– Ты тоже поспешай, – сказал ему сенатор. – Помоги Катону и раненому. А я задержу их здесь.
– То есть как?
– Ты меня слышал. Ступай! – уже сердито прикрикнул сенатор и пихнул центуриона вдоль по коридору.
Препираться не оставалось времени, и Макрон с растерянным кивком последовал за отступающими впереди фигурами.
Выйдя из коридора в играющий огненными языками атриум, Семпроний вдоль стены прошел к коридору в гостевое крыло. Здесь он остановился у ниши домашнего алтаря со статуэтками ларов[45] и посмертными масками жены и предков. Наверху там белело восковое лицо дочери. Протянув вверх руку, Семпроний ласково погладил изгиб ее щеки и улыбнулся с грустной задумчивостью.
– Юлия… Скоро мы с тобой увидимся, дитя мое. И с вами тоже, – обратился он к маскам своих родственников.
Постояв с минуту, Семпроний воротился ко входу в гостевое крыло. К этому времени преторианцы нашли в себе смелости потеснить огненную преграду, так что огневеющие змеи плясали свой танец несколько в стороне. Сейчас гвардейцы распределились по атриуму. Семпроний сделал шаг вперед, чтобы его проще было заметить.
– Эй, вы!
Один из преторианцев показал на него рукой. За ним с притиснутой к щеке рукой стоял опцион.
– А ну ты! – по-бычьи проревел он. – Брось меч!
Сенатор, подняв оружие, посмотрел на него с чуть накрененной головой, а затем с высокомерным презрением оглядел преторианцев.
– Вам нужен мой меч? Ну так возьмите его, если сможете!
– Сам напросился, старый дурак, – откликнулся опцион. – Взять его!
Преторианцы двинулись через атриум, в то время как Семпроний, чуть согнув в коленях ноги, углубился на полкорпуса в коридор, чтобы не быть окруженным с боков. Первый из гвардейцев, осмотрительно притормозив на подходе, приподнял свой клинок.
– Последний раз говорю: отдай меч подобру-поздорову.
Семпроний, приподняв иссиня-бритое лицо, чуть заметно улыбнулся и качнул головой.
Преторианец сделал обманное движение, на которое сенатор отреагировал защитным взмахом, что позволило гвардейцу совершить бросок. Но не тут-то было: сенатор с неожиданной ловкостью уклонился и нанес ответный удар. Клинки схлестнулись тяжелозвонким ударом, от которого с лезвий посыпались искры.
– Смерть тиранам! – возгласил Семпроний, бросаясь вперед и замахиваясь на голову преторианца. Но тот поднятой рукой отразил удар и, используя инерцию броска, рукояткой меча ударил старика в висок. Ослепленный и оглушенный ударом, от которого из продранной кожи брызнула кровь, Семпроний пошатнулся. Преторианец с надменной миной отбил его меч и уткнул свой клинок сенатору под кадык.
– Говорят тебе: бросай меч, дурачина.
Выдавливая из себя сиплое дыхание, Семпроний помутневшими глазами смотрел перед собой, но все-таки сделал взмах оружием. С губ сорвался беззвучный стон: трахею насквозь пронзил клинок преторианца. Челюсть у Семпрония отвисла, не дав произнести последних обличительных слов; он уже давился собственной кровью и лишь булькнул горлом, чувствуя, как наружу из губ хлынуло что-то теплое.
Преторианец вытащил клинок и отступил на шаг. Семпроний, покачиваясь, выронил меч и стиснул себе горло обеими руками, но не мог сдержать пульсирующий пенистый поток крови, в секунду измочивший тунику. Тело сделалось непомерно тяжелым, ноги задрожали, и он сморенно обвалился на колени. Между тем голову наполняла неизъяснимая легкость, и несмотря на онемение в горле, боли как таковой сенатор не ощущал, словно б его не пронзили насквозь, а лишь небольно ткнули.
Откуда-то с боков вкрадчиво подступала темнота, и последней мыслью Семпрония была короткая молитва, чтобы боги как-то пощадили его товарищей и дали им увидеть падение Нерона. Семпроний тяжело ткнулся плечом вперед, и тело его пошло судорогами, а затем наконец затихло в луже крови, что медленно натекала вокруг головы.
Глава 29
Спасаясь от преследования, из задних ворот они заспешили вниз по улице, а между ними, пыхтя, ковылял Аттал. Как оказалось, успели они в самый последний момент: где-то в соседней улочке уже слышался перестук калиг преторианцев, огибающих дом с задачей отсечь беглецов. Втроем они юркнули в узкий проулок меж домами, сумев опередить преследователей и не попасться им на глаза.
– Вот неряхи, – рыкнул Макрон на ходу по скользковатой, воняющей гнилыми овощами улочке. – Надо было сначала встать у задних ворот, а уж затем ломиться.
– Они, видимо, не ждали сопротивления, – рассудил Катон. – Думали управиться по-быстрому.
Еще один поворот в уличном лабиринте дал возможность отойти на достаточное расстояние от дома, и они остановились отдышаться.
– Куда теперь? – спросил Катон.
Они стояли по обе стороны от Аттала, припав спинами к стене. Слуга Домиции задышливо сипел, прижимая руки к животу. От дома Семпрония их отделяло несколько улиц. Отсюда над крышами виднелось розовато-дымящееся сияние пожара и доносились разрозненные крики: преторианцы продолжали поиски. А еще к сумятице прибавилось тусклое позванивание колокола: к месту спешила колымага частного огнеборца, думающего за мзду побороться за собственность бедняги владельца.
