Малика знала, что спорить с мужем бессмысленно, и, тяжело вздохнув, повторяя про себя молитвы, повернулась на другой бок.
VI
Издавна славится уршакбаш-карамалинский базар.
Как только наступает воскресенье, на площадь возле колхозного правления спозаранку стекаются жители окрестных деревень.
В этот день спешат не на работу, как обычно, а на воскресный базар, прихватив свой товар. Часам к двенадцати здесь уже очень шумно, оживленно. Торговцы на разные голоса зазывают покупателя:
— Кому тулуп? Подходи, не стесняйся! Ни разу не надеван!
— Купите конину! А казы[13] какой! Какой казы! В три пальца толщиной. Казы, кому казы?
— А кому чашки-плошки? Торопитесь, пока не разобрали!..
Особенный шум и гвалт стоит там, где продаются овцы, козы, коровы и разная птица. Спокойно в ряду, где разложены рогожи, коромысла, лыко и разная утварь.
Хабибулла явился на базар с охапкой арканов и связкой лаптей за плечами. Он разложил свой товар, оглядел толпу и сказал Миннигали, сопровождавшему его:
— Давай, сынок, не будем вдвоем заниматься одним делом, Я и сам все это распродам, если найдутся охотники купить. А ты иди по своим делам.
— Мне тетрадки нужны и карандаши. Купят ли еще наши лапти-то? Может, наняться мне лошадей поить? — спросил Миннигали.
— Как хочешь, сынок.
Получив разрешение отца, мальчик побежал к возам.
— Дяденьки, кому что сделать?
— Давай-ка, парень, напои моего коня, — крикнул толстый мужчина, завтракавший на арбе.
— А сколько заплатишь?
— Почем другие платят? — спросил толстяк, не переставая с аппетитом жевать.
— Полтинник.
— Ого! — Толстяк на минуту перестал двигать челюстями, задумался, потом махнул рукой: — Ладно, будь по-твоему. Дуй, живо!
Когда Миннигали привел лошадь с водопоя, работы прибавилось.
— Малый, своди-ка и мою лошадку.
— И мою толщ!..
Миннигалн по очереди водил лошадей к речке.
После обеда, когда число мальчишек, желавших подработать, увеличилось, плата за водопой вдвое уменьшилась. Разгорелась конкуренция. Уршакбаш стала грязной и мутной.
Часам к трем базар поутих, люди начали расходиться. Самой последней Мпннйгали повел поить лошадь серой масти и довольно резвого нрава. Она сразу потянула на середину реки, к чистой воде. Тут же с другой лошадкой стоял Шариф Кускапов.
— Эй, «поперечная голова», не мути воду! — крикнул он Миннигали и хлопнул серого по губам.
Лошадь с испугу отпрянула в сторону. Миннигали свалился в реку и. разъяренный, бросился на Шарифа:
— Чем. виновата скотина? Что она тебе сделала?
— Видишь, воду замутила! — кричал Шариф, вырываясь из цепких рук Миннигали.
— Если она не может заступиться за себя…
— Отпусти!
— Извинись сначала перед лошадью!
— Кто же извиняется перед скотиной? — фыркнул Шариф.
— Извинись, говорю! Раз, два…
— Дур-рак! — Кусканов, которому было хорошо известно, что Миннигали левша, неожиданно перешел в наступление с удобной ему стороны: — Я покажу тебе, «лоб»!
Но Миннигали не хотел сдаваться. Он попытался свалить Шарифа. Однако не успел. Шариф схватил его за шиворот и прыгнул книзу.
На берегу быстро скопилась ватага ребят:
— Миннигали, не поддавайся!
— Шариф, Шариф, так его! Так его, бирьяковского атамана, чтоб не задавался больше!
— Миннигали, дай ему по морде! Вот так ему, вот так!.. Оба парня друг другу в силе не уступали, бултыхались в воде, захлебывались, но схватку не прекращали.
— Ребята, сюда идут! — крикнул Гибади.
В конец обессилевшие, мокрые с головы до ног, Минннгали и Шариф кинулись в разные стороны.
Убегая, Шариф крикнул Миннигали:
— Ну как? Продолжим?
— В другой раз, — откликнулся на бегу Миннигали.
Но Шарифу, видимо, не хотелось вот так просто прекратить драку. Он махал кулаком со своего берега и грозил:
— Вот дождемся зимы! Я тебя тогда в прорубь двухлобой головой суну!
— Еще посмотрим, кто кого сунет! — не остался в долгу Миннигали, но в драку он больше ввязываться не хотел и повернул домой.
— Смотрите! Испугался, сбежал! — кричали ему вслед мальчишки, не удовлетворенные исходом драки.
Миннигали не обращал на них внимания.
Мать во дворе собирала щепки. Он хотел незаметно проскочить в дом, но она оглянулась на скрип двери.
— Пришел, сынок?
— Да, эсей.
— А-а-ай, сынок, где это ты так вымок весь?
Миннигали, не зная, что сказать, замялся:
— Да я… лошадей поил, с базара которые, вот и забрызгался.
— Разве от брызг так бывает? Ты же весь мокрехонек! Простынешь ведь, сынок!
— Тепло же, мама. Кто же простужается в октябре? Я закаленный.
— «Закаленный»! — передразнила мать. — Быстро скидывай с себя все. Прополощу в чистой воде.
— А что я надену?
— Вон на крюке висят отцовские штаны, надевай пока. Штопаные-перештопаные брюки отца доходили ему до самых подмышек. Миннигали закатал штанины до колен и снова вышел во двор:
— Посмотри-ка, осей. Они мне в самый раз!
