— Откуда ты знаешь? — спросила я. Как будто это имело какое-то значение.
— Прочитала ее SMS в его телефоне. Ты знаешь, как она его там называет? — Катя слегка завывала и шмыгала носом каждую секунду.
Мне было ужасно интересно, как может называть Снежанна Антона. Если, например, своего олигарха она называет Пузиком.
— Что будешь делать? — Мне казалось, что чем спокойнее я говорю, тем лучше для Кати.
— Не знаю.
Катя перестала всхлипывать.
— А он что говорит?
— Говорит, что ревность надо убрать. Что ревность все убивает.
— А…
Мы помолчали.
Я не знала, можно ли убрать ревность. Рома никогда мне не изменял.
Про ревность лучше спросить его.
Неужели он так же всхлипывал, узнав про очередного моего любовника? Вряд ли. Скорее всего, просто тер свою бровь большим пальцем правой руки, как всегда, когда он нервничал. Как всегда, когда я доводила его.
— Может, правда? — вздохнула Катя. — Может, не обращать на это внимания? Он говорит, что это животный инстинкт. Ничего общего с любовью не имеет.
— Конечно. — Я легко согласилась. Представить себе, чтобы Антон полюбил Снежанну, было невозможно. Как невозможно представить своим мужем Телепузика.
— К тому же у него сейчас совсем нет денег. Как я его брошу?
— Да…
Катя снова тихонько всхлипнула.
— А может, тебе тоже изменить ему? И сказать, что это — животное? Посмотрим, понравится ли ему это?
— Нет… Антон считает, что у женщины все идет от головы. В отличие от мужчин. И поэтому достойная женщина спать с кем попало не будет.
Я восхитилась Антоном. Недаром мы дружим столько лет. Такая сильная аргументация! Буквально все продумано до мелочей.
— А ты его любишь? — спросила я подругу.
— Да, — выдохнула Катя.
Я словно увидела ее улыбку на другом конце провода. Дурацкую улыбку. Такую, словно мышцы лица на секунду перестали работать. Улыбка посвященных.
Я вдруг подумала, что тоже простила бы Рому.
Пусть он удовлетворяет свои тупые животные инстинкты с такими девушками, как Снежанна.
Только пусть он потом приходит домой!
Я так пронзительно остро поняла это: я очень хочу, чтобы Рома пришел домой. И пусть хрустит своими вечными сухариками перед телевизором. И даже ест семечки. Я так хочу, чтобы кто-то хрустел сухариками у меня перед телевизором! Или даже ел семечки.
И чтобы это был не кто-то. А он. Никого другого с сухариками я не вынесу.
И чтобы Артем отрабатывал на нем новые приемы карате.
Чтобы ко мне вернулась моя жизнь.
Эти каникулы слишком затянулись. И я очень соскучилась по Артему. Почему Рома отправил его за границу?
Рома не перезванивал.
Я выехала на освещенную трассу Ленинградского шоссе.
Свернула на 16-м километре. Долго плутала проселочными дорогами, сверяясь с планом, который нарисовала на титульном листе «Голого завтрака» Берроуза. Мадам диктовала мне по телефону, а я рисовала все эти повороты с ее слов.
Как в анекдоте про гинеколога.
Я искала экспериментально-строительный поселок «Эдем». Интересно, с чем они экспериментируют? Надеюсь, не со строительными материалами? Может быть, с ценами?
В поселке под названием «Эдем» скрылся Сайд.
Было уже совсем темно.
Мадам ждала меня около широкого проема в кирпичном неоштукатуренном заборе. Но недостаточно широкого для того, чтобы проехала моя машина. Я вышла.
«Эдем» располагался примерно на пятнадцати гектарах земли. И на Эдем совсем похож не был.
Огромные костры освещали одинаковые двух-трехэтажные коттеджи. Некрашеные и без окон, в красном свете костров они были похожи на страшную коллекцию черепов с пустыми глазницами.
Всюду сновали рабочие, в основном таджики.
Их были сотни.
Женщины готовили на кострах еду.
Дети играли с таким азартом, словно это была не полночь на стройке, а утренник в образцовом детском саду.
Я оставила машину около забора.
— Им к этому проходу проституток привозят, — пояснила Эрудит, — на автобусе.
— Проституток? — удивилась я.
Вспомнились проститутки из фильмов. В ботфортах и коротких шубках. Они ругаются матом и смеются с вульгарным шиком. Но я никак не могла представить их себе в данной интерпретации Эдема.
— Ну, с Ленинградки. Они берут одну на круг, человек на десять. У них же денег нет.
Эрудит уверенно пробиралась мимо людей, домов, костров и кирпичей. Таджики молча косились на нас и не уступали дорогу.
Найти Сайда в этом муравейнике было невозможно.
Я заглядывала в пустые окна домов, словно надеясь увидеть там юношу своего свекра. Или какие-то его следы. Я всматривалась в лица рабочих, и в каждом мне мерещился похититель.
Я была бы не против найти здесь и свою машину.
Я уехала домой, а мои девушки остались в «Эдеме».
Мне снился страшный сон. Как будто Рома разводит костер, но у него никак не получается.
Он злился и подкидывал в слабенькое пламя все новые и новые дрова. А вокруг сновали таджики.
Я стояла в стороне и смеялась с вульгарным шиком. Над Ромой, над таджиками, над всеми. Это длилось целую ночь.
