Дверь была приоткрыта. Катон толчком открыл ее и увидел перед собой узкий коридор, ведущий к выходу из виллы; дальше путь шел через ухоженный сад. Впереди открывалась широкая дорожка, которая тянулась от одной стороны острова к другой. Она была пустой, если не считать двух фигур, стоящих в отдалении. Они смотрели в его сторону. Нарцисс стоял, приобняв за плечи Луция, и ждал, когда Катон повернет и направится в их сторону. Отсюда взгляду открывался круглый лужок с несколькими кушетками, расположенными так, чтобы взору открывались самые что ни на есть живописные места к востоку. Там на материке, окруженный каменистыми горбами холмов, надменно красовался Везувий. На его склоны уже упала хрустально-золотая сетка низкого, пока еще невидимого солнца. В считаных шагах за Нарциссом площадка обозрения обрывалась в бездну.
Катон остановился в десятке шагов и, прежде чем заговорить, убрал меч в ножны.
– Отпусти Луция, – сказал он.
Мальчик сделал было шаг навстречу отцу, но Нарцисс впился в его плечо ногтями, и ребенок поморщился от боли.
– Я сказал, отпусти его.
– Не думаю, что это будет благоразумно, – с вкрадчивой улыбкой сказал Нарцисс. – Он единственное, что теперь у меня осталось. После того как дело Британника пошло прахом.
– Ты ошибаешься. У тебя не осталось ничего. Ты пуст. И мальчик тебе не в помощь.
– Ой ли? – Нарцисс сделал два плавных шага назад, увлекая с собой и Луция. Оглянувшись через плечо, он остановился не больше чем в пяти шагах от края пропасти. – Подумай хорошенько, Катон. Если ты хочешь, чтобы твой сын вырос и стал мужчиной, тебе придется сделать то, о чем я попрошу.
– И чего же ты попросишь? – пододвигаясь на шаг, спросил Катон.
– Во-от, уже ближе, – пропел Нарцисс. – Выслушай меня. До заговора мне нет дела. Мне все равно, что станет с моими так называемыми соратниками, не говоря уже об избалованном дитяте, что болтает ножками в этом тронном зале. Меня заботит лишь моя собственная участь. Я должен остаться в живых. И если тебе дорог твой сын, то ты меня отпустишь. И не просто отпустишь, а проводишь с этого острова и дашь мне скрыться, так сказать, в тихой безвестности.
– Скрыться и забыть все это у тебя не получится, – ответил Катон. – С той кровью, что у тебя на руках.
– Хм… Учитывая, сколько я ее уже и без того пролил, разница небольшая. Кровинкой больше, кровинкой меньше, чего уж тут мелочиться? – Нарцисс отодвинулся еще на шаг и подтянул к себе Луция.
Сердце у Катона гулко стукнуло; он едва сдерживался, но срываться было недопустимо.
– Чего тебе от меня нужно?
– Твое слово, Катон. Я знаю тебя достаточно, как человека слова и дела, доблести и чести. Редкие качества в нынешнем мире, что, однако, не делает их менее ценными. И я на них полагаюсь. Дай слово, что поможешь мне бежать, и я дарую тебе жизнь твоего сына.
– Не слушай его, парень, – негромко рыкнул за спиной успевший подойти Макрон. – Все свои обещания нам он никогда не сдерживал. Кроме того, ты ведь поклялся его прикончить.
– Я знаю. Но что делать? Луций у него в руках.
Макрон встал рядом с другом и гневно воззрился на Нарцисса.
– Слышь ты, кусок дерьма! Выпусти мальчонку. Деваться тебе все одно некуда, ты это знаешь. Неужто ты всерьез вздумал забрать с собой в Гадес еще и Луция? Вам же с ним не по пути!
– Именно так я и думаю поступить. Если только твой друг не даст мне своего слова. Ну так что, Катон?
Префект, морщась как от боли, смотрел на своего сынишку, на ужас в его распахнутых глазах. Сердце мучительно сжималось; любовь и стремление спасти, оградить своего ребенка от опасности заполоняло все его существо. Сухо сглотнув, он выдавил:
– Даю слово. Только отпусти его.
– Тогда поклянись жизнью своего мальчика. Перед Юпитером великим и всемогущим. Ну?
– Клянусь Юпитером всемогущим и жизнью своего сына, что помогу тебе бежать.
Глаза Нарцисса пытливо прищурились. Секунду-другую помедлив, он убрал руку, и Луций бегом побежал к отцу. Катон подхватил его и порывисто прижал к себе, лаская рукой мягкие кудряшки, запахом которых не мог надышаться.
– Папа, – шептал Луций, доверчиво тычась личиком ему в плечо, – мой папочка.
– Какое трогательное воссоединение, – играя масленой улыбкой, отступил от края пропасти Нарцисс.
И тут во мгновение, не ухваченное ни им, ни Катоном, вперед метнулся Макрон и, схватив Нарцисса за руку, закрутил ее ему за спину. Сановник вякнул и задергался, тщетно скользя сандалиями по траве. Одним шагом Макрон подступил к пропасти и, сделав замах, метнул свою распяленную ношу. Болтая конечностями, Нарцисс с диким погибельным воплем исчез из виду. Центурион, подступив к краю, наблюдал, как вольноотпущенник, отпущенный сейчас на волю в буквальном смысле, с воплями летит с отвесной стены утеса вниз. Вот, уже далеко внизу, его тело грянулось о скальный выступ, отлетело и продолжило падение уже изломленным недвижным тючком, беззвучно шлепнувшись и бесследно канув в ряби морских волн.
– Всё, – одобрительно крякнул ветеран, – теперь точно издох. Хвала богам, мы от него избавились.
