Она провела отпуск вместе с Франсуа. Каждый вечер после работы в салоне, в который она попала в январе 1960 года после окончания курсов, Жаклин спешила на свидание. Он рассказывал о предательстве французской армии, о тайных переговорах французского правительства с находящимся в тюрьме главарем FLN Ахмедом Бен Белла, о скорой передаче Алжира "дыням". Во второй половине января Франсуа снова отправился на войну. Лишь в августе им удалось встретиться в Марселе, когда тот получил недельный отпуск. Жаклин ждала его, видя в нем символ всего самого чистого, самого лучшего и мужественного, что есть у французской молодежи. Ожидая Франсуа всю осень и зиму 1960-го, она засыпала каждый вечер, глядя на его фотографию, стоящую на столике у кровати. В свой последний отпуск весной 1961-го, он снова приехал в Париж. Прогуливаясь по бульвару в своем самом красивом платье вместе с Франсуа, Жаклин казалось, что он был самым сильным, самым красивым в городе. Одна из девушек с ее работы увидела их вместе, и на следующий день все только и обменивались новостями о том, какой у Жаки красивый возлюбленный. Она в это время была в отпуске, проводя все дни напролет только с ним.
Франсуа нервничал. Ветер, кажется, поменялся. Сведения о тайных переговорах с FLN стали широко известны. Он поклялся, что армия не будет больше мириться с этим. В то, что Алжир останется французским, свято верил и двадцатисемилетний закаленный в боях офицер, и его обожательница, будущая двадцатитрехлетняя мать.
Франсуа так и не узнал о ребенке. Он вернулся в Алжир в марте 1961-го, а 21 апреля несколько подразделений французской армии подняли мятеж против столичного правительства. Первый колониальный десантный полк выступил в полном составе. Только горстка призывников позорно бежала из казарм, старослужащие просто позволили им уйти. Через неделю разгорелась борьба между мятежниками и верными правительству войсками. В начале мая Франсуа был убит в схватке с голлистами.
Зная, что в апреле от него не будет писем, Жаклин ни о чем не подозревала, пока не узнала обо всем в июле. Она сняла квартирку в бедном пригороде Парижа и попыталась отравиться газом. Она осталась жива только потому, что в комнате было слишком много щелей, но ребенка спасти не удалось. В августе родители взяли Жаклин с собой в отпуск, и по возвращений, казалось, она нашла себя. В декабре Жаклин Дюма стала активисткой ОАС.
Мотивы были просты: Франсуа и Жан-Клод. Они должны быть отомщены, неважно как и чего бы то ни стоило ей или кому-нибудь еще. Кроме этой страсти, она была лишена каких- либо других амбиций. Недовольство вызывало только то, что ей поручали лишь сбегать куда-то, отнести записки да пронести в сумке пакет взрывчатки, спрятанной в хлебной булке. Жаклин была уверена, что способна на большее. Разве могли ищейки, обыскивающие прохожих на улицах после серии взрывов в кафе и кинотеатрах, не пропустить ее, увидев обиженные надутые губки.
После акции на Пти-Кламар один из нападавших скрывался у нее на квартире в течение трех дней. Это был ее звездный час. Но потом этот человек исчез. Через месяц, когда его поймали, он ничего не рассказал о Жаклин. Скорее всего, просто забыл. Но из осторожности руководитель группы запретил ей участвовать в операциях ОАС в течение нескольких месяцев, пока не спало напряжение. Только в январе 1963 года Жаклин опять начала передавать записки.
Так продолжалось до июля месяца, пока не появился человек в сопровождении руководителя группы, которому последний всячески пытался угодить. У него не было имени. Готова ли она выполнить особое задание для организации? Конечно. Но оно может оказаться, и наверняка, не очень приятным? Неважно. Через три дня ей показали человека, выходящего из подъезда. Ей рассказали, кто он такой, чем занимается и что она должна делать.
В середине июля они "случайно" встретились, когда Жаклин, сидя рядом с этим человеком в ресторане, застенчиво попросила передать ей солонку. Он заговорил. Она отвечала ему скромно, сдержанно, правильно выбрав манеру своего поведения. Эта сдержанность и заинтересовала его, как бы нехотя завязался разговор, он все спрашивал, а она лишь послушно отвечала. Через пару недель у них начался роман.
Жаклин достаточно хорошо знала мужчин и легко ориентировалась в их слабостях. Ее новый любовник привык к легким победам и опытным женщинам. Она изображала скромную, внимательную, но очень целомудренную девушку и, тем не менее, время от времени давала понять, что ее прекрасная плоть может однажды не устоять. Приманка сработала. И теперь для этого человека не осталось ничего важнее окончательной победы.
В конце июля руководитель группы сообщил ей, что скоро она должна лечь в постель с этим человеком. Загвоздка заключалась лишь в жене и двух детях. Но 29 июля они уезжали в свой загородный домик в долине Луар, тогда как муж должен был остаться по делам в Париже. Через несколько минут после их от>езда он сразу же позвонил в салон, уговаривая Жаклин пообедать с ним вечером вдвоем в его квартире.
