— Твоего папаню, парень, позавчера в ночи сцапали на конюшне. Удрать настропалился твой папаня, да за хвост его сцапали.
И посмотрел эдак пренебрежительно, и усмехнулся, дескать, инг он инг и есть, круглоголовых подпевала, только с виду смел да силен, а как пятки подпекло — себя позабыл от страха. И ты, дескать, заморыш ингский, ни два ни полтора, ни рыба ни мясо, получи от господ своих пряник за верную службу. Я и расспрашивать его не стал, сразу в дом побег, к кладовым, где батька в прошлый раз сидел.
И точно, гляжу — под факелом Малец, стражник наш, спиной дверь подпирает, ноги поперек прохода вытянул. И меч его рядышком к стенке прислонен.
— Эй, — окликает, — Летери, мальчуган, куды летишь, нос расквасишь! Сюды, — говорит, — тормози!
И лыбится. Малец — это вам не Сверчок-пустозвон, Малец — парень свой, веселый да приветливый.
— До папки прибежал? — говорит, — ниче, не боись, скоро выпустят папку твово, только господин капитан с отрядом обратно возвернутся, так сразу и выпустят.
Я на его так и вытаращился.
— Господин Ульганар? — переспрашиваю.
— Э, — смеется Малец, — да ты, никак, не знаешь ничего? Драконид-то наш объявился чуть заполдень, от убивца, значит, сбег, с господином Мельхиором разговор имел, и господин Мельхиор с им два отряда послал, чтоб убивца, значит, прямо в логове его и схватить. С такого дела, сдается мне, не будет господин Мельхиор обиду копить, да и выпустит Имори нашего, вина-то его небольшая, а коли удача лицом повернулась, то чего ж зазря мужика в темной мариновать?
Тут из-за двери зашуршало и батькин голос послышался:
— Малец, — батька говорит, — пусти-ка ко мне паренька парой слов перемолвиться.
— И то верно, — кивает Малец и засов отодвигает, — вы чирикайте себе, а скоро и Глазастый придет, принесет чой-нито выпить. Для сугреву, да и за капитанов поход заодно, ага?
Впустил он меня в каморку темную, и батька меня скоренько сгреб и к себе притиснул.
— Зачем явился? — говорит, а сам на руки меня подхватил и тискает как пятилетнего, — Я ж тебе что велел? Я ж тебе велел у бабки сидеть. Куда ж бабка-то смотрела?
Тут я ему все и выдал. Все как есть рассказал, и про господина Ульганара тож.
— Он за госпожой сюда приходил, — объясняю, — эт колдун его научил, Господь свидетель. Украл капитан госпожу нашу, и обратно не возвернется.
— Вот как, — батька говорит, — ишь ты, значит вовсе не молодой господин Рейгред доброе дело сделал, убивец, значит… Не хватились пока, выходит, госпожи?
Я головой замотал, и тут он меня к двери отпихнул.
— Уходи, — шепчет, — уходи скорее. Нечего тебе здесь делать.
— Бать, — говорю, — да как же? Куда я пойду? В доме-то пусто!
— Проваливай отсюда сейчас же. Жди Радвару, — а голос у его злой такой, отчаянный, — И не приходи сюда больше. Никогда. Слышишь? — и опять к себе прижал, сильно, аж дух перехватило, — Летери, голубчик мой родименький, прости, если обижал, за все прости, помолись за меня… — и опять отпихнул, отвернулся, — Малец! — кричит, а голос так и гуляет, — Малец! Забирай парня, побалакали мы.
— Бать, а бать… — я было заныл, батьку моего нытье да слезы завсегда пробирали, а тут не до того ему, отвернулся, глаза прячет. Малец дверь распахнул, смотрю — по коридору Глазастый топает, и кувшин здоровущий у его в руках, а на пальце три кружки болтаются.
— Все, — говорит Малец, — двигай отсюдова, парень. Мы тут с твоим батькой тоже побалакать хотим.
Вывел меня за порог, а тут по коридору опять топот — да поспешный такой, и еще слышу — оружие лязгает.
— Хваты, никак, — Глазастый говорит.
— Во! — Малец палец поднял, — Небось с приказом. Ослобождать тебя, Имори. Держи кружку.
Хваты из-за угла показались, Малец с Глазастым поздаровались в два голоса, а те словно бы и не слышат. А батька через стражниковы головы прямо мне в глаза взглянул — меня так в темный угол и отмело.
Подошли хваты, ни слова единого не сказав, кувшин и кружки из рук повышибли, Малец завякал что-то, и по шее тотчас схлопотал, без всяких разъяснений. Развернули хваты всех троих к стене таким способом, чтоб те ладонями в камень уперлись, да ноги расставили, обхлопали со всех боков, споро так, деловито, а у стражников оружие отстегнули. Ни крику, ни ругани, Малец с Глазастым, да и батька мой смирнехонько стояли, друг на друга не глядючи. И такая жуть на меня нашла, Господи!..
Так ведь, глазом не моргнув, прибьют насмерть, и спросить не подумают — зачем, за что… Стоит господину Мельхиору пальцем шевельнуть… ой, мама моя, что выходит-то? Выходит-то, он и шевельнул… пальцем своим, в смысле…
И сидел я в углу, сидел и моргал только, да горло у меня все норовило в узел затянуться. Потом батьку опять в кладовку затолкали, засов в скобы воткнули, один хват на страже остался, а двое Глазастого с Мальцом увели. Пороть небось. На конюшню.
Вытер я глаза, вылез из угла, да попытался было мимо проскользнуть. А хват, что на страже встал, как гаркнет:
— А ну, пацан, прибери здесь!
Я — что? Я слуга послушный, я все осколки подобрал, а что носом шмыгал, так это продуло меня просто…
— Счас, — говорю, — тряпку принесу…
И побег прочь поскорее.
Хватился господин Мельхиор госпожи моей Альсарены, понял, что провел его капитан, мстителем наученный. Дай Бог, конечно, им счастливого пути, и госпоже, и капитану, и Мотыльку… да только батькой моим вы заслонились, господа хорошие. Что ему, он слуга, он ответит, ему положено за вас за всех отвечать… за всех за вас, будьте вы прокляты!..
Тот, Кто Вернется
Я закончил перевязку, убрал иглы и прочее в аптечку. Подбросил еще веток в костер. Темно уже совсем. Обернулся. Радвара-энна тихо сидела рядышком. Встретив мой взгляд, проговорила негромко:
— А ребятки-то улетели.
Ребятки?
— Ссорились вроде сперва, девонька шумела шибко, возмущалась вроде как… а потом — полетели, — вздохнула печально.
Что ж, и правильно. Значит, сперва ссорились, а потом Иргиаро ее забрал. Совершенно нечего ей тут делать, марантине нашей. Сами калечим, сами и лечим. Хотя руки ему рвал не я.
Пациент хрипло застонал и открыл глаза. Дернулся, я придержал за плечи, Герен скрипнул зубами.
— Спокойно, — сказал я. — Лежи.
— Где я? Что… что было? Я…
— Все в порядке. Все остались живы. Не двигай руками. Не двигай, я говорю.
Он, перекосившись от боли, попытался сжать кулаки. Я бросил пальцы на плечи ему, обездвижил от локтя.
— Не суетись. В таком состоянии я тебя никуда не отпущу.
Он нахмурился.
— Не раньше, чем через неделю.
— Понятно, — втянул воздух сквозь зубы. — Варианты есть?
Варианты… Я не собираюсь бросать тебя здесь, круглоголовый. Все, кончился твой свободный выбор. Теперь ты просто мой пациент и никуда ты не денешься. Но я знаю, что такое беