Для придания своим словам вескости она ткнула его в бок, а затем уже мирно положила Макрону голову на грудь и стала поглаживать ему живот. Центурион одной рукой обвил ей плечи, а другую сунул себе под голову. В свете масляного настольного светильника стены гостевой комнаты, отданной Семпронием Макрону в пользование, были едва различимы. Попросторней, чем его простецкое жилье в казарме, она была меблирована столиком, стулом и сундуком для одежды. А на полу ее украшал узорчатый парфянский ковер. Стены сверху были покрыты фресками – солдаты в разных позах, лошади и всевозможные враги Рима. Но главной роскошью комнаты, безусловно, была большая кровать с толстым матрасом и удобными подушками. Для Макрона, привыкшего спать в суровых походных условиях или в наспех сооруженных временных пристанищах вроде лагерей и крепостей, теплый и мягкий уют кровати был поистине чем-то сказочным. А тут в придачу еще и подходящая женщина, с которой этот уют можно разделить…
Мысли откочевали к предыдущему вечеру, когда он вышел из преторианского лагеря, умиротворенно насвистывая в предвкушении скорой встречи с Петронеллой. По дороге остановился купить в таверне вина, чтобы выпить с Катоном, когда тот вернется после ареста сенатора. Петронелла встретила Макрона в дверях; она как раз играла в атриуме с Луцием. Семпроний был на званом ужине, поэтому они приготовили еду себе и мальчику. Поели на кухне, а затем стали укладывать Луция спать. Петронелла сидела рядом на табурете, а Макрон рассказывал малышу истории о диких племенах в горах Британии и о зловещих друидах, которые в тех племенах главные.
– Ты сделаешь так, что у ребенка будут кошмары, – строжилась Петронелла.
– Это все ерунда в сравнении с кошмарами бриттских варваров, когда они рассказывают своим детям обо мне.
– От этого маленькому Луцию спать будет не легче.
– А вот мы сейчас его спросим, – сказал Макрон, взъерошивая малышу волосы. – Как тебе, молодец? Хорошо ли, весело? Кровь-то в тебе отцова.
Луций в ответ радостно заболтал ножонками и, ухватив Макрона за мочку уха, заканючил:
– Дядя Мак-Мак, ну расскажи, расскажи мне еще про друидов!
– На сегодня хватит, Луций. Солдатам перед завтрашним днем надо хорошенько выспаться.
Дождавшись, когда малыш заснет, Петронелла погасила светильник, и они осторожно вышли из комнаты Луция, расположенной в доме со стороны колоннады, окнами в сад. По черному бархату неба были рассыпаны яркие звезды, по-зимнему мелкие и острые. Было что-то волшебное и отрадное в их неизменности. Вся жизнь Макрона состояла сплошь из странствий, приключений и перемен, а потому постоянство хотя бы ночного неба вселяло в его сердце уют. Его солдатству было уже двадцать с лишним лет, близилась отставка. Как и прочие ветераны, он мог принять ее, получив наградные в виде земли и денежной выплаты, и начать спокойную размеренную жизнь отставника. Или же оформиться на службу по новой. Соблазном манило, похоже, последнее. Солдатское ремесло было единственным, в чем Макрон знал толк и преуспел. Но уже начинал сказываться возраст, а потому дорожка впереди лишь под уклон: силы будут уже не те, удальство в бою тоже. Это не значит, что скоро он совсем не сможет скрутить в бараний рог попавшего под руку варвара; до этого, слава богам, еще далеко. Но призадуматься, тем не менее, есть над чем. В том числе и над тем, как воспользоваться своим нынешним назначением в преторианскую гвардию с ее перспективой щедрых надбавок из императорской казны. А если сюда прибавить еще и солидные накопления, и доходы от трофеев, то жить на склоне лет можно будет безбедно и со вкусом. К этому не хватает лишь хорошей, достойной женщины…
Он мельком взглянул на Петронеллу, и сердце его растроганно дрогнуло от вида того, как она смотрит на звезды. Кожа ее была гладкой-прегладкой, словно тончайшая глазурованная керамика.
– Ночь-то какая дивная, – глядя вверх, с тихим восхищением сказала она.
– Это да, – кивнул Макрон. – Красивая, язви ее, ночь.
Какое-то время они стояли молча, а затем Петронелла жалобно пискнула:
– Мне холодно.
– Так принеси, наверное, плащ, – посоветовал Макрон. – Или подогретого вина.
Петронелла терпеливо вздохнула.
– А обнять меня ты не догадаешься, недотепа?
От такой беззастенчивости центурион слегка оторопел. А затем рассмеялся и, чуть помешкав, неуклюже обхватил ее руками. Она прижалась к его груди, и он почувствовал исходящий от ее волос легкий запах соломы. Надо сказать, приятный.
Петронелла подняла на него лицо, и ее губы тронула улыбка.
– Ну, так что?
Макрон подался вперед поцеловать ее, и она нежно приникла к его губам своими. Мягкие, теплые. Хорошо… В самом деле очень хорошо.
Потом она отвела голову и посмотрела весело и лукаво.
– Я уже начинала недоумевать, созреешь ли ты до этого.
– Что? А почему бы и нет? Ты, э-э… прекрасная женщина. Да, именно. Во всяком случае, я так думаю.
– Любовница-то, наверное, так себе?
