Луций сидел на корточках и своим солдатиком сражался с еще одним, которого держала няня, тоже сидящая рядом на корточках. Видя приближающегося Макрона, мальчик спросил:
– Дядя Мак-Мак, а где тот дядя?
– Дядя-то? Заснул, малыш, крепко заснул… Ну что, пора в путь-дорогу?
Глянув себе на руки, Макрон увидел, что кровь на них все-таки осталась. Он подошел к длинному желобу корыта перед сараем и быстро смыл последние следы.
– Ну вот, теперь можно и двигаться.
Петронелла встала и подняла суму с одеждой. Макрон взял баул мальчика, а Луций поспешно уложил в маленькую сумочку своих солдатиков и привычно сунул ладошку в руку няни. Приоткрыв ворота, Макрон на всякий случай огляделся и лишь затем вывел на улицу Петронеллу с ребенком, запер ворота, и втроем они двинулись в направлении Аппиевой дороги, что вела на юг, к богатым угодьям и виноградникам Кампаньи. Луций шагал между двух взрослых, с детским энтузиазмом и любопытством вбирая глазами окружающую новизну.
– И вот еще что, – словно продолжая начатый, но прерванный разговор, сказал Петронелле Макрон. – Спасибо тебе, что выручила. Да не просто выручила: жизнь спасла.
– Будет тебе, – отозвалась та с улыбкой. – Просто знай: любой из мужиков, кто поднимет на тебя руку, будет отвечать передо мной. То же самое, кстати, и к бабам относится.
– Буду иметь это в виду, – рассмеялся Макрон, а затем посерьезнел: – Только сначала надо бы выбраться из Рима…
Глава 19
На выходе к Аппиевой дороге их встретила стража из городской когорты. До этого они втроем благополучно миновали центр Рима, не привлекая к себе нежелательного внимания. Макрон то и дело оглядывался, не идет ли кто следом, но подозрительных лиц сзади не наблюдалось. Один раз, когда свернули за угол, Макрон намеренно приотстал и подождал, когда мимо пройдут несколько человек. Ни один из тех прохожих не удосужился даже взглянуть на него. Между тем каждого из них он, настигая Петронеллу с Луцием, еще раз цепко оглядел, не сбавляя бдительности и после этого. К тому времени как они подошли к воротам, Макрон пребывал в уверенности, что им удалось избежать внимания Палласовых соглядатаев.
С приближением к караульной один из стражников взмахом руки велел им остановиться.
– Утро доброе, граждане. С какими целями следуете из города?
Макрон жестом обвел Петронеллу с Луцием.
– Сопровождаю мою кузину с ее сынишкой к родственникам в Ланувий[30].
– Понятно. – Стражник удостоил их пренебрежительного взгляда, после чего снова обратился к Макрону: – А ты, значит, солдат?
– Точно так. Служу в преторианской гвардии.
– Прошу минуту обождать. – Обернувшись, стражник позвал опциона – грузного, бокастого, с брыльями. Тот подошел нехотя, большие пальцы сунув за пояс.
– Что там у тебя, Нерва?
– Тут у нас гвардеец, господин опцион.
– Да? – Взгляд опциона прошелся по Макрону. – Какое подразделение?
Для себя Макрон решил: врать и отпираться бессмысленно. Гораздо действенней давить авторитетом и за счет этого проскочить кордон.
– Я центурион Второй когорты! А ты как стоишь перед старшим по званию? Никак взыскание захотел, опцион?
Бокастый невольно подобрал живот; руки опустились вдоль боков.
– Виноват, господин центурион. И все-таки обязан уточнить: Вторая когорта?
– Ну да. А что?
– Да у нас тут приказ высматривать как раз человека из этой когорты. Офицера.
– Уж не думаешь ли ты, что это я? Какое там у тебя описание?
Опцион прибросил.
– Ростом высок, строен, на третьем десятке. Звать Квинт Лициний Катон.
– Ну вот. А меня – Макрон. И по описанию я тоже не гожусь.
– Да вроде нет…
– Что значит «вроде»? – Макрон спесиво фыркнул. – В городских когортах что, нынче одних недоумков в командиры производят?
Опцион зарделся, а подчиненный за его плечом сдержал смешок.
– Так что я у вас точно не числюсь. Как и моя сестра с племянником. Да, малыш?
Макрон погладил Луция по голове. Тот с гордостью выставил вперед ножку:
– Мой папа – солдат. Дядя Мак-Мак говорит, он самый храбрый во всей армии.
– Да что ты, сынок? Ай, молодчага…
– Точно, – бдительно встрял Макрон. – Ну да нам болтать некогда. Давай-ка не будем отвлекать этих занятых людей.
Луций вдумчиво оглядел опциона и с детской серьезностью сказал:
– Дядя Мак-Мак, а этот солдат толстый. Совсем как амфора.
Опцион насупил бровь; было видно, что лишь присутствие старшего офицера удерживает его от того, чтобы оттаскать негодника за ухо.
– Ну, толст. Чего уж тут… С месячишко муштры в легионе ему б не помешало… Ну да ладно, время не ждет. Идем.
Но малыш, как назло, уперся.
– А вот мой папа тонкий, а не толстый. И смелый. Все так говорят.
Опцион, хмурясь, что-то прикидывал. Макрон, уже тревожась, присел перед Луцием на корточки.
