием наклоняясь.
— Агай, здравствуй!
Хабибулла выпрямился, стараясь не подать виду, что чувствует себя неважно.
— Здравствуй, здравствуй, соседка, как поживаешь? — Он взглянул на помятое бледное лицо Минзифы: — Вижу, сестра, что хочешь сказать. Не отказывайся. Соглашайся.
— Не хватит сил у меня! — Минзифа, чтобы не заплакать, сжала задрожавшие губы: — Не хочу себя выст. авлягь на посмешище… Мне и так-то тяжело с детьми…
— А кому легко? Нам всем сейчас несладко. Ты женщина умная, должна понимать…
— Я не знаю бригадирскую работу.
— Научишься. И я помогу, чем смогу. Твоя молодость, мой опыт — справимся как-нибудь. Как мы будем в глаза смотреть: я — сыновьям, ты — мужу своему, если не поможем фронту? Как подсказывает мой темный ум, наше самое главное дело — обеспечить фронт хлебом, продуктами. — Хабибулла легонько подтолкнул Минзифу локтем: — Айда, соседка, чайку попьем.
— Дети будут искать меня, когда проснутся, — сказала Минзифа и нерешительно поднялась на крыльцо.
Они пили чай, от которого шел аромат душицы, и продолжали разговор все о том же. Старик говорил и говорил.
Минзифа уже успокоилась и теперь с меньшим страхом думала о предстоящей работе. Она даже начала советоваться со стариком, прикидывая, с чего начинать, что надо сделать бригаде в первую очередь.
Малика разливала чай и не вмешивалась в их разговор. У нее одно было на уме: «Как там мои сыновья? Измучились, наверно, бедняжки? То жара, то холод, то осенние дожди, то голод. Дай бог дождаться мне их, увидеть живыми и невредимыми…»
После чая мать проводила Минзифу до ворот.
— Есть письма от Сахипгарея?
— В августе писал… Как начал воевать, больше ничего не было.
— Придет, аллах поможет. Без надежды, говорят, только шайтан живет. Придет. Береги себя, не терзайся. Думай о детишках своих. Наше горе — общее горе, — успокаивала молодую женщину Малика, повторяя то, что много раз самой приходилось слышать от мужа.
— Сыновья пишут?
— От Миннигали получаем письма. Закончил учебу. Теперь он командир. Сам, пишет, учит молодых… Вот только Тимергали меня беспокоит очень… И во сне все время вижу. Не попал бы в беду!
— Не верь ты снам. Если бы что случилось с Тимергали, сообщили бы уже.
— Не знаю.
Хабибулла собрался идти на работу. Он прервал разговор женщин:
— Минзифа, дочка, я тебя в канцелярии буду ждать. Получи от Халимова задание, вместе в поле пойдем.
— Я сейчас. Только деток накормлю, — сказала Минзифа и побежала домой.
Оставшись одна, Малика пригорюнилась. Не зная, как провести день, перемыла посуду, убралась в доме, вытащила из деревянного сундука, стоявшего в переднем углу комнаты, одежду сыновей, перетрясла ее, насыпала в карманы табаку, чтобы не побила моль. Затем стала перебирать пожелтевшие письма. Но на душе все равно было тоскливо, беспокойно. Слезы сами собой текли из глаз. Она утирала их концом головного платка. Невольно пришли ей на память слова старинной песни:
Как у речки в камышах
Гуси-лебеди сидят…
Изливает грусть-тоску
Кто же там, у речки?..
IX
Тянулись долгие ненастные осенние дни…
Наступил конец сентября, а урожай еще и наполовину не был убран. Пшеница осыпалась, прорастала. Когда-то шумные поля стали пустынными не хватало людей. Минзифа Ахтиярова, новый бригадир, попробовала было вывести в поле женщин с серпами, но, так и не сумев их убедить, горько заплакала и пошла к Хабибулле за советом.
— Меня женщины не признают. Что делать, агай? Может, мне отказаться от бригадирства?
Старик успокоил ее:
— Потерпи, дочка. Придет время, будут признавать, слушаться. Жизнь всему учит. Не шутка заставить работать баб, которые привыкли жить за спиной у своих мужей без горя, без забот. Не надо сразу круто брать. Объясни им по-хорошему, поймут. Для примера выведи сначала всех многодетных матерей.
— Может, мне сходить к Кабировой Катифе?
— Вот это ты правильно придумала!
Катифа приветливо встретила Минзифу, но когда речь зашла об уборке, она отрезала:
— Не пойду! Бросить четверых детей и неделями в поле мыкаться? Что я, дура?
— А я? Я ведь тоже оставлю своих мал мала меньше! Покоя не знаю. Если бы не эта проклятая война, разве бы я терпела такое? — Минзифу переполняли все волнения и тревоги последних дней, и она не выдержала, заплакала: — Там наши мужья проливают кровь за Родину, за всех нас… А что же мы? Вместо того чтобы помогать им, сидим сложа руки и губим хлеб. И ведь хороший хлеб уродился! Как мы им в глаза посмотрим после войны? Ладно, я тебе сказала, поступай, как знаешь, — сказала Минзифа и направилась к двери, но Катифа остановила ее:
— Поняла я. Не сердись на меня, глупую. Не подумала я сгоряча. Когда выходить на работу?
— Завтра спозаранку.
— Лишнего серпа нет у тебя?
— Найдется…
Постепенно все уладилось. Все работоспособные люди вышли в поле.
Целыми днями под нудным дождем, который шел вперемешку со снегом, женщины жали серпами пшеницу. Старухи и дети готовили еду, собирали колосья, помогали скирдовать солому, сушить хлеб.
Но рабочих рук все равно не хватало.
Минзифа совершенно не знала отдыха, стараясь везде успеть, организовать работу как надо. Не найдя никого, кто мог бы работать на току, Минзифа побежала к своему семидесятилетнему отцу:
— Отец, помоги недельку-другую.
— За ребятами присмотреть? — спросил Сибагатулла, даже не выслушав дочь. — Ладно, мне все равно, где сидеть.
— Мои дети привыкли уже одни обходиться. Как-нибудь проживут. А вот в колхозе дела плохи. Не поможешь ли перелопачивать просушенный хлеб?
На морщинистом лице старика выразились и удивление, и испуг. Седая бородка его затряслась.
— Моложе меня не нашла, дочка?
— Все на работе.
— Да разве я смогу работать? Я же беспомощный, еле двигаюсь… Поясница не отпускает… Одной ногой уже в могиле стою…
— Атай, — Минзифа чуть не плакала, — богом молю тебя, хоть денечек поработай!
Сибагатулла встал с места, опираясь обеими руками на палку, долго колебался, но все же согласился:
— Раз уж так настаиваешь, что делать, попробую.
Но не стало Минзифе легче оттого, что уговорила старого отца выйти на ток. «Если бы не эта проклятая война, разве погнала бы я бедного отца на работу?.. Сколько перебито молодых здоровых мужчин! Сколько вдов и сирот осталось! Кого еще ждут несчастья? Что с моим Сахипгареем? Хоть бы уцелела его головушка, вернулся бы он живым в родной дом!..»
С такими невеселыми мыслями вышла Минзифа из дома отца. Тут она заметила, что по улице торопливо идет, почти бежит девушка.
— Закия!
— Да, апай.
— Вы уже кончили вязать снопы проса?
— Нет, не кончили.
— Почему же ты вернулась?
— Я учительницу Зою-апай привела. Она очень простудилась, заболела. У нее температура сорок. Дышать тяжело… Она нас в скирду упрятала на ночь, а сама пе убереглась…