— Ладно. Подрастешь, начнешь сам зарабатывать, тогда и купишь себе штаны впору. — Мать потрепала Миннигали по волосам. — Иди нащепай растопки для самовара. Чай надо кипятить, отец скоро придет.
— Разве он еще не приходил с базара? — удивился Миннигали.
— Пришел и снова куда-то ушел.
Миннигали привычно и ловко орудовал острым топором. Щепки легко отлетали от толстого чурбака.
VII
На другой день после базара Миннигали явился в школу с опозданием. Постояв минуту в нерешительности у класса, он все-таки осмелился приоткрыть дверь и просунуть голову внутрь:
— Можно, Зоя-апай?
Классная руководительница Зоя Нигматулловна, прервав объяснение, строго посмотрела на Миннигали:
— Почему опоздал?
Миннигали несмело вошел в класс и низко опустил голову:
— Мать стирала…
— Какое отношение имеет стирка к уроку?
— Одежда моя не успела просохнуть.
— У тебя разве нет смены?
— Нет. — Миннигали густо покраснел.
— Ладно, иди садись на место и больше не опаздывай, — сказала учительница.
А мальчишки в это время беспокойно ерзали на скамейках, пересмеивались, шептались о чем-то, глядя на Миини-гали.
— Это после вчерашнего у него не просохли штаны.
— Кусканов во всем виноват.
— Почему Кусканов? Они оба виноваты…
Зоя Нигматулловна Зиганшина, не понимая причины оживления в классе, рассердилась:
— Ну чего расшумелись? Не знали, что матери ваши стирают? — Что тут особенно интересного?
— Зоя-апай, мы не из-за этого… Вчера, когда был базар… — начал Гибади Хаталов, но сидевший рядом с ним Кусканов, нагнувшись, ткнул его в бок.
— Заткнись, все ребра пересчитаю, — сказал он угрожающим шепотом.
Гибади сразу потерял дар речи и, косясь на Кусканова, сидевшего с невинным видом, махнул рукой:
— Да ладно уж!
Тишина в классе была нарушена. Ребята захихикали.
Учительница, все еще ничего не понимая, во второй раз обратилась к Миннигали, до. сих пор не севшему на свое место:
— Губайдуллин, сядешь ты наконец?
Миннигали сел за парту. Дети утихомирились. Лишь Кусканов вел себя неспокойно. Он не слушал стихов Некрасова, которые нараспев и с выражением читала Зоя Нигматулловна, вертелся на месте, пытаясь привлечь внимание Миннигали.
— Эй, «поперечная голова»! «Лоб»! — отчаянно шептал он.
Поскольку Миннигали не смотрел в его сторону, он подтолкнул Ахтияра Хакимьянова, сидевшего рядом с ним:
— Позови «двухлобого», пусть повернется сюда!
Но Ахтияр отодвинулся от него.
Прозвенел звонок. В перемену Кусканов первым подошел к Миннигали:
— Что, до сих пор на меня дуешься?
— Нет, — ответил Миннигали сухо.
— Мир? — улыбнулся Кусканов, показывая ровные белые зубы.
— После уроков будем в Чапая играть?
— Будем!
— Тогда давай руку! — улыбнулся Миннигали.
VIII
Глядя в помутневшее старое зеркало, Зоя Нигматулловна расчесывала на ночь распущенную косу. Потом она ловко скрутила и заколола волосы, привычно пригладила незатейливую прическу и стала поспешно одеваться.
— Ты пока ложись, — сказала она мужу, молча наблюдавшему за лей, — Я скоро вернусь.
— Ты бы хоть сказала, куда идешь на ночь глядя, Зоя, — удивился тот.
— Схожу к Губайдуллину. Его родители в Миякибаш уехали.
— Ну так что же? Ты бы лучше о своих детях позаботилась. А с учениками ты и на работе достаточно нянчишься.
— Не сердись, Зайни.
— Губайдуллин натворил что-нибудь?
— Нет, не натворил, но за ним надо смотреть в оба.
— Давай вместе пойдем, — предложил Зайни.
— Нет, не надо. Детей одних нельзя оставлять, — ответила учительница и вышла в сени.
Над деревней плыл ясный полный месяц, заливая и дома, и лес, и горы холодным зеленоватым светом. Ночь была морозная.
Зоя Нигматулловна перевела дыхание лишь у дома Губайдуллиных. Прислушалась: так и есть, не спят. Окна плотно занавешены, но в доме шум и гам.
— Миннигали! — позвала Зоя, постучавшись в дверь. Она подождала и снова постучала.
— Кто там? — близко спросил испуганный голос.
— Открой, Миннигали! Это я, Зоя Нигматулловна!
За зверью стали перешептываться. Кто-то в темноте торопливо нащупывал защелку. Наконец открыли.
— Зоя-апай? — растерянно спросил Миннигали.
— Ну, принимай, пришла к тебе в гости, — спокойно ответила учительница. — О, да у вас праздник, оказывается. По какому же случаю здесь столько гостей собралось? — спросила она, приветливо улыбаясь опешившим ребятам — они жались в темном углу, не смея поднять глаз. Зоя-апай кивнула на печку, откуда наплывал аппетитный аромат: — Э, да ваш гусь, кажется, уже сварился. Что же вы не садитесь кушать?
— Вы вовремя пришли, Зоя-апай, садитесь с нами, — нашелся Миннигали.