Вот так и пошла жизнь потихоньку. Человек ко всему приспосабливается — нашлись запасы, которые копили на черный день, сфера давала рассеянное тепло, земля родила, в общем — вроде маленькой планетки, только жизнь не снаружи, а внутри.
Ну а ребята эти ловкие в жрецы подались — как говорится, свято место не пустует! — обзавелись всем, чем надо, и сели сверху, крепко и надолго, вот уж два столетия друг друга сменяют и нам, дуракам, значит, мозги пудрят про чудесное спасение и прочую ерунду. А мы уши развесили — верим, да еще сами же камни кидаем в тех, у кого мозги не заплесневели, кто думать не разучился, а ведь им памятники надо бы ставить, отвергам этим, и первому — Радену, умница он' был, настоящий ученый, редкостного дарования, он ведь почти догадался обо всем, его формулы замкнутых сфер — блестящая находка, прямо гениальная, жалко его, очень...
Вот, примерно, о чем Лота говорила, только, конечно, другими словами, да и не все я понял, хоть и старалась она попроще. Одним словом — наша история, только совсем другая, не та, к которой все привыкли. Причем понимаю я — еще не все это, а только вроде как предыстория, потому что ведь есть те — оттуда, кто явился нежданно-негаданно и решил вмешаться...
Но об этом не успела она ничего рассказать. Опять вдруг сирены взвыли и эхом на весь купол. Лота вздрогнула — и сразу на Чашу. А там, над той установкой, вместо зеленого — красный огонек мигает. И вижу, Лота моя в мгновение ока белей купола стала — ясно, дрянь дело! Потом перед Чашей, опять-таки прямо в воздухе, замелькали какие-то знаки светящиеся, и чувствую, что-то меня начало отпихивать от ограды, будто невидимая рука, мягко, но настойчиво — давай, мол, отсюда! Тут и я белей муки стал.
Лота обернулась, взглянула на меня пристально, как тогда, в лесу — словно оценивала. На мраморном лице — блики красные, брови нахмурены. Вздохнула коротко и говорит:
— Пошли отсюда, Стэн! Нельзя тебе здесь оставаться...
И голос совсем уже не тот — усталый, глухой. Вскочил я, хотел ее на руки взять — не позволила. Поковыляли обратно, к той машине диковинной, у ворот. Лота уже слегка на больную ногу ступает, не морщится, значит, действительно заживает! Молчит, лицо застыло. Большого ума тут не надо — что-то у Лоты не вышло: то ли авария, то ли другое что?!
Вернулись к воротам. Глянул я — что такое?! Вроде те же самые, через которые мы под купол попали, а дыры нет! Вместо нее какая-то блямба блестящая с неровными краями — будто нарост. Так вот почему за нами не сунулись — заросла дыра, затянулась, как на живом месте! И хоть чудо это немыслимое, а я не особенно удивился, видно, вконец отупел от чудес этих, ничем уж меня не поразить: эти, которые оттуда, все могут!
Стоим у свода, он вроде из полупрозрачного стекла сделан, очень толстого. Снаружи тени какие-то мечутся, ворота гудят от грохота, видно, лупят по ним прикладами. Сзади сирены надрываются, багровые вспышки уже весь купол озаряют. Лота опять на меня смотрит, а глаза — черные-пречерные, как сфера ночная. Не первый раз замечаю, как у нее цвет глаз меняется, а все равно холодок пробирает.
— Понимаешь, Стэн,— говорит будто с усилием,— придется нам с тобой отсюда выйти... Так уж получилось — не отсидеться нам здесь! Они замкнули энергию оси, здесь растет излучение. Это — смертельно!
Ничего я про это самое излучение не понял, зато сразу сообразил, что нас отсюда просто-напросто выкуривают каким-то дьявольским способом — храмовники ведь тоже не болваны, кой-чего соображают! Ну что ж, думаю, выходить так выходить, с ихними способностями как-нибудь выкрутимся. А Лота головой покачала и говорит, будто мысли мои прочитала:
— Нет, Стэн, чудес больше не будет!.. Бруно нет, охранять нас некому. Рассчитывать придется только на себя, понимаешь?..
— Та-а-к!..— говорю.— Ясно! — Чего уж тут не понять: выходит, вся их дьявольская сила в Бруно была, в машине этой, а Лота с Яном — такие же, как мы. Вернее — почти такие же, души-то у них — словно из другого материала: чище, светлее...
А Лота назад смотрит, на установку, над которой красный огонь мигает. То ли прощается, то ли не решится никак. И тут мне вспомнилось, как она сначала проговорилась: мол, тебе нельзя оставаться! Не случайно у нее это вырвалось, получается, что ей-то чертово это излучение не страшно, а все дело во мне, из-за меня она собирается отсюда выйти, собой пожертвовать. Э-э, нет, думаю, этому не бывать!
Наклонился я, подобрал автомат — кто-то из охраны, удирая, бросил. Затвор передернул.
— Значит,— говорю,— туда? — И на ворота киваю.
— Туда,— отзывается эхом.
Что ж, все ясно, живыми к этим лучше не попадаться; после всего, что было в фургоне и здесь, под куполом, они уж, конечно, постараются!
— Вот что,— говорю,— Лота!.. Я все понял.
Сейчас ты откроешь дверь, и я выйду! Один — понятно? Не вздумай за мной идти — все равно не позволю!..
Смотрю, глаза у нее потеплели, черноты поубавилось. Придвинулась ближе, головой качает.
