Один из той кучки оказался опционом. Он махнул рукой – дескать, пропустить, – и часовой вернулся к своим обязанностям. Трубач снова взялся за буцину, но Катон остановил его и приказал возвращаться обратно.
– Нет смысла попусту рисковать еще одной жизнью. Ступай.
Вдвоем с Макроном они подошли к выжидательно стоящему опциону, который, похоже, не нашел в визитерах ничего подозрительного.
– Следуйте за мной.
Втроем они повернули за угол на конце улицы. По обе стороны инсулы сменялись торговыми складами и купеческими конторами. Здесь же находился и рынок предметов роскоши и первого спроса, один из многих в этом квартале. Сейчас здесь вовсю шла работа: солдаты Шестого легиона сооружали баррикады и перекрывали проулки. Большой отряд с помощью веревок раскачивал и рушил ветхие постройки и дома времен республики. Развалины уже снесенных жилищ сильно затрудняли любую атаку со стороны штурмующих, а защитников, наоборот, снабжали запасом камней для метания с баррикад и стен соседних складов.
– Ого, развернулись, – вполголоса пробурчал Макрон. – Надеюсь, нашему другу легату удастся внушить, что игра проиграна. Иначе тут еще многие из наших полягут.
– Это уж точно, – Катон кивнул.
Опцион шагал впереди. Путь лежал через ряды суконного рынка, где так и не были убраны тюки тканей (настолько спешно бежали купцы от учинившейся на улицах бойни). На окруженном колоннадой дворе судейских контор, прямо на плитах, лежали и сидели десятки раненых. Их раны обихаживали легионные эскулапы; они же, как могли, утешали безнадежных, что отходили в царство теней. Над самым помпезным входом во всем дворе висела вывеска: «Антоний Цефод – самый услужливый адвокат, какого можно купить за серебро! Неси любое дело, с виной или без».
У порога опцион остановился.
– Господин легат, – осторожно позвал он. – Тут преторианские офицеры, пришли для разговора.
– В самом деле? Пусть войдут.
Опцион посторонился и жестом указал визитерам войти. Контора была просторна и добротно обставлена. На полках аккуратно разложены свитки, клиентские стулья с подушками стоят вокруг резного, темного дерева стола. За ним неподвижно сидел легат, голову которому сейчас повязкой обматывал медик. Пастин был худ и узколиц, на пятом десятке, с помертвелыми от усталости глазами. Некогда надраенный нагрудник сейчас был в пылевой коросте со следами засохшей крови. Легат и медик находились в комнате не одни: на одном из стульев ютился толстый коротышка в полосатой тунике и с головой, напоминающей тыкву с зачесанными назад намасленными сединами. Он жался в углу, а его сцепленные на животе пальцы нервно поигрывали. К этой внезапной аудиенции он, похоже, относился неравнодушно.
– Кто такие? – резким сухим голосом осведомился Пастин.
– Префект Катон, господин легат. А это мой старший центурион Макрон. – Катон, распрямив плечи, произнес: – Я пришел просить тебя сдаться.
– Вот как? Мне кажется, весьма самонадеянно, в вашем-то нынешнем положении.
– Если вдуматься, то нет. Вы окружены. За спиной у вас река. Позиция неудобна для обороны, а длительное противоборство лишь приведет к тысячам жертв с обеих сторон. Это бессмысленно. И ты это, разумеется, понимаешь.
– Разумеется. Только почему бы тебе и твоим людям не принять единственно верное решение: перестать биться против нас и выступить вместе с нами против узурпатора Нерона и негодяев, которыми он себя окружил? Сделай это, и я, безусловно, сумею уговорить моих соратников пересмотреть отношение к тебе как к перебежчику на чужую сторону. – В глубоко посаженных глазах легата замерцал огонек. – Да, префект Катон. Я полностью сознаю ту роль, которую тебе надлежало сыграть в этих непростых событиях. Если б ты сделал то, чего от тебя ждали, все уже благополучно завершилось бы. В эту самую минуту Нерон был бы уже мертв, а сенат провозгласил бы императором Британника. Ну, а любой мало-мальски честный человек не колеблясь примкнул бы к нашему делу. Так что тебе не поздно перейти на нашу сторону. Тебе и всему твоему воинству.
Катон покачал головой.
– Поздно, господин легат. Поздно и бессмысленно. Ты сам это понимаешь. И кстати, добровольным участником вашего заговора я не был никогда. Меня втянули в него твои сообщники. Те самые, что похитили моего сына и пытались выставить меня убийцей сенатора Граника, выдав это убийство за козни Палласа. Лично мне такие деяния кажутся несовместимыми с понятиями о чести.
Легат слегка поморщился:
– Не будем более о ней. Ты вот говоришь, что у вас преимущество. Но за городской стеной все еще стоит половина моего легиона. А потому пройдет лишь некоторое время, и они изыщут способ сомкнуться с моими людьми здесь.
– Та половина отошла и расположилась у дороги в Остию. И если я прав в своей догадке, она намерена ждать, чьим перевесом кончится заваруха в городе. Так что тебя эта половина не спасет.
Секунду Пастин это усваивал, а затем ответил:
– Возможно, я не доживу до падения Нерона. Но оно так или иначе произойдет. В игре задействованы и другие силы.
– Вот как? И какие же?
