иться у ее одра. Все продумано. Теперь поехали.
Йойо вздрогнул, взглянул на жену и вышел в спальню, чтобы упаковать вещи. За ним последовал корсиканец. Женщина продолжала теребить платок. Потом она подняла глаза на второго агента, стоящего по другую сторону дивана. Он выглядел моложе корсиканца, по виду гасконец.
- Что они с ним сделают?
- С Ковальским?
- С Виктором.
- Кое-кто хочет побеседовать с ним. Это все.
Через полчаса семья сидела на заднем сиденье большого "Ситроена”, впереди - двое агентов. Машина неслась по направлению к уединенному отелю в горах Веркора.
Шакал провел уик-энд у моря. Он купил пару плавок и субботу прозагорал на пляже в Зеебрюгге. Несколько раз искупался в Северном море, побродил по небольшому приморскому городку и прошелся вдоль мола, где когда-то сражались и погибали под пулями британские солдаты. Несколько усатых стариков сидели вдоль мола, закинув удочки на морского окуня. Спроси он, они могли бы вспомнить события сорокадвухлетней давности, но Шакал не спросил. На всем пляже было лишь несколько английских семей, нежившихся на солнце и наблюдавших, как их дети играют в песке.
В воскресенье утром, Шакал упаковал чемоданы и неторопливо повел машину по фламандским пригородам, останавливаясь, чтобы прогуляться, в Генте и Брюгге. Он отведал превосходный бифштекс, поджаренный на дровах в ресторане Сифон в Дамме и пополудни повернул машину обратно к Брюсселю.
Перед тем как отправиться спать, он попросил горничную разбудить его пораньше, заказал завтрак в постель и ленч в дорогу, объяснив, что на следующий день собирается добраться до Арден и посетить могилу старшего брата, погибшего в битве при Балже между Бастонем и Малмеди. Горничная проявила значительное участие, пообещав разбудить англичанина в назначенное время. Мсье может не сомневаться, что начнет свое паломничество вовремя.
В Риме Виктор Ковальский провел гораздо менее беззаботные выходные. В назначенное время он регулярно появлялся для выполнения своей караульной службы. В часы дежурства он спал мало, в основном полеживал на койке в стороне от главного прохода, курил и потягивал крепкое красное вино, которое специально для восьми состоявших в охране экс-легионеров доставляли из-за границы в огромных, четырехлитровых флягах.
Дешевое алжирское "пинар" не шло ни в какое сравнение с итальянским "россо", пузырящимся внутри жестяных легионерских кружек, подумал он, но это все же лучше, чем ничего.
Обычно Ковальский долго решался на какие-либо поступки, если ему на помощь не поступало указания сверху или же если он не руководствовался постоянно действующим приказом. Однако в понедельник утром он принял решение сам.
Он уедет ненадолго, возможно, всего на день или два, если нет прямой авиалинии. В любом случае, этим нужно заняться. Потом, по возвращении, он все объяснит патрону. Ковальский был уверен, что тот поймет, хоть и порядком рассердится. Он подумал, что, может быть, стоит все рассказать полковнику и попроситься в отпуск на 48 часов. И все-таки Роден, при всех своих хороших качествах боевого офицера и руководителя, мог запретить ему эту поездку. Он ничего не поймет о Сильви, а Ковальский знал, что объяснить все словами не сможет. Нет, ничего не сможет объяснить. С тяжелыми мыслями он заступил в понедельник на утреннее дежурство. Его сильно беспокоило то, что в первый раз за всю службу легионером ему придется уйти в самоволку.
В это же самое время Шакал встал и тщательно подготовился к предстоящей поездке. Сначала он принял душ и побрился. Затем съел великолепный завтрак, оставленный на подносе у кровати. Достав из гардероба чемодан с винтовкой, он заботливо обложил каждый компонент раскладного оружия несколькими слоями пенопласта, скрепив куски шпагатом. Все это легло на дно рюкзака. Сверху бросил банки с краской, щетки, грубые коттоновые брюки, клетчатую рубашку, носки и ботинки. В один карман рюкзака засунул хозяйственную сетку, в другой - пачку с патронами.
Он надел обычную повседневную рубашку, из тех, что были в моде в 1963 году, легкий серый костюм, отказавшись от тяжелого шерстяного в клетку, и пару легких черных туфель от Гуччи. Черный шелковый галстук дополнил ансамбль. Шакал спустился к машине, припаркованной на стоянке у отеля, и запер рюкзак в багажнике. Вернувшись в фойе, он взял свой упакованный ленч, кивнул в ответ на пожелание клерка приятного путешествия и к девяти уже выезжал из Брюсселя по старому шоссе Е-40 в направлении Намура. Загородная местность уже плескалась в лучах света, что предвещало жаркий день. По карте до Бастони было 94 мили, к которым англичанин добавил еще несколько, необходимых для поисков укромного местечка среди холмов и лесов к югу от небольшого городка. Он высчитал, что к полудню легко одолеет сотню миль, и гнал свою "Симку Аронд" вдоль плоской, прямой магистрали, рассекающей Валлунскую равнину.