– Долго мы здесь топтаться не можем, – сказал Катон. – Нам нужно убежище.
– Может, в дом Веспасиана? – предположил Макрон.
– Нет. От него нас отделяют преторианцы. Кроме того, там может быть небезопасно. Паллас мог направить преторианцев и туда, для ареста хозяев.
– Нет, – вымученно процедил Аттал. – Я слышал. Посылали только за Семпронием.
– Все равно рисковать нам нельзя. Особенно с тобой, раненым. Надо приткнуться куда-нибудь, где можно будет заняться раной. Остановить кровотечение.
Аттал молча кивнул.
– По-твоему, Семпроний сумел уйти? – спросил друга Катон.
Макрону вспомнилась та решимость, с какой сенатор выпроваживал их из дома.
– Не думаю. Он явно собирался погибнуть в бою.
– Лучше так, чем достаться им живым… Уж Паллас сумел бы его разговорить. Так что лучше уж смерть.
– Я смотрю, сердечности в тебе хоть отбавляй.
– Ладно, пора. – Катон толкнулся от стены.
– Пора так пора. Вообще-то мы не так далеко от места, куда я определил Петронеллу. Можно попробовать двинуться туда. Только не хочется привлекать внимания, которое сказалось бы на ней и ее сродниках не лучшим образом.
Его слова прервал очередной всплеск криков, на этот раз ближе.
– Не нравится мне это, – насторожился Макрон. – Уходить надо, и побыстрее. Идем туда, куда ты сказал.
С Макроном во главе они двинулись к дороге, опоясывающей подножие Эсквилинского холма в сторону Авентина. По пути им несколько раз приходилось нырять в подворотни, чтобы не попасться на глаза патрулям городских когорт, что вышагивали с факелами по улицам. Один раз наткнулись на разбойничью шайку, что преградила им дорогу, но расступилась при виде грозных легионерских мечей. Наконец, едва лишь небо над восточными холмами стало светлеть, они подошли к инсуле, в которую Макрон послал Петронеллу и ее родственников.
– Вот оно, это место, – указал запыхавшийся центурион. – Здесь, Аттал, мы тебя и пристроим.
Соглядатай благодарно кивнул, и троица начала подниматься по лестнице. Район был бедный, и держать здесь привратников хозяевам было не по карману. На что, собственно, и рассчитывал Макрон: никаких доглядов за отлучками Петронеллы и визитами ее гостей. Они поднялись на третий этаж, и центурион тихонько постучался в дверь. Открывать ему не спешили, и тогда, снова постучав, он рискнул подать голос:
– Петронелла? Это я, Макрон.
Незамедлительно скрипнул засов, и в щелку приоткрытой двери выглянула Петронелла. Глаза ее зажглись радостным облегчением, но оно поблекло, когда рядом с ним она разглядела Катона, а с ним еще и раненого. Дверь открылась полностью, и гости вошли внутрь, после чего за их спинами тут же задвинулся засов. Меблировку квартиры составляли две напольные постели, стол и пара скамей. На одном из тюфяков жались друг к дружке Марий с Луциллой, тревожно глядя, как двое солдат укладывают на расстеленный плащ раненого.
– Кто это? – задала вопрос Петронелла.
– Один из наших, – пояснил Макрон. – Раненый. Есть тут вода и кусок ткани, чтобы разорвать на повязки?
Петронелла кивнула и исчезла в смежной комнате. Обратно она явилась с плетеной корзиной и ведром.
– Хорошо, – похвалил Макрон. – Теперь посвети.
В поднятой руке женщина стала держать лампу, в то время как Макрон с Катоном присели по бокам Аттала на корточки. Соглядатай изнеможенно лежал с запрокинутым посеревшим лицом. Туника на нем набрякла кровью, и Катон аккуратно приподнял ее над набедренной повязкой. Под блеклым, желтоватым светом масляной лампы он взял тряпку и отер кровь, под которой обозначилась резаная рана длиной около четырех дюймов. Макрон подался вперед и принюхался, вслед за чем оглянулся на Катона.
– Чуешь?
Префект наклонил голову и нюхнул. К металлическому запаху крови примешивался оттенок чеснока и лука.
– Супная рана, вроде того?
Макрон в ответ кивнул.
– Что значит «супная»? – Петронелла тихонько пихнула его коленом.
Макрон, отвернувшись от Аттала, шепотом разъяснил ей:
– У германцев-ауксилариев заведено перед боем хлебать чесночный отвар. И тогда, если рана в брюшину отдает чесноком, становится ясно, что проткнут желудок. Часто такая рана бывает смертельна.
– Вот так радость…
– Эй, – Макрон бережно потрепал Аттала за плечо, и тот приоткрыл глаза. – Сейчас сделаем что пока можем. Сначала надо остановить кровоток. Будет больновато, так что напрягись.
Вынутым мечом он отхватил от плаща Аттала капюшон и, свернув, плотно приткнул его к ране. После этого начал обматывать ее широкой полосой повязки, отхваченной клинком все от того же плаща; концы повязки крепко связал. Раненый, напрягшись телом, глубоко и прерывисто дышал; на лбу выступили бисеринки пота.
– Вот же язви ее, стерву, – прокряхтел он.