Майор, внимательно всматриваясь в него, спросил:
— Как ваше имя? Гали?
— Так точно, товарищ майор! Сокращенно — Гали, а по документам — Миннигали.
Гаврилов, согласно кивая, подвинул майору бумаги:
— Правильно. Все правильно. Вот смотрите, все сходится, товарищ майор!
Майор не стал читать бумагу.
— Подождите немного, — сказал майор. — Стало быть, вы Губайдуллин Миннигали Хабибуллавич?
— Так точно, товарищ майор!
— В вашей деревне есть еще какой-нибудь Губайдуллин Миннигали или Гали Хабибуллович?
— Никак нет, товарищ майор! — Карие глаза Миннигали округлились от удивления.
— Не торопитесь, гвардии лейтенант, подумайте, — сказал майор.
— И думать нечего, товарищ майор. Я односельчан наших как свои пять пальцев знаю. Если не верите мне, проверьте!
— Проверили, — начал старший лейтенант Гаврилов, но майор перебил его:
— Может быть, вам известны имена, похожие на ваше?
— Никак нет, товарищ майор! Отец мой — Хабибулла. У троюродных моих братьев совсем другие имена и фамилии. Родной брат в начале войны пропал — без вести.
— А как зовут его?
— Тимергали. Тимергали Хабибуллович…
— Почему вас назвали одинаковыми именами? — спросил майор, покосившись на лежавшую на столе бумагу.
— Как одинаковыми? Старший брат мой — Тимергали, я — Миннигали.
— Расскажите поподробнее о вашем брате.
Губайдуллин сразу заволновался, упоминание о брате
всколыхнуло в нем тоску и тревогу, которые последние месяцы не покидали его.
— Извините, товарищ майор… — Голос его задрожал. — Сначала скажите мне, пожалуйста… очень прошу вас… вы знаете что-нибудь о брате моем? Где он? Шив ли?
Гаврилов оборвал Миннигали:
— Учтите, вопросы задаем мы. Отвечать обязаны вы!
— Подождите, старший лейтенант, — вежливо остановил Гаврилова майор. — Мы и сами хотим знать о вашем брате.
— Мой родной брат Губайдуллин Тимергали Хабибулломич родился седьмого ноября тысяча девятьсот семнадцатого года в семье бедного крестьянина…
Майор внимательно выслушал его, задал еще несколько вопросов и затем сказал:
— Теперь все ясно, товарищи.
Сидевший до этого молчаливо командир полка Пеньков тоже оживился. Лишь Гаврилов, который был явно недоволен результатом разъяснения, нахмурился и опустил голову.
Майор начал собирать лежавшие на столе бумаги:
— Гвардии лейтенант Губайдуллин, извините за то, что побеспокоили вас. Можете, возвращаться во взвод.
Но теперь Губайдуллину было ясно, что все происшедшее было так или иначе связано с судьбой Тимергали, — видимо, с ним что-то неладно.
— Товарищ майор, пожалуйста, объясните мне: может быть, вы знаете, что с моим братом?
Майор, переглянувшись с Пеньковым, сидевшим напротив, медленно поднялся:
— Не волнуйтесь, гвардии лейтенант. Вам не придется краснеть за вашего старшего брата. Он геройски погиб в схватке с фашистами…
Жуткий смысл слов, которые произносил майор, обрушивался на Миннигали, заволакивал все вокруг, мутил сознание.
— Геройски погиб… — повторил он еле слышно. — А я… я… я еще так надеялся! Отец и мать ждут его. Может, это ошибка, товарищ майор? — Миннигали старался уловить во взгляде майора хоть тень надежды.
— Мне очень жаль, гвардии лейтенант, но это правда. Майор Петров и Ваш старший брат до последней минуты Сражались вместе. Отправив тяжелораненого Петрова в тыл, Тимергали Губайдуллин сражался один против немецких танков. Когда он был тяжело ранен, обвязал себя гранатами и бросился под немецкий танк…
— А можно мне увидеть майора Петрова?
— Петров погиб четвертого августа. Он-то и просил узнать, кто вы такой.
— Откуда знал меня майор Петров?
— Когда он впервые услышал вашу фамилию, он подумал с надеждой, что сержант Губайдуллин остался жив. Но, увидев вас, решил, что кто-то скрывается под именем Губайдуллина Гали Хабибулловпча, и стал собирать сведения о вас… Это недоразумение только теперь разъяснилось…
Миннигали молчал, уставившись в одну точку.
В роте Миннигали старался скрыть свое горе. На сердце было тяжело, невыносимо тяжело. Хотел написать родителям о гибели брата, но раздумал. Зачем тревожить их? Лучше уж пусть не знают ничего. Пусть живут надеждой…
XV
Утром гвардейская стрелковая дивизия Балдынова двинулась на железнодорожный полустанок.
Возле будки стрелочника стоял длинный состав. Раздалась команда:
— По вагонам!..
Поезд, выбрасывая густые черные клубы дыма в синее небо, тронулся с места.
Лишь через два дня пути узнали, что с Таманского полуострова их переправляют на Южный фронт.
Бойцы радовались, словно ехали в гости:
— Даешь Южный фронт!..
