Вернувшись в "Континенталь", Шакал припарковал машину на стоянке рядом с отелем, поднялся в номер и вытащил чемодан с компонентами снайперской винтовки. Около пяти вечера он снова вернулся в арендованный гараж на задворках Милана.
Заперев дверь, англичанин включил в розетку паяльник, а рядом с машиной положил мощный фонарик так, чтобы тот освещал днище автомобиля. Два часа он старательно припаивал стальные трубки с частями винтовки к днищу "Альфа-Ромео". Одной из причин, по которой он выбрал "Альфу", явилось то, что среди всех итальянских автомобилей у нее была самая подходящая рама.
Каждая трубка была обернута кусочком мешковины. Тонкий стальной провод, купленный в магазине, прочно прихватывал трубки к раме, а там где провод касался ее загибающихся вниз краев, Шакал припаял их друг к другу.
К моменту окончания работы комбинезон англичанина был весь заляпан масляными пятнами, а руки ныли от напряжения после двух часов возни со стальным проводом. Но дело было сделано. Трубки почти слились с поверхностью рамы и скоро станут совсем неразличимы - стоило лишь немного проехать, и они покроются толстым слоем грязи и пыли.
Шакал уложил грязный комбинезон, паяльник и остатки провода в сумку из мешковины и запихал под кучу лохмотьев, сваленных в углу гаража. Ножницы по металлу англичанин бросил в автомобиль.
Когда Шакал выехал из гаража, на город уже опускались сумерки.
Еще до наступления темноты он добрался до отеля и вновь, оставив машину на стоянке, поднялся в номер. С момента появления Шакала в Милане прошло около 24 часов, и вот он, так же как и сутки назад, стоял в душе, смывая с себя дневную грязь вместе с усталостью. Перед тем, как одеться, Шакал долго отмачивал распухшие руки в тазике с холодной водой. В этот день англичанину предстоял приятный вечер с ужином и коктейлями.
Перед тем как войти в бар, он остановился у стойки портье и попросил подготовить счет за отель. Кроме того, Шакал дал указание разбудить его в пять тридцать утра и заказал завтрак в номер.
Выпив, по обычаю кампари с содовой и отлично поужинав, он снова подошел к портье, оплатил счет и около одиннадцати уже спал у себя в номере.
Сэр Джаспер Куигли стоял у окна своего кабинета и смотрел на безупречный строй конной стражи, двигавшийся колонной мимо Букингемского дворца.
Зрелище было и в самом деле восхитительное. Почти каждое утро сэр Джаспер наблюдал из министерства это самое английское из всех английских зрелищ.
Часто ему приходило на ум, что просто вот так стоять у окна и каждый день наблюдать, как проезжает гвардия в синих мундирах, как похрапывают лошади, кусая упряжь, как солнечные зайчики пляшут на начищенных шлемах и восторженно кричит толпа, - все это стоило многих лет, проведенных в больших и малых посольствах. Порой он испытывал столь сильную гордость и волнение, что непроизвольно распрямлялись плечи и слегка приподнимался подбородок, разглаживая на шее старческие морщины.
Иногда, едва заслышав цокот копыт, сэр Джаспер поднимался из-за стола и спешил к высокому неоготическому окну, чтобы еще раз проводить взглядом это яркое зрелище. И лишь после того, как колонна исчезала за Мэлл-стрит, он вновь принимался за работу.
Но в это утро у него было совсем не романтическое настроение, Плотно сжав губы, сэр Куигли смотрел вниз невидящим взглядом. По его лицу можно было сказать, что он едва сдерживает сильный гнев, хотя в комнате никого, кроме него, не было.
Сэр Куигли возглавлял Французский отдел Форин Офис. Несмотря на свое название, отдел, конечно же, не обладал какой-либо юрисдикцией в отношении страны по другую сторону Ла Манша. Название происходило из функций отдела, заключавшихся в изучении политики, намерений, деятельности и вообще любой информации, касавшейся Французской Республики, которая могла бы заинтересовать правительство, министерство и, в частности, Государственного Секретаря, главу британского Форин Офис.
Сэр Куигли обладал всеми качествами, необходимыми для занятия столь высокого поста: у него был длинный и безупречный послужной список после многолетней дипломатической работы во всех уголках мира - за исключением, увы, Франции; его политические суждения, хоть и небезупречные порой, всегда совпадали с мнением вышестоящих лиц. Удобство его существования заключалось и в том, что он никогда не оказывался публично неправ, или прав той правотой, которая часто стоит у начальства, как кость в горле. Сэр Куигли никогда не поддерживал модные, но сомнительные веяния, никогда его мнение не шло вразрез с тем, которое преобладало в высших эшелонах власти.
Его брак с, по меньшей мере, малопривлекательной дочерью главы канцелярии в Берлине, который позже стал помощником второго заместителя министра иностранных дел Великобритании, принес сэру Куигли некоторые дивиденды. Единственное, что весьма серьезно подпортило карьеру, был пресловутый меморандум, написанный в 1937 из Берлина и констатировавший, что немецкое перевооружение никак не повлияет на судьбу Западной Европы в обозримом будущем.