– Уж не думаешь ли ты, префект Катон, что тебе изложат все детали грандиозного замысла? А я-то думал, ты сметливей… Впрочем, мне нет до этого дела. Если мой легион не может сюда пробиться, то я считай что обречен. Тем меньше меня заботит мысль о сдаче. Я ведь не глупец, Катон. Мне доподлинно известно, какой конец ждет тех, кто поставил на карту все – и проиграл. Зная Палласа, я с уверенностью могу сказать, что в случае сдачи кончина мне уготована протяженная и крайне мучительная.
– Тебя не только своя смерть должна волновать, – вставил слово Макрон. – Ты о людях своих подумал?
– О ком?.. Не смеши меня, центурион. Люди в большинстве своем приходят и уходят, не оставляя следа. Такие, как ты. И даже твой префект. Кто вспомнит Катона в грядущих поколениях? Нет, в памяти остаются лишь имена знатнейших фамилий.
– Меня от ваших, от аристократов, прямо-таки мутит. Вот так бы взял и разблевался.
– Макрон, это не на пользу разговору, – сделал замечание Катон. – Господин легат, в случае сдачи тебя ждет суд. Но это будет суд справедливый, даю тебе в этом слово. Измена твоя не подлежит сомнению, но у тебя будет шанс изложить свои доводы. Честь по чести. Если же ты, наряду с собой, обречешь на гибель и своих людей, то имя твое навеки погрязнет в бесславии.
– Суд, говоришь? – Пастин холодно рассмеялся и повернулся к сидящему в углу толстячку. – Насчет суда давай расспросим моего радушного хозяина. Я поймал его, когда он хотел порскнуть отсюда со своими нечестивыми делишками. Что скажешь, Цефод? Ты бы взялся меня выгораживать? Думается мне, языкастый паразит вроде тебя, лишь понаслышке знакомый с правдой, не говоря уж о справедливости, не преминул бы покуситься на мои монеты и лжесвидетельствовать от моего имени. Скажешь, нет?
От такого предложения законник поежился. Облизнув губы, он залопотал в свойственной его ремеслу манере: фальшиво-вкрадчивым говорком человека благовоспитанного, но лукавого и обтекаемого со всех сторон:
– Не уверен, господин, что гожусь для этой почетной задачи лучше всех. Тем не менее готов порекомендовать, скажем, Лонгина. Вам это интересно?
– Постой-постой, дай угадаю… Не такой ушлый, как ты, но каким, в случае чего, можно поступиться? – Пастин в отвращении передернул плечами. – Ух, проклятое племя… Жаль, что я не застану падение Рима. А то перед этим я стер бы с лица Земли всех крючкотворов.
– Ты не первый, кто этого пожелал бы, – с чувством сказал Макрон. – Хотя думается, далеко не последний.
Оба переглянулись с улыбкой умудренной солидарности. Вскоре после этого медик закончил накладывать повязку, и Пастин нетерпеливым взмахом выпроводил его.
– Сдаваться, префект Катон, я не буду. Хотя и благодарю за предложение. Подозреваю, ты милосердней тех, кто тобой командует.
– Господин легат, умоляю еще раз подумать.
– Решение принято. Теперь прошу вас оставить меня.
Возражать было бессмысленно.
– Как пожелаешь, легат, – скорбно кивнул Катон. – Макрон, идем.
– Стойте! – вскочил со стула Цефод. – Возьмите меня с собой!
– А ну, сидеть! – гаркнул Пастин, уставив в его сторону палец. – Еще раз двинешься – лично тебе глотку перережу.
Бедняга, словно побитый пес, ужался обратно в угол, а Пастин мстительно улыбнулся своим гостям.
– Если я и сделаю что-нибудь доброе в свой смертный час, так это избавлю мир от еще одной скользкой жабы.
Катон, а вслед за ним Макрон отсалютовали легату и, покинув контору, через внутренний двор вышли на улицу, ведущую обратно к Капитолийскому холму. Легионеры молча смотрели парламентариям вслед, а у Катона сердце надрывалось от мысли, что из-за легата и его друзей-заговорщиков вновь будут гибнуть ценные, нужные отчизне люди.
По возвращении к храму они обнаружили, что в Боариум к офицерам вышли оценить обстановку император и его ближайшие советники. Нерон по такому случаю решил поверх своей лиловой с золотом туники надеть доспех; при этом военная экипировка лишь оттеняла его худосочность и мелковатый подбородок. От императора Катона с Макроном отделял неплотный строй телохранителей-германцев.
– Этих двоих пропустить! – подойдя сзади, скомандовал Бурр, и телохранители расступились.
На префекте претория поверх белоснежной туники красовался зеркально-серебристый нагрудник – вопиющий контраст с перепачканными пыльными доспехами Макрона и Катона, измазанными к тому же кровью после отчаянного боя за Фламиниевы ворота.
– Я так понимаю, вы говорили с Пастином о сдаче?
– Да, господин военачальник.
– И что?
– Наши предложения он отверг.
– Значит, смерть ему, – подытожил Бурр. – А вместе с ним и большинству его солдат. Жаль… Но что теперь поделать, коли он избрал этот путь. Идемте, с вами хочет говорить император.
Он подвел их к Нерону, стоявшему особняком от остальных, сложив за спиной руки и озирая сверху участок, который удерживал с оставшейся частью своего легиона Пастин.