Попав к себе домой, Жаклин Дюма взглянула на часы. У нее оставалась еще уйма времени. И хотя для себя она решила очень тщательно подготовиться к этой встрече, двух часов ей хватило бы за глаза. Она разделась, приняла душ и, вытираясь перед большим, в полный рост зеркалом с внутренней стороны дверцы шкафа, глядела отрешенно, как полотенце скользит по телу. Вскинув руки, Жаклин увидела, как поднялись ее полные с розовыми сосками груди, но без того предвкушения восторга, которое возникало, когда она знала, что их будут ласкать нежные руки Франсуа. От одной только мысли о предстоящей ночи ее передернуло от отвращения. Но она поклялась, что вынесет все, чем бы ей ни пришлось заниматься с этим человеком. Из глубины стола она вытащила фотографию Франсуа, все так же иронично улыбающегося, как когда-то, видя, как она несется по платформе ему навстречу. Мягкие каштановые волосы, песочного цвета форма, скрывающая упругие мышцы груди, к которым она так давно прижималась лицом, и стальные эмблемы десантников на петлицах, такие прохладные на пылающей щеке. Ничто не изменилось на фотографии. Она легла на кровать, держа портрет над собой, и Франсуа глядел на нее сверху вниз, как в те далекие дни, когда они занимались любовью. Закрыв глаза, Жаклин снова почувствовала внутри себя его упругую, горячую и трепещущую силу и услышала его нежный шопот. Она открыла глаза и уставилась в потолок, прижав портрет к груди.
- Франсуа, помоги мне, пожалуйста, помоги сегодня вечером.
Последний день месяца Шакал был занят. Все утро он провел на "блошином" рынке, прогуливаясь от лотка к лотку с дешевой сумкой на плече. Англичанин купил себе засаленный черный берет, пару грязных туфель, не совсем чистые брюки и, после долгих поисков, длинное пальто, некогда военного образца. Ему бы больше подошла шинель из какого-нибудь другого более легкого материала, но, увы, во французской армии они шьются из шерстяного сукна. Шинель была достаточно длинная даже на нем, закрывая, что было очень важно, колени. Выходя, он заприметил лоток со ржавевшими от времени медалями. Англичанин купил набор вместе с книжицей, в которой были описаны все французские награды. Поблекшие цветные фотографии ленточек сопровождались надписями, рассказывающими читателю, за какие заслуги и битвы выдавались медали.
Перекусив в "Квинни" на улице Рю Рояль, он свернул за угол к отелю, оплатил там счет и пошел упаковывать вещи. Новые покупки были уложены на дно одного из двух дорогих чемоданов. Пользуясь книжицей, он сделал наградную планку из медалей "За мужество в бою", "Освобождение" и пяти других боевых наград, выдававшихся бойцам французской освободительной армии во время второй мировой войны. Это были медали за Бир Хакайм, Ливию, Тунис, за участие в высадке союзных войск в Европе, а также медаль Второй бронетанковой дивизии генерала Филиппа Леклера. Остальные награды и книжицу он выкинул в урну на бульваре Малесхербес. Администратор отеля сообщил ему об экспрессе "Этуаль-дю-Норд" до Брюсселя, отходящем от Северного Вокзала в семнадцать пятнадцать. Англичанин сел на этот поезд, хорошо пообедал и прибыл в Брюссель в последние часы июля.
Глава 6
Письмо для Виктора Ковальского было в Риме уже на следующее утро. После того, как огромный капрал получил на почте дневную корреспонденцию, в фойе гостиницы его вдруг окликнул посыльный:
- Signor, per favore...[11]
Как обычно, Ковальский хмуро повернулся. Итальяшку он не знал, но в этом не было ничего странного. На них он никогда не обращал внимания. Молодой темноглазый человек подошел к Ковальскому, держа в руке письмо.
- Ег una Lettera, signor. Per un signor Kowalski... No cognosco questo signor... E forse un francese?[12]
Ковальский не понял ни слова из этого бормотания, но как-то, узнав собственное имя, хотя и ужасно исковерканное итальянцем, уловил смысл сказанного. Он выхватил письмо и уставился на небрежно написанное имя и адрес.
В отеле он значился под другой фамилией, но, не читая газет, знал, что пятью днями раньше одна из парижских газет опубликовала сенсационную новость о трех главарях ОАС, находящихся в настоящее время в гостиничном номере на верхнем этаже.
Ковальского беспокоило только то, что никто не должен был знать, где он находится. И все же письмо заинтересовало его. Он никогда не получал писем, и поэтому это было для него, как и для множества простых людей, знаменательным событием. Как капрал узнал от итальянца, сейчас преданно, по-собачьи глядевшего в глаза, Ковальский был единственным человеком, способным решить дилемму, возникшую перед персоналом отеля, что же делать с письмом на имя синьора, не являющегося постояльцем.
Ковальский надменно взглянул на посыльного.
- Bon, je vais domander.[13]