Да, Бобби бы оценил.
Несчастный Бобби…
Он посмотрел на Брука:
— Послушай, а что если здесь работает чья-то вражеская субмарина?
Тот качнул головой:
— Исключено. Подводная акватория находится под контролем лучшей локационной системы вашего дядюшки Сэма. — И обратился к Хакли: — Однако, профессор, время нас слегка поджимает. Расскажите о своих новостях.
Тот встал и с бокалом в руке направился к небольшому пульту.
— Уже третий день, друзья, бьюсь над непонятной находкой. Покажу ее сейчас, чтобы не ходить по помещениям.
Вспыхнул один из крупноформатных экранов, и сначала завиднелся непонятный округлый предмет, помещенный в прозрачную камеру.
Оптика дала ближний план.
Предмет занял весь центр экрана…
Черный пористый эллипсоид, формой и размером напоминающий футбольный мяч. Хакли, оставив этот видовой план, заговорил от пульта:
— По выемке металлов мы сейчас работаем на глубине в две мили. И недавно наткнулись на странные внутренние пустоты.
— Почему странные? — Брук долил бокал Грею и наполнил свой. — Не отставайте от нас, профессор.
— Если бы, как и вы, я не знал, что природа гораздо изощреннее человека, то подумал бы, эти пустоты являются результатом искусственных разработок.
Искусственный вид природных явлений, конечно, не редкость.
Норман закусил орешком, а Брук отправил в рот целую горсть.
— В эти разветвленные полости мы послали робота, и забегая вперед, скажу — с прекрасной программой обратного хода на случай аварийных или непредвиденных ситуаций.
Брук, ткнув пальцем в экран, еще не прожеванным ртом произнес:
— И робот притащил этот мяч?
— Да. Но я недаром упомянул программу обратного хода на случай потери команд отсюда. Робот прошел вниз еще на полмили. И там… — профессор приостановился и допил вино, — черт его знает, что там произошло — сильнейшие помехи прекратили связь. А робот вернулся сам, но словно из боя. Вмятины на корпусе, который выдерживает тонну на сантиметр.
Брук с Норманом от удивления обменялись взглядами.
— Теперь прошу вас подойти поближе.
Они поднялись, и Брук прихватил с собой вторую бутылку.
Профессор подвигал рычажком на пульте, черный эллипсоид перестал помещаться в экран, зато стала очень хорошо видна его поверхностная структура.
Эта была именно структура.
Но непонятная. С неподчиненным симметрии змеистым многообразием бороздок, которые, стало заметно, к тому же отличаются по толщине и глубине.
— Когда-то в детстве я ел обезьяньи мозги… — в неопределенном тоне проговорил Президент.
Хакли кивнул:
— У меня тоже возникли похожие ассоциации, хотя эта штука гораздо сложнее организована.
— Что вы хотите сказать словом «организованная»? — вмешался Грей.
— Она работает.
— Работает?
— Да, мы это выяснили только вчера. Издает короткие электромагнитные волны, очень разнообразные. И в последние часы этот процесс резко усилился.
Президент уже собрался плеснуть по бокалам, но приостановился.
— Вы хотите сказать, профессор, она искусственного происхождения?
— Безусловно, не искусственного, нет ни малейших техногенных признаков.
— А из чего состоит?
— Мы сделали полную рентгеноскопию, внутренняя часть представляет собой сложные соединение кремния с несколькими тяжелыми металлами. Верхний слой, по сути, кремниевое оптоволокно.
Гости на некоторое время задумались…
Первым из раздумья вышел Брук, вспомнивший о президентских обязанностях:
— Ваш бокал, профессор. И твой, Норман… Эй, Норман, у тебя есть идея?
— Соображения.
— Излагай.
— Во-первых, искусственное кремниевое оптоволокно не получено даже в лабораторных условиях. С этим бьются, и вполне безуспешно.
— То есть, прямое доказательство того, что предмет не искусственного происхождения?
— Да. Зато природа умеет создавать такое волокно. Были сообщения, что оно обнаружено у глубоководных морских губок.
— Об этом уточним дома.
— Где?
— У Первой леди, она же закончила океанологический факультет в Сан-Франциско.
— Ах, вот как.
Брук поднял бокал:
— Ну, будем еще здоровее!
— Будем… во-вторых, — Грей кивнул на экран, — эта штука похожа на конструкцию, сочетающую генерацию электромагнитной энергии с последующим излучением ее поверхностным слоем.
— Поясните, коллега, про генерацию, — попросил Хакли. — Вы, кажется, в последнее время занимались именно магнетизмом тяжелых металлов?
— Пытался исследовать их возможности обменного взаимодействия.
Брук утер платком губы.
— Давай по подробней. Это связано с магнитострикцией — сжатием-растяжением?
— В том числе, и эффекты могут быть гораздо большими, чем ранее предполагалось. Но посмотрим на все с другой стороны. Весь человеческий материальный состав построен на легких или сравнительно легких элементах. А его функциональная система базируется исключительно на электромагнитных сигналах, и вся внутренняя химия работает прежде всего на то, чтобы создавать микроуровниевые разности потенциалов.