Я проснулась с головной болью.
Захотелось пересказать сон Роме. Я представила себе, как он смеется надо мной. Или философски замечает, что такой сон может быть, например, к деньгам.
У Ромы отключен телефон. Я отправила еще одно SMS:
«Прошу тебя, перезвони мне. Я не буду кричать, не буду скандалить. Я просто хочу все тебе объяснить»
Свекру дали три дня, чтобы он собрал миллион долларов. Еще ничего. Вероятно, им и в голову не могло прийти, сколько миллионов мог бы собрать мои свекор за три дня. К счастью.
Они сказали, что перезвонят и скажут, куда привезти деньги.
Я не могла заставить себя встать с кровати.
Я вела бесконечный монолог с Ромой. Я мысленно все ему объясняла и рассказывала. Я вспоминала все наши ссоры и заново оправдывалась перед ним. И обвиняла его. Я вытирала слезы, и жалость к себе сменялась обидой. Бессилием. Меня бросил муж, и я уже ничего не могу поделать с этим.
Я звонила Рембо. Телефон отключен. Я была рада этому. Через несколько минут звонила снова. Я боялась, что он ответит. Но все равно звонила.
Я постаралась взять себя в руки. Не плакать.
Я облизала губы. Они были солеными. Хорошо к пиву.
Плакать не буду.
Буду.
Меня бросил муж.
Подлец! У-у-у!…
Интересно, а как плачут глухонемые? Не слыша собственных завываний? Наверное, от тишины в этот момент у них лопаются барабанные перепонки.
Позвонил Стас.
— Что у тебя с голосом? — тревожно спросил он.
Я всхлипнула.
— Не молчи, пожалуйста. Что случилось?
Я с удовольствием разрыдалась.
Зачем мне Рома, если у меня есть Стас? Такой молодой, такой заботливый. Такой красивый.
Я могу родить ему ребенка. Сына. И у него будут такие же, слегка припухшие, губы. Нет, пусть лучше будет девочка. Девочку можно наряжать, и ей не обязательно быть умной. Достаточно хорошо готовить. Я готовлю отвратительно. Зато меня жалко.
— Просто ты так долго не звонил. И я подумала, что ты меня бросил…
— Девочка моя… Что мне делать? Хочешь, я приеду?
Мне давно никто не говорил «девочка моя».
Когда мне было девятнадцать и у меня был мой первый серьезный роман, я объясняла своему семнадцатилетнему возлюбленному: «Я — твоя женщина». Он смаковал слово «женщина», и мы оба казались себе невероятно взрослыми.
— Скажи еще раз «девочка моя»! — попросила я.
— Девочка моя… Самая лучшая!
Может, встретиться со Стасом? Невозможно сидеть дома. А если позвонит Рома, то даже лучше. Пусть поревнует. Все мужчины — собственники.
Он предложил пойти пообедать. На «Веранду». Но я не видела никакого смысла сидеть со Стасом в ресторане. Пить я не собиралась. Мало ли, вдруг какие новости у свекра… Надо быть в нормальном состоянии.
Я сказала Стасу, что приеду к нему. Он обрадовался. Он расценил это как проявление моих чувств. Все мужчины — самоуверенные идиоты.
Рома не звонил.
Стас был очень мил. Он исполнял любое мое желание, заглядывал мне в глаза и говорил приятные слова.
Рома не звонил.
Мы всерьез обсуждали предстоящую семейную жизнь. Стас считал, что через год мы начнем ссориться. Я смеялась. Он наивно надеялся, что ему позволено будет со мной ссориться. Он надеялся, что через год я вспомню, как его зовут.
— Стас, ты меня любишь? — Я преданно заглянула ему в глаза.
Ямки на щечках стали нежно-розового цвета.
— А ты меня?
Я ответила шепотом:
— Мне кажется, да.
И удивилась: как же люди слышат то, что хотят слышать. Не скрытый в моем голосе смех, не равнодушную интонацию, а только одно слово: «да».
Стас обнял меня почти отечески.
— Девочка моя…
Я не стала настаивать на его признании. Пусть немножко почувствует свое превосходство. Пусть побудет мужчиной.
Позвонил Рома.
— У тебя все нормально?
Я уютно сидела на коленях у Стаса.
— В общем, да. Но мне надо с тобой поговорить. Я хочу тебе кое-что рассказать…
— Я через три дня буду в Москве, поговорим.
— Ты позвонишь?
— Да. Как Артем? Звонил?
— Да. Все нормально. Ром…
— Я спешу, Никита. Пока.
То, что я сказала Стасу в следующую минуту, было от чистого сердца.
— Я ведь вправду за тебя замуж выйду.
— Я знаю.
Я опять уехала утром. Пока Стас спал. Я даже хотела пойти на кухню, поесть квашеной капусты. Я люблю заводить традиции. Но всю капусту съели вчера.
Если уж я смирилась с тем, что когда-нибудь непременно умру, то почему бы мне не смириться с тем, что Рома меня бросил? Просто нужно принять это как неизбежное.
Глупо плакать из-за того, что все мы умрем.
А значит, еще глупее — из-за того, что меня бросил муж.
Когда стадо баранов ведут на живодерню, они ведь тоже, наверное, пока в дороге, занимаются своими проблемами; выясняют, кто сильней, делят овец… Бедняги. А разве это имеет какое-то значение?