Макрон слегка нахмурился. Он об этом как-то и не задумывался. Себя он в этом плане считал не хуже других мужчин. Женщин у него было столько, что не всех и упомнишь; некоторые давали ему и без денег. Встречались среди них и привлекательные, были и простушки; к некоторым он даже испытывал мимолетную привязанность. Но вот теперь перед ним стоит Петронелла, и по какой-то причине он чувствует себя ей обязанным. И хочет с нею быть. Она говорит от души. С ней весело, тянет смеяться. Да и в бедрах явно оживает огонек.
Петронелла игриво поерзала животом по его причинному месту.
– Ой, а что это там у тебя зашевелилось?
– Гм. Это… Оно бы…
Макрон попробовал отодвинуться, однако Петронелла крепко его удерживала. Удивительная, надо сказать, сила.
– Что же нам такое с этим сделать? – проворковала она.
На этот раз Макрон решил не отстраняться, а погладил ей волосы. Петронелла сладко замурлыкала, и тогда он скользнул рукой ей на ягодицы.
– Вот это мысль, – заговорщически прошептала она. – Идем-ка куда-нибудь, где спокойней.
– Вон там, – Макрон кивнул в сторону сада.
– Ну да, холодина такая… У тебя в комнате, кажется, есть теплое удобное ложе. – Петронелла подмигнула. – Не пускать его в дело просто стыдно…
Макрон с блаженной улыбкой взял ладонь Петронеллы, поднес ее к губам и поцеловал.
– Чего это ты? – поигрывая пальцами, спросила она.
– Да так, – ответил центурион. – Просто блаженство, и всё. Мирно так на душе…
– Для солдата, наверное, ощущение необычное. – Нежно высвободив ладонь, Петронелла погладила его по щеке. – Ну и хорошо, что на сердце покой. Я рада.
Макрон перевел взгляд под потолок, туда, где фрески. От мерцающих бликов светильника фигурки на них, казалось, оживают, обретая подвижность. Через ставни процеживались струйки прохладного воздуха, и в памяти у Макрона неожиданно воскресла прошлая зима, когда их с Катоном легион отступал с Моны, бриттского острова друидов. Даже не отступал, а, можно сказать, откатывался. Горные долины густо заваливал снег, увязая в котором римская армия прорывалась к своему ближайшему укреплению. Их, голодных и замерзших, гнали не переставая; при этом приходилось постоянно оборачиваться, чтобы отгонять преследователей, наседающих с флангов и тыла. Сейчас в уме ожила картина: кельтский топор пробивает шлем соседнего с Макроном солдата, рассаживая его до самой ключицы, отчего голова с хрустом лопается, как арбуз…
Макрону передернуло лицо. Эту сцену со времен той кампании он не вспоминал ни разу; отчего же она ожила сейчас? И почему здесь, в объятиях женщины, к которой он испытывает нежные чув- ства?
Петронелла ласково потрепала ему щеку:
– Что с тобой?
Центурион помотал головой, спеша изгнать ту картину из памяти, пока в ней не ожило что-нибудь другое, еще более ужасное. Тело сковывал внезапный холод, а еще откуда ни возьмись накатила тошнотная, как хворь, немочь. Эти приступы стали случаться с ним во время возвращения домой из Испании и держались все дольше и дольше, как бы пренебрежительно он к ним ни относился. Ему доводилось слышать об усталости от битв, что находила кое на кого из ветеранов. О тех, кто болен этой немочью, говорили со смущением и жалостью. При этом, однако, неизвестно, какое число его товарищей действительно поражено ею; может, большее, чем те, что готовы признать ее у себя. Но стыдятся в этом сознаться.
– Да так, ничего, – соврал он. – Беспокоюсь что-то насчет Катона. Ему уже давно пора было возвратиться. Сколько времени прошло.
– Не пришел – значит, на то есть веская причина. Он не похож на того, кто может вляпаться в какое-нибудь приключение.
– Ну, в общем-то, да…
Петронелла снова положила ему голову на грудь.
– Ты в нем, я вижу, души не чаешь?
– Как тебе сказать… И так, и не так. Как-никак, он для меня старший по званию. Офицер.
– Думаю, для тебя здесь нечто большее, чем просто звание. Как и для него.
Макрон помедлил с ответом.
– Иногда он мне больше как брат, или как сын, а бывает, что и то, и другое. Не знаю, – заключил он с нелегким сердцем. – Видимо, просто товарищ по оружию. Такое бывает, когда свыкаешься за годы службы. Вот и всё, собственно.
– Да? Ну, как скажешь.
– Ладно, обо мне хватит. Теперь моя очередь спрашивать. Я бы хотел кое-что разузнать…
– Да? И что же именно?
– У меня ощущение, что ты ждала этого момента. Я так понимаю, ты положила на меня глаз, когда мы возвратились из Испании?
– Раньше. Когда вы двое вернулись из Британии. Было, знаешь, в тебе что-то такое, что мне уже тогда приглянулось. Прямота. Я как-то сразу почувствовала, что знаю тебя. Немногие мужчины вызывали во мне такое чувство.
– То есть ты зналась со многими мужчинами? – поинтересовался Макрон, якобы легковесно.
– Бывало. – Отняв голову от его груди, Петронелла перевернулась на бок и отстранилась, подперев себе рукою щеку. – Это когда я была еще молодкой. До того, как меня продали в рабство.