– Малыш, ты помнишь, как я тебя учил? – спросил он с тихой назидательностью. – Хороший солдат должен различать, когда время для разговора, а когда – для похода.
– А сейчас оно для похода? – спросил Мак-Мака маленький Луций.
– Да, в самый раз. Поэтому губы на крючок, и встать как в строю.
Малыш щелкнул каблучками и застыл, вытянувшись во весь свой невеликий рост.
– Вот так-то лучше. Ну, что скажете, господа солдаты? – надменно обернулся Макрон к караульщикам.
– Загляденье мальчишечка, – одобрил опцион. – У меня у самого пятеро.
– Пятеро?.. Ну, брат, от души тебе сочувствую.
Макрон взял Луция за одну ручонку, Петронелла – за другую, и центурион командно гаркнул:
– Гвардия, а ну, шагу!
И с восторженно повизгивающим Луцием они браво двинулись через ворота, оставляя позади сконфуженных стражников городской когорты.
Когда они отдалились на достаточное расстояние, а стража на воротах занялась подкатившими повозками, Макрон наконец вздохнул с облегчением.
– Ну, брат, – сказал он, нежно пожав ладошку Луция, – из-за тебя мы все чуть не вляпались.
– Куда? – спросил малыш бесхитростно.
– В го… гор-рячую переделку, – под строгим взором Петронеллы смягчил в последний момент выражение Макрон. – Знаешь, солдатик, какую тайну нам пуще всего велел беречь твой папа?
– Какую? – завороженно поглядел Луций.
– А вот какую. Он сказал про вещи, которые нам ни за что нельзя говорить.
– А какие это вещи? – щебетнул мальчишка.
– Он запретил говорить про себя. Твой папа. Скажи, говорит, моему Луцию: пока мы с ним снова не увидимся, пусть никому обо мне не рассказывает. Ты понял?
– Как? – приуныл мальчонка. – Даже тебе?
– Только если я сам того пожелаю.
Луций в надежде посмотрел на няню и потянул ее за руку.
– А Пепе можно?
– И Пепе нельзя. Нельзя никому, – сказал Макрон и даже погрозил пальцем.
Малыш совсем сник, нахмурил бровки и прикусил губу. Через минуту личико его скривилось, и он тихо заплакал.
– Ну вот, – укоризненно покачала головой Петронелла, – довели мальчишонку…
Дальше шли в тишине, нарушаемой лишь хныканьем Луция. По дороге миновали кладбище, где по обе стороны Аппиевой дороги тянулись надгробия – громоздкие памятники состязающихся меж собой за бессмертие знатных семейств и более скромные у тех, кто не столь богат или не претендует остаться в памяти потомков. Ну, а между ними сиротливо стояли могильные камни простых людей, заброшенных и позабытых родными и близкими.
Спустя какое-то время Петронелла остановилась утешить Луция, присев перед ним на корточки и что-то ласково нашептывая, а Макрон, пользуясь остановкой, взобрался на ближний бугор и поглядел на оставшийся позади город. От него по дороге шли несколько человек, но никто из них не спешил и уж тем более не гнался. Центурион спустился с бугра, усадил притомившегося Луция себе на плечи, и они пошли дальше. Время от времени малыш пускал нюни.
– Думаю, надолго его не хватит, – выразил свою надежду Макрон.
– Ты уверен? – с ухмылкой спросила Петронелла. – Готова оспорить любую твою ставку. Деньги возьму из заначки, которую коплю на выход из неволи.
Поглядев вверх на малыша, Макрон кивнул.
– Сестерций за то, что к полудню он уймется.
– Сколько? – усмехнулась Петронелла. – Ну ты смельчак… Ставь уж лучше десять.
– Четыре!
– Семь.
– Пять.
– По рукам!
Няня по обычаю спорщиков плюнула себе на ладонь, и Макрон нехотя шлепнул по ней, подозревая, что просчитался.
– Три… четыре… пять, – отсчитывал Макрон монеты во время остановки у отметки пятой мили, до которой они дошли по выходу из Рима. Центурион снял с себя малыша Луция и бережно поставил его на ноги. Небо немного расчистилось, и сквозь бреши в облаках пробивалось солнце; судя по его местоположению, было уже около полудня.
Луций все так и не унимался, пока Петронелла не вдавила ему в ладошку одну из монеток.
– На, – сказала она. – Твоя доля.
Слезы у мальчугана тотчас прекратились. Вертя серебряную монетку и так и эдак, он с сияющими глазами рассматривал ее, а затем упрятал в крохотный кошелек у себя в сумочке.
– Очень мило, – пробурчал Макрон. – Уж я и не знаю, кого мне опасаться больше: Палласа с его сворой или вас с мальцом…
Луций сел на обочине и театрально свесил голову:
– Я устал.
– Все устали, милашка. – Петронелла достала из баула фляжку и протянула ему. – Попей водички, почувствуешь себя бодрей. Отдохнем немножко и пойдем дальше.
– Не хочу идти дальше…
– Твой папа так никогда не сказал бы, верно? Вот и ты старайся быть как он.
– А зачем?
Петронелла покачала головой:
– В такие игры мы не играем.
Рим уже скрылся из виду, и местность вокруг представляла собой покатый простор угодий и огородов, урожай с которых кормил переполненную столицу. То тут, то там у дороги по-прежнему попадались надгробия: о ком-то позаботились родственники из соображений красивости вида, других просто погребли в мирном уединенном месте.