– Макрон, я же слово дал! – воскликнул Катон с укоризной. – Сыном поклялся…
Отступив от края на безопасное расстояние, центурион повернулся к другу:
– Ну дал, ну поклялся… Только ведь до этого ты поклялся его убить. А первое слово дороже второго. К тому же я не давал клятв никому. А значит, ни один из нас не внакладе. Я имею в виду нас троих.
Как раз в эту секунду крыши виллы волшебно озарил красноватый сполох утреннего света, на который все трое невольно загляделись.
– День будет знатный, – сказал Макрон и, протянув руку, взъерошил вихры Луцию. – Верно, солдатик?
Но ребенок лишь пригнулся и теснее припал к отцу, просительно сказав ему на ухо:
– Пап, пойдем скорей домой…
Глядя поверх детского плечика, Катон заметил на лице друга радость и вместе с тем легкую ревнивинку. Безусловно, Макрон со свойственной ему сметкой догадался, что бравый дядюшка в глазах ребенка отныне безнадежно уступает место фигуре отца. Оставалось лишь порадоваться за друга.
Макрон прокашлялся, но горло все равно распирал комок.
– Идем отсюда поскорей, Катон. Пока я, язви меня в душу, на слезы не изошел.
Глава 41
– Не самые веселые посиделки, – заметил вполголоса Макрон, оглядывая обеденную залу дворца.
После той схватки на Капреях минуло несколько дней. Из заговорщиков не уцелел никто. Те, кто отказался расстаться с жизнью добровольно, были казнены. В живых высочайшим распоряжением был оставлен лишь Британник. Его Катон доставил с острова вместе с остатками Шестого легиона и преторианских когорт. Возвращение принцепса в Рим прошло тихо, а Нерон объявил, что дарует своему сводному брату прощение и помилование. Такое великодушие изумило и знать, и простонародье. Многие сочли это воплощением устоев золотого века, обетованного новым императором на заре его владычества. В знак своего расположения Нерон возвестил Рим о пире в честь совершеннолетия Британника, который соответственно назывался ближайшим советником, наперсником и наследником императора.
Однако те, в ком присутствовала хотя бы доля здравого смысла, всем этим словесам не верили. И уж менее всего верил им Британник. Сейчас Катон посмотрел в сторону главного стола, что находился на возвышении. Посередине там возлежал Нерон в окружении своего семейства и разношерстных друзей от мира искусств – актеров, музыкантов и поэтов. Непосредственно справа находилась его мать Агриппина; судя по скучливому пощипыванию виноградной грозди, их болтовня ей докучала. Слева от императора возлежал Британник, с мрачным видом глядя вниз себе на руки. Время от времени Нерон оборачивался и с какой-нибудь шутливой ремаркой шлепал его по спине, отчего юноша всякий раз крупно вздрагивал.
– Сколько ты ему дашь? – тихо спросил Макрон. – Ставлю сестерций против десяти денариев, если он доживет до конца года.
– Я бы на такую ставку не решился, – усомнился Катон. – Бедный рохля…
– Пожалуй, соглашусь… А как там, кстати, Луций?
По возвращении в Рим Макрон намеренно дистанцировался от своего друга. Катон с сыном сейчас жили в той части дома Семпрония, что не пострадала от огня. Хотя зваться таковым ему оставалось недолго. Кроме внука, родственников у почившего сенатора не оставалось. При обычном ходе дел дом и все состояние должны были перейти к Луцию. Но обычными нынешние времена не являлись. По подсказке Палласа, Нерон конфисковал всю собственность мятежного сенатора – участь, обычно постигающая тех, кто совершил измену против Рима. А затем он своим указом (и вопреки советам имперского секретаря, рассчитывавшего поднажиться на конфискации) передарил это состояние Катону в знак признательности за ту роль, которую тот сыграл в сокрушении заговора.
– С Луцием все хорошо, – ответил Катон. – Я такого даже не ожидал – с учетом того, что ему пришлось перенести.
– Вот тебе и детишки. Видно, нет такой трагедии, какую нельзя устранить новой для них игрушкой… И все равно, тебе надо быть с ним как можно больше. Отец ему теперь нужен как никогда. Ты ж единственный, кто у него остался.
Катон, кивнув, решил сменить тему:
– Ну, а как дела у тебя, с твоей любовью?
Макрон осклабился.
– Хорошо, и даже лучше того. Каждое блюдо, что она мне готовит, для меня сущий пир. А уж ночки у нас с ней… что там твоя битва на Капреях. И ночью, и поутру. Думал, что пообвыкну, да не тут-то было… Неплохо, правда?
– Звучит именно так. А что дальше? Ты на ней женишься? Думаешь остепениться?
– А что. Может, и соблазнюсь.
– Ты? – Катон изогнул бровь. – Я думал, ты пожизненно привязал себя к солдатству.
Макрон в задумчивости поскреб подбородок.
– Не знаю. Если я что-то и усвоил по жизни, так это что постоянства в ней не бывает. Я вот, например, не становлюсь моложе. Лучшие дни моего солдатства уже позади. Чем дольше я остаюсь в игре, тем вернее шанс, что какая-нибудь образина из варваров возьмет и прикончит меня. Или вон раны получу с увечьями… А потому, может, и вправду лучше уйти со службы к моей чаровнице. Если только я сам не соблазню ее стать армейской женой. А что? Деньжат я поднакопил, так что на житье в отставке хватит с лихвой, даже если не считать наторгованной за годы военной добычи. Можем с Петронеллой и дельце открыть где-нибудь в спокойном уголке империи. Или к матери моей подадимся; она обосновалась в Лондиниуме…