— Эх, ты,— говорит,— мальчик!.. Разве между настоящими людьми так дела делаются?! А ты подумал, каково мне будет?.. То-то же!
Сказала — и дрогнул я. Понимаю разумом, что глупость она сделать собирается, что смешно даже сравнивать нас — да кто я перед ней?! — а сердце подсказывает: ее правда, у них, у настоящих, и в самом деле так не водится — бросать друг друга.
Лота тем временем автомат у меня отбирает — ив сторону.
— Не надо этого! — говорит.— Больше у вас никто никого не будет убивать. Я же обещала: все теперь станет иначе! И не бойся ничего — не посмеют они, увидишь...
То ли успокоить она меня хотела, то ли действительно надеялась — у меня на сей счет свое мнение было. И если бы мог, если бы решился, своими руками бы ее жизни лишил — все лучше, чем к жрецам!
Обняла вдруг крепко, в губы поцеловала, шепчет:
— Ты только выдержи, милый, прошу тебя — выдержи! Ведь самая малость осталась!..
ЭКЗАРХ
Экзарх был в белом мундире без знаков различия — невысокий, сутулый, густые волосы с проседью, добрый прищур карих глаз. Ничего особенного Стэн в нем не нашел — человек как человек. Обыкновенный. На портретах, которые висели в каждом храме, Верховный жрец выглядел иначе: старше, величественнее.
Он стоял за массивным письменным столом, у окна, пропускавшего в комнату желтый полуденный свет сферы. По углам, в нишах, прятались мраморные лики богов Семисферья; слева, у стены,— громадный раскрытый алтарь со сценой Первого свершения.
Стэна с Лотой — хотя они все еще были в своих комбах, черных от грязи — усадили в глубокие мягкие кресла, обтянутые белым шелком. Стэн долго не мог сообразить, почему он здесь и вообще — жив?.. Ведь его даже не били, только в самом начале, когда ворота купола с глухим стуком захлопнулись за их спинами, ему пару раз перепало прикладами. Но это так, пустяки, солдаты просто срывали злобу. Потом с ним разговаривали какие-то высшие жреческие чины с золотыми нашивками на рукавах — опять же спокойно, без мордобоя. И вот он здесь, в покоях Верховного... Уму непостижимо. И только потом до него дошло, что все дело в Лоте — так пожелала она, и сам экзарх, наместник богов под сферами, вынужден считаться с ее желаниями. Это спасло ему, Стэну, жизнь. Пока! Пока экзарх считается с ней...
Мягко ступая, Верховный вышел из-за стола, остановился против Лоты.
— Как я понял, у нас мало времени,— сказал отрывисто.— Ваши условия?
— Никаких условий,— покачала головой Лота.— От вас требуется только одно — сообщить обо всем населению!
Экзарх резко сел в кресло напротив — будто прыгнул, достал золотой портсигар, закурил.
— Почему нельзя войти в купол? — спросил, разгоняя ладонью дым.— Мои люди взрезали двери и до сих пор топчутся перед ними, как бараны...
Легкая улыбка тронула губы Лоты.
— Это просто... Есть такой приборчик... Назовем его для простоты «генератором ужаса». Это понятно?
Экзарх приподнял бровь, задумался.
— В принципе,— произнес негромко,— нам ничто не мешает расстрелять вашу установку прямо из дверей. Прямой наводкой!
— Мешает! — возразила Лота. Глаза ее уже откровенно смеялись.— Установка защищена. И потом...— она чуть качнулась вперед.— Поймите, вы имеете дело не с дилетантами. Все предусмотрено!
Экзарх пристально, с каким-то болезненным любопытством разглядывал Лоту. Не было похоже, чтобы он волновался. Курил, щурился сквозь дым.
— Ну, а если бы не дошли? — спросил резко.— Ведь вы, кажется, не бессмертны?!
Лота пожала плечами.
— Пошли бы другие... Просто это случилось бы чуть позже.
— И ни тени сомнений?
— Нет, почему же...— Лота взглянула на него внимательней.— Все было: и сомнения, и выводы, и — решения! Мы ведь кое-что видели...— Она насупилась, потом тряхнула головой.— С этим надо кончать!
Экзарх порывисто встал, шагнул к столу, бросил окурок в пепельницу.
— Все не так просто, как вы представляете,— сказал, возвращаясь.— Здесь сотни тысяч людей. В основном — полудикари. Сфера для них — единственно возможный мир. Они скорее умрут, чем откажутся от своей веры!
Остановившись перед креслом Лоты, он сцепил руки за спиной.
— Зачем умирать? — Лота устало вздохнула.— Когда люди узнают истину, никто не захочет умирать...
— Что есть истина?! — усмехнулся экзарх, доставая новую сигарету.— Химера!..— Он быстро курил, глядя на нее сверху вниз, и Стэн вдруг понял, каких усилий стоило ему это внешнее спокойствие.— Позвольте все-таки узнать, кто вас уполномочил принимать решение? Кто вы?
Лота выпрямилась в кресле, глаза ее блеснули. Стэн непроизвольно напрягся: «Вот, сейчас!..»
— В данный момент я представляю здесь семь миллиардов граждан Земли,— сказала она просто.— Решение приняли мы вдвоем с Яном: полномочия у нас есть! Официально предлагаю вам немедленно оповестить население о скором переходе...
Экзарх недоверчиво покачал головой:
— Быстро же вы оправились... Мы считали, что там, за сферой — ничего не ост