На следующий день Шакал заметил консьержку. Вот уже третий день он сидел или в кафе на террасе или на скамейке. Сейчас англичанин выбрал лавочку в нескольких шагах от подъезда двух домов, которые его интересовали. Немного поодаль, отделенная тротуаром, по которому спешили бесконечной толпой прохожие, сидела в дверях консьержка и вязала. Вот из ближайшего кафе зашел поболтать официант. Он назвал консьержку "мадам Берте". Приятная сценка. Стоял теплый день, ярко светило солнце, слабо освещая проем двери.
Она была, по-видимому, добрая душа, похожая на бабушку. И по тому, как консьержка щебетала "бонжур, мсье" людям, которые изредка входили и выходили из подъезда, и как приветливо в ответ каждый раз звучало "бонжур, мадам Берте", наблюдатель на Лавочке в двадцати шагах поодаль определил, что ее любили. Добродушная, относящаяся с состраданием ко всем неудачникам. Сразу после двух появилась кошка, и через несколько минут, вынырнув из своего укромного уголка в глубине первого этажа, показалась мадам Берте с блюдцем молока, предназначавшимся этому созданию, к которому она обратилась "моя маленькая Минна”.
Незадолго до четырех, спрятав вязание в широкий карман передника, она пошаркала через дорогу в кондитерскую лавку. Шакал быстро поднялся и зашел в подъезд. Он решил воспользоваться лестницей и бесшумно взбежал наверх. Лестница шла вокруг шахты лифта, и каждый пролет в направлении в глубь здания заканчивался небольшой площадкой. На каждой лестничной клетке через этаж, в задней стене подъезда была дверь, ведущая к стальной пожарной лестнице. На шестом и самом верхнем этаже, не считая чердака, он открыл заднюю дверь и посмотрел вниз. Пожарная лестница вела во внутренний двор, в котором виднелись запасные выходы из подъездов других домов, образующих угол площади, сейчас находящейся позади него. С дальней стороны двора проходила через здания узкая арка, ведущая на север.
Шакал тихо закрыл дверь на щеколду и поднялся на пол-последних пролета до шестого этажа, отсюда в конце коридора шла на чердак уже простая лестница. Две двери в коридоре вели в квартиры,выходящие окнами во внутренний двор, а две другие в квартиры с окнами на внешнюю сторону здания. Интуиция подсказывала ему, что как раз-таки окна одной из этих квартир выходят на Рю де Ренне, или чуть в сторону от площади, за которой был виден двор станции. Это и были те окна, за которыми он так долго наблюдал снизу с улицы. На одной из табличек этих дверей стояло имя "мадмуазель Беранже". На другой - "мсье и мадам Шарье". Шакал на мгновение прислушался, но из обеих квартир не доносилось ни звука. Он осмотрел замки. Они были врезные и довольно крепкие, с запорами из твердой стали, пользующиеся особой популярностью у помешанных на безопасности своего жилища французов. К тому же, они закрывались на два оборота. Англичанин понял, что ему понадобятся ключи, которые должны быть наверняка и у мадам Берте, где-то в ее маленькой каморке. Через несколько мгновений он легко спустился тем же путем, что и поднялся, пробыв в подъезде менее пяти минут. Консьержка уже вернулась. Англичанин мельком увидел ее через матовое стекло ее уютного жилища, затем повернул и вышел через сводчатый вход. Он свернул налево по Рю де Ренне, прошел два других подъезда, а затем вдоль почты. На углу квартала начиналась узкая улочка, Шакал и свернул в нее, идя вдоль стены почты. В конце здания был небольшой проход. Англичанин остановился прикурить сигарету, и в свете спички оглянулся по сторонам. Он увидел черный ход почты и коммутатора. В конце тоннеля был залитый солнцем двор. Вдалеке виднелись очертания последних ступенек пожарного выхода здания, которое он только что покинул Наемный убийца глубоко затянулся сигаретой и пошел дальше. Наконец-то был найден путь к отступлению. В конце улицы Рю Литер Шакал снова свернул налево на Рю Вожирар и пошел обратно туда, где она сливалась с бульваром Монпарнас. Он достиг угла и оглянулся по сторонам в поисках свободного такси, когда полицейский, выскочив на перекресток на мотоцикле, стал останавливать движение с улицы Рю Вожирар по направлению к бульвару. Машинам, следующим по бульвару из Дюро, властным движением руки было приказано сойти на обочину вправо. Едва движение замерло, как послышался отдаленный вой сирен со стороны Дюро. Стоя на углу, Шакал увидел вдали кавалькаду, направляющуюся в его сторону. Впереди были два мотоциклиста в черной кожаной форме и белых, сверкающих на солнце шлемах. Позади них появились два следующих строго друг за другом "СитроенаДС-19". Полицейский на перекрестке вытянулся, левой рукой он указывал в направлении авеню Дю Мейн к югу от перекрестка, правая рука, согнутая вдоль груди ладонью вниз, обозначала преимущество проезда для приближающейся кавалькады. Кренясь вправо, на авеню Дю Мейн проскочили мотоциклисты, а вслед за ними и лимузины. На заднем сидении одного из них, прямо за водителем и телохранителем, глядя строго перед собой, сидел высокий человек в сером костюме. Перед тем, как кортеж исчез, Шакал успел заметить гордо вскинутую голову и нос, который нельзя было спутать ни с чьим другим. "В следующий раз, когда я увижу твое лицо, - мысленно обратился наемный убийца к человеку в лимузине, - я лучше рассмотрю тебя через оптический прицел". Затем англичанин нашел такси и вернулся в свой отель.