Еще до того, как солнце достигло зенита, он проехал Намур и Марш и, следуя за дорожными указателями, направился в сторону Бастони. Миновав небольшой городок, который был разодран в клочья орудиями "королевских тигров” Хассо фон Мантойфеля зимой сорок четвертого, он свернул на южную дорогу, ведущую к холмам. Лес становился все гуще, извилистая дорога все чаще проходила в тени огромных вязов и буков, сквозь которые едва пробивались солнечные лучи.
В пяти милях за городом Шакал нашел узкую колею, уходящую в лес. Он свернул на нее и еще через милю увидел небольшую тропку, петляющую в лесу. Он повернул машину, проехал вдоль тропки и остановился в гуще растительности. Шакал выкурил сигарету, прислушиваясь, как тикает, остывая, двигатель, шепчется ветер в кронах деревьев и воркуют в отдалении голуби.
Англичанин медленно выбрался из машины, отомкнул багажник и бросил рюкзак на капот. Не спеша переоделся, сложив на заднем сиденье свой безупречный серый костюм. Было достаточно тепло, чтобы обойтись без пиджака, поэтому он поменял свою наглухо застегнутую под галстук рубашку на фривольную ковбойку. Дорогие городские туфли уступили место туристическим ботинкам и шерстяным носкам, которые он натянул поверх брюк.
Затем он собрал винтовку. В один из карманов брюк положил глушитель, в другой - оптический прицел. Из пачки Шакал вытащил 20 обычных патронов и засунул их в нагрудный карман рубашки, в другой карман он положил единственную разрывную пулю, все еще завернутую в упаковочную бумагу. Положив винтовку на капот, англичанин снова вернулся к багажнику. Оттуда извлек медовую дыню, купленную накануне на базаре в Брюсселе и оставленную на ночь в багажнике. Он. бросил дыню в полупустой рюкзак, где уже лежали кисти, краска и охотничий нож. Затем замкнул машину и направился в лес. Было едва за полдень.
Через несколько минут Шакал отыскал небольшую полянку. Положив винтовку на траву, он прошел сто тридцать метров, затем нашел дерево, со стороны которого просматривалось место, где лежала оставленная винтовка. Шакал высыпал содержимое рюкзака на землю, вскрыл обе банки с краской и стал работать над дыней. Нижняя и верхняя части были быстро покрыты коричневой краской, нанесенной на темно-желтую кожуру. Центральная часть была выкрашена в розовый цвет. Пока краска еще не высохла, он набросал указательным пальцем пару глаз, нос, усы и рот. Воткнув в верхнюю часть дыни нож, чтобы не испортить рисунок пальцами, Шакал осторожно опустил ее в хозяйственную сетку, не скрывавшую ни контуров дыни, ни нанесенного на нее рисунка.
Наконец, англичанин глубоко воткнул нож в ствол дерева в двух метрах от земли, а на рукоятку повесил сетку. На фоне зеленой коры розовато-коричневая дыня напоминала гротескную живую голову.
Оставшись довольным своей работой, он закрыл обе банки с краской и забросил их далеко в лес. Щетки он воткнул в землю щетиной вверх и вдавливал до тех пор, пока они не скрылись в траве. Взяв рюкзак, он вернулся к тому месту, где лежала винтовка.
Установив глушитель и оптический прицел, Шакал оттянул затвор и вставил первый патрон. Он оперся о дерево, вскинул винтовку и нашел глазами мишень. В перекрестье оптического прицела она, казалось, находится совсем близко, не далее чем в 30 метрах. Англичанин мог легко различить следы своих пальцев, обозначивших на дыне основные черты "лица".
Две перекрещивающиеся линии внутри прицела были слегка "размыты", и Шакал немного подкрутил регулировочные винты. После этого, он тщательно прицелился и выстрелил
Отдача была слабее, чем он предполагал, а приглушенный хлопок выстрела был бы едва слышен даже на тихой улице. Взяв под мышку винтовку, Шакал прошел через поляну и осмотрел дыню. Пуля прошла в верхней правой части, срезала кожуру и ушла в ствол дерева.
Англичанин вернулся на исходную позицию и снова выстрелил, не меняя установки прицела.
Результат был тот же, с разницей в полдюйма. Он выстрелил еще четыре раза, пока не убедился, что целится правильно, но центровка сбита вверх и вправо. И только тогда снова подкрутил винты.
После следующего выстрела пуля ушла влево и вниз. Чтобы убедиться в этом, Шакал подошел к дыне и увидел, что пуля прошла в левой половине "рта" чучела. Он выстрелил еще три раза с этим же прицелом, и все пули легли рядом. Шакал еще раз отрегулировал прицел.
Девятая пуля вошла прямо в лоб, именно туда, куда он и целился. Вытащив из кармана кусок мела, англичанин подошел к мишени и отметил все пулевые отверстия.
После этого он стал снова стрелять по дыне, последовательно метясь в "глаза", "нос", "верхнюю губу" и "подбородок". Повернув мишень в профиль, он потратил последние шесть пуль на "висок", "ухо", "шею", "щеку", "челюсть" и "череп", промахнувшись только раз.
Удовлетворенный результатами стрельбы, он вынул из кармана тюбик бальзо-цемента и выдавил тягучую жидкость на головки регулировочных винтов и на бакелитовую поверхность рядом с ними. Через полчаса цемент затвердел, и Шакал навел резкость для стрельбы со ста тридцати метров.