Во время войны, вернувшись в Лондон, сэр Куигли начал работать в Балканском отделе, в ходе чего настоятельно рекомендовал британскому правительству поддержать югославского партизана Митковича. Когда Премьер-министр неразумно предпочел совет какого-то капитана Фитцроя Маклина, который ранее прыгал в этот район с парашютом и предлагал поддержать этого несчастного коммуниста Тито, молодой Куигли был переведен во Французский отдел.
Здесь он проявил себя как ярый сторонник действий генерала Жиро в Алжире, о помощи которому ходатайствовал перед британским правительством. Это, конечно, было мудро, однако сэр Куигли недооценил другого, французского генерала, не столь известного, который в это время жил в Лондоне, пытаясь собрать силу, названную Свободная Франция... Почему Уинстон тогда предпочел именно этого человека - многие профессионалы ломают головы до сих пор.
Впрочем, нельзя сказать, что сэру Куигли не хватало квалификации для руководства Французским отделом. За дипломатическую работу в 1961-м он был награжден Орденом Подвязки. Он всего-навсего не любил Францию и все, что с ней связано. А после того, как де Голль на своей известной пресс-конференции 14 января 1963 года поставил барьер перед Британией, стремящейся войти в Общий рынок, отношение сэра Куигли к Франции стало просто ничем по сравнению с его ненавистью к де Голлю, в особенности, когда на следующий день, 15 января, Премьер вызвал его к себе и целых двадцать минут промывал мозги главе Французского отдела.
В дверь постучали. Сэр Джаспер Куигли резко повернулся к столу, быстро взял какую-то бумагу, изобразив сосредоточенную работу, и только тогда проговорил:
- Войдите.
Вошел молодой человек и уверенно приблизился к столу шефа Французского отдела.
Сэр Джаспер посмотрел на него поверх узких очков.
- А, Ллойд. Я как раз просматривал ваш рапорт. Очень, очень интересно. Неофициальный запрос, сделанный важным полицейским чином Франции другому важному полицейскому чину, но уже Англии. Передано для рассмотрения старшему суперинтенданту Специальной Службы, который счел нужным проконсультироваться, опять же неофициально, с одним из рядовых сотрудников Интеллидженс Сервис. Так?
- Да, сэр.
Дипломат все еще стоял около окна и рассматривал документ так, будто в первый раз увидел его. Ллойд отметил про себя, что чиновник уже, должно быть, тщательно изучил рапорт, а его напускное безразличие - всего лишь поза.
- И этот рядовой сотрудник, - продолжал Куигли, - по своему разумению и не проконсультировавшись с начальством, помогает Специальной Службе и передает кое-какую информацию, более того - голословную информацию, о том, что некий гражданин Великобритании, занимающийся бизнесом, может в действительности являться хладнокровным убийцей. Так?
"Куда клонит эта старая вешалка?” - подумал Ллойд.
Ответ не заставил себя долго ждать.
- Что меня больше всего настораживает, мой дорогой Ллойд, так это то, что информация об этом неофициальном запросе попадает ко мне лишь через 24 часа. И это к человеку, который более чем кто бы то ни было должен быть в курсе всего, что происходит во Франции. Странно, не правда ли?
Ллойд понял, куда дует ветер. Междепартаментская война. Он знал, что сэр Джаспер - достаточно могущественный человек. Сказывались годы борьбы за выживание с такими же, как он, чиновниками, карабкающимися наверх. Причем характер этой борьбы был таков, что ей приходилось уделять гораздо больше времени, чем государственным делам.
- Но, сэр... Запрос суперинтенданта Томаса был сделан вчера в девять вечера, рапорт я написал к двенадцати.
- Так-то оно так. Но примерно в то же время, а именно около двенадцати ночи вы позвонили ему и сообщили необходимую информацию. Как это могло случиться?
- Это - просто сотрудничество, взаимодействие между различными правительственными учреждениями, - ответил Ллойд. - Я чувствовал, что это может как-то помочь следствию.
- Но вы уж, конечно, не имеете в виду сотрудничество между вашей службой и Французским отделом? Не так ли? - от вкрадчивого инквизиторского тона сэр Джаспер перешел к прямым наскокам.
- У вас в руках - мой доклад, сэр.
- Поздновато, Ллойд, поздновато.
Ллойд решил сделать ответный выпад. Особой вины за собой он не чувствовал« а если и был промах, так только в том, что, вероятно, следовало доложить в первую очередь своему шефу, а не сэру Джасперу Куигли.
Подчиненные любили главу SIS, а чиновники Форин Офис недолюбливали, в частности за то, что тот запретил кому бы то ни было, кроме себя, наказывать своих сотрудников.
- Слишком поздно для чего, сэр?
Куигли резко посмотрел на Ллойда. Нет, он не попадется в ловушку, сказав, что слишком поздно, чтобы помешать Томасу получить ответ на запрос.
- Вы, надеюсь, понимаете, что в этом деле фигурирует имя английского бизнесмена? А что вы имеете против этого человека? Его вина доказана? Не считаете ли вы, что ради какого-то запроса годится марать имя порядочного человека?