Чуть дальше, около выхода со станции метро Дюро, другой человек наблюдал за проездом Президента с неменьшим интересом. Девушка уже собиралась пересечь улицу, когда полицейский взмахом руки заставил ее вернуться. Через несколько секунд кортеж пронесся по бульвару Инвалидов, вымощенному булыжником, и направился на бульвар Монпарнас. Она тоже видела отчетливый профиль человека, сидевшего на заднем сидении первого "Ситроена". И ее глаза запылали ненавистью. Машины уже скрылись, а девушка все еще смотрела им вслед, пока не заметила, что полицейский подозрительно уставился на нее. Она поспешно перешла улицу.
Жаклин Дюма было 26 лет. Она отличалась красотой, которую знала как преподнести в лучшем виде, так как работала косметологом в дорогом салоне за Елисейскими полями. Вечером 30 июля Жаклин спешила домой в свою маленькую квартирку неподалеку от Пляс де Бретиль, чтобы подготовиться к свиданию. Она знала, что через несколько часов окажется в объятиях ненавистного ей любовника, но хотела выглядеть как можно лучше.
Несколько лет она ждала этого свидания. Жаклин была из хорошей, дружной семьи, ее отец был уважаемым служащим в банке, а мать - типичной французской домохозяйкой среднего класса. В то время она оканчивала курсы косметологов, а Жан-Клод проходил военную службу. Они жили на далекой окраине Ле Вицине, хоть и не лучшем районе, но в прекрасном и уютном домике.
Однажды, в конце 1959 года, за завтраком пришла телеграмма из Министерства Вооруженных Сил. В ней говорилось, что министр вынужден с глубоким сожалением сообщить мсье и мадам Арман Дюма о смерти в Алжире их сына Жан-Клода, рядового первого колониального десантного полка. Его личные вещи будут возвращены семье, понесшей тяжелую утрату, как можно быстрее.
На некоторое время внутренний мир Жаклин распался. Все потеряло смысл: и неплохая обеспеченность семьи, и болтовня других девушек в салоне о шарме Ив Монтана, и последнее повальное увлечение роком, новым танцем, пришедшим из Америки. Единственная мысль, полностью завладевшая ее рассудком и постоянно повторяющаяся как магнитофонная запись, была о том, что ее маленький Жан-Клод, дорогой братишка, такой добрый и ранимый, ненавидящий войну и насилие, мечтавший лишь о том, чтобы уединиться со своими книгами, и которого в детстве она так любила баловать, был убит в бою в какой-то забытой богом пустыне Алжира. Она стала ненавидеть, и объектом ее ненависти были арабы, отвратительные, грязные, трусливые "дыни", сделавшие свое дело.
Потом появился Франсуа. Однажды зимним воскресным утром он пришел в дом, когда родители гостили у родственников. Был декабрь, повсюду на улицах лежал снег. Все вокруг выглядели бледными, озябшими, а Франсуа, наоборот, загорелым и здоровым. Он спросил мадмуазель Жаклин.
- Я вас слушаю, - ответила та.
Франсуа объяснил, что командовал взводом, в котором служил и был убит рядовой Жан-Клод Дюма, чье письмо он должен был передать ей. Жаклин пригласила его в дом.
Письмо было написано за несколько недель до гибели Жан-Клода, которое тот хранил во внутреннем кармане во время поисков банды, зверски уничтожившей семью поселенца. Партизан они не нашли, но напоролись на батальон регулярных войск алжирского национального движения, произошла жестокая стычка. Тогда на заре и настигла Жан-Клода пуля в грудь. Перед тем как умереть, он отдал письмо своему взводному командиру.
Прочитав письмо, Жаклин всплакнула. В нем ничего не говорилось о последних неделях, просто болтовня о казармах в Константин, занятиях по высадке десанта и военной дисциплине. Остальное она узнала от Франсуа: четырех-мильное отступление по кустарникам, обходящий с фланга противник, настойчивые вызовы по радио поддержки с воздуха и наконец прибывшие к восьми часам истребители-бомбардировщики. И как ее брат вызвался добровольцем пойти в один из самых опасных полков, чтобы доказать, что он настоящий мужчина. Да и смерть он принял как герой, харкая кровью на колени капрала, вытащившего его с поля боя.
Франсуа был нежен с ней. За четыре года войны он превратился в профессионального солдата, закаленного, как земля колониальной провинции. Но с сестрой своего товарища по взводу, он не мог быть грубым. И поэтому Франсуа ей понравился, и она согласилась пообедать с ним в центре Парижа. Кроме того, она боялась, что скоро вернутся ее родители. Жаклин не хотелось, чтобы они услышали, как умирал Жан- Клод. За эти два месяца они старались не упоминать о потере сына и брата и жить как будто ничего не случилось. За обедом она взяла с лейтенанта слово, что тот будет молчать, и он согласился.
Но вскоре в ней проснулся жадный интерес побольше узнать о войне в Алжире, понять, что там произошло на самом деле и какая политическая игра стояла за ней. В январе прошлого года, сыграв на патриотических чувствах французов, де Голль стал Президентом, пообещав довести войну до конца и оставить Алжир французской колонией. Именно от Франсуа она узнала, что человек, которого боготворил ее отец, был изменником родины.