Оба подумали и согласно кивнули.
— Вода — два атома водорода и атом кислорода — с точки зрения количественного состава атомов и электронов представляет собой бедненькую структуру.
— Притом что с ней еще не разобрались до конца, — упредил Хакли.
— Именно. И атомы кальция и калия примитивны сравнительно с атомами тяжелых металлов.
Брук повел головой из стороны в сторону.
— Огромные резервы взаимодействий, ты хочешь сказать?
— Да. И чем больше масса единицы вещества, тем больше эти резервы.
— Потенциально это следует из формулы полной энергии Эйнштейна, — согласился Хакли.
— Верно. Но не казалось ли вам, коллеги, что наша наука очень легкомысленно относится к этому самому понятию «потенциально». Мы забываем, что любая потенция должна допускать сколь угодно близкую к себе реализацию, иначе ее линия лежала бы гораздо ближе.
Хакли, соглашаясь, улыбнулся, а Брук, пожалев о временах Канта с его умиротворяющим «непознаваемым», разлил остатки вина.
— Итак, та самая формула энергии Эйнштейна — масса на квадрат скорости света. Колоссальная энергия, таящаяся в веществе. Но почему-то принято думать, что это энергия распада.
— Я тоже так себе мыслил. — Брук направился к столику за вазочкой с орешками. — А разве дело обстоит по-другому?
— Тогда скажи, каким должен быть процесс реализации такой энергетической потенции хотя бы на четверть.
Тот вернулся назад.
— А крокодил его маму. Об этом, вот, я не думал. Великолепный персидский миндаль, между прочим.
— Любопытно-любопытно, — поощряя Грея продолжить, произнес Хакли.
— Обменное взаимодействие, как вы знаете, было обнаружено формальными приемами квантовой механики. Однако это подсказывает и здравый смысл: электронные оболочки атомов должны взаимодействовать. Причем не только между атомами, но и внутри атомов между собой. И кроме того, моменты вращения самих электронов тоже могут быть синхронизированы.
— Вы хотите сказать, — Хакли чуть скептически улыбнулся, — что полная синхронизация магнитных моментов электронных оболочек и самих электронов поведет к выделению полной энергии?
— Не знаю. Это крайний случай, и тогда вещество должно просто превратиться в волну.
— Логично, — согласился Брук, один поедая орешки, — при полном резонансе полетит любая материальная структура. — И, опережая Грея, кивнул головой: — Ты прав, не полетит, а энергопреобразуется.
— Таких эффектов я, разумеется, не получал. Но «раскачать» структуры тяжелых металлов мне все-таки удалось.
— Каким образом, коллега?
— Бесполезно, например, попробовать раздавить вирус или бактерию, верно? Однако их можно уничтожить мизерным количеством вещества, портящего их среду существования. А средой существования атомов металлов являются электромагнитные колебательные процессы.
Грей сделал паузу, допил вино и успел захватить из вазочки уцелевшие два орешка.
— Прибегну для большей ясности к простому биологическому примеру. Предположим, что жарким летом человек вылез из автомобиля, где работал кондиционер. Что произойдет с его организмом.
— Понятное дело, — Брук тщетно пошарил глазами по вазочке, — потеть начнет.
— Да. А проще говоря — подстраиваться. И то же самое случится, если он через какое-то время вернется с жары в машину. Теперь я задам вопрос: а что будет происходить с человеком, если каждую секунду температура станет меняться с прохладной на жаркую и обратно?
Наступило молчание… профессор озадаченно потер переносицу, а Брук выкатил глаза и широко развел руками:
— Даже папа до этого не додумался!
— А произойдет то, что организм человека потеряет представление об окружающей температуре. Хотя и не проверял, не сомневаюсь, организм предельно мобилизуется и попытается включить нечто из тех резервов, которые не используются в обычной жизни.
— Постойте, коллега, я, кажется, начинаю догадываться. Вы резко меняли внешнее электромагнитное поле, и частота этих изменений превосходила внутренние колебательные частоты атомов?
— Абсолютно верно.
— И я догадываюсь, эксперимент был очень длительным?
— Конечно. Ведь и для человека резкие температурные изменения на очень коротком отрезке времени будут мало чувствительны, а для металла — тем более. Времени и средств потратить пришлось очень много, зато результаты…
— Ну-ну! — поторопил Брук.
— Обменное взаимодействие возрастало в семь-восемь раз, а магнитострикция приводила к сжатию вещества почти в два раза. А главное — металлы в таком раскаченном состоянии начинают реагировать на внешние электромагнитные волны. То есть — ориентироваться на информацию от внешней среды.
— Восхитительно, — тихо произнес Хакли.
А Брук легко поднял его от земли и прижался щекой к щеке.
— Ты гений, Норман, чтоб я с пальмы упал!
И тут же вспомнил:
— Ребята, но я все-таки хочу знать, какие хорьки лезут в закрома моей родины.