Солдат всегда остается солдатом. Каждую свободную минуту он старается повеселиться, отвести душу. Вот и сейчас пошумели, посмеялись, а потом кто-то затянул песню:
С нашим знаменем, с нашим знаменем
До конца мы врага разобьем!
За родимые края, края советские,
Мы в поход, друзья-товарищи, идем!..
Мимо мелькали широкие поля, луга. Миннигали неотрывно глядел на все это и тоже подпевал солдатам.
Потом кто-то завел песню о Матросове на мотив «Ревела буря, дождь шумел»:
Шел полк вперед, в горячий бой,
Шел по снегам глухой Ловати.
И у Чернушек под горой
То было дело на закате.
Там, впереди, два дзота в ряд,
Смерть затаив в пустых глазницах
В лесу безмолвные стоят —
Обходит их и зверь, и птица.
Матросов ринулся вперед,
На вражий стан пошел с отвагой.
За русский доблестны» народ
Он сделал два последних шага…
«Прощай, родная сторона,
Тебя любил я всею силой…» —
Сказал и скрылся в валунах…
Метель героя поглотила.
Когда допета была потрясшая всех песня, надолго установилась тишина. Лишь вагонные колеса повторяли бесконечное и надоедливое: «Мы едем, мы едем…»
Солдаты, все еще находившиеся под впечатлением песни, были задумчивы.
Миннигали наблюдал за своими товарищами. «Какая судьба их ждет? Может быть, среди них есть и такие, как Александр Матросов, и будущие генералы. Только мертвые не смогут увидеть мирную счастливую жизнь после победы над фашистскими ордами. Навечно ушли из этого мира брат, одноклассники, фронтовые друзья. Нам остается довести войну до победного конца…»
Поезд шел уже двенадцатые сутки. Солдатам надоело слушать шум колес, позвякивание буферов. Время от времени они «встряхивались»: слышался смех, шутки, заворачивались папироски… Те, у кого не было табака, сидели и терпеливо ждали, когда им дадут затянуться.
— Мне половину оставь.
— Мне четвертинку!
— Мне пятнадцать процентов!
— Мне десять!
— А мне на одну затяжку!..
Прибывший с пополнением новый командир роты, широкоплечий, среднего роста, белолицый капитан Борисов протянул Губайдуллину вышитый кисет:
— Закуривай!
— Спасибо, я не курю.
Капитан удивился:
— Вот здорово! А я так и не мог бросить. Теперь придется ждать конца войны.
От Новошахтинска пешим маршем направились к реке Молочной…
В Ново-Мунтале, неподалеку от Мелитополя, полковник Балдынов собрал в штабе дивизии командиров полков, расспросил о состоянии солдат, которым за короткий срок пришлось преодолеть большое расстояние. Затем разложил карту:
— Итак, солдаты очень устали. Танков нет. Не хватает орудий, снарядов, мин. На пополнение нет надежды. — Глядя на карту, комдив задумался. — По данным, сил врага втрое больше. Здесь на протяжении двадцати километров тянутся укрепления, состоящие из нескольких линий. Немцы огромное внимание уделяют этому участку фронта, защищающему низовья Днепра. Кроме того, с севера они прикрывают дорогу на Крым. Центр этого оборонительного рубежа — Мелитополь. Они называют это линией Вотана. Немецким офицерам на этой линии выплачивают тройную зарплату, все солдаты награждаются железными крестами. Вражеекие доты окружены четырьмя рядами колючей проволоки, через которую пропущен электрический ток. Все подступы заминированы. Построены землянки па глубину до восьми метров. В них размещены склады, мастерские, жилье. Фашисты уверены, что нам ни за что не взять эти укрепления. Посмотрим, на что способен русский солдат, — сказал комдив.
Наступление началось 26 сентября вечером.
Артиллеристы дивизии, держа врага под огнем, помогали пехоте. Гвардейцы шаг за шагом, ломая укрепления врага, продвигались вперед.
Пулеметчики Губайдуллина, защищая стрелков сильным огнем, вместе с ними шли вперед. И в это время с позиций гитлеровцев ударили минометы. Наша пехота залегла.
Командир роты Борисов подозвал Губайдуллина:
— Уничтожить минометы противника!
— Есть!
Губайдуллин с пулеметчиками двинулся к минометам противника.
Несколько раз ввысь взлетали ракеты. Минометный обстрел не прекращался. Пулеметчики то и дело вынуждены были укрываться от огня противника.
С трудом преодолев широкий овраг, солдаты Губайдуллина остановились перед линией колючей проволоки. Что делать? Ножниц нет, голыми руками проволоку не прорвешь. Но Миннигали не растерялся. Он снял шинель и бросил ее на нижний ряд проволоки. Первым прополз сам. За ним последовали остальные.
Стали видны фигуры немцев, суетившихся возле минометов.
Миннигали оставил пулеметчиков в глубокой воронке от бомбы, а сам с несколькими бойцами пополз дальше. Одна за другой разорвались гранаты. Миномет разнесло на куски.
Сразу, как только захлебнулись вражеские минометы, гвардейская рота поднялась в атаку. И снова пришлось залечь, потому что немцы ответили ураганным пулеметным огнем. В эго время пришел в действие «максим», с которым пулеметчики Губайдуллина обосновались в воронке неподалеку от вражеской позиции. Этот пулемет привел фашистов в паническое состояние — они не ожидали удара по своей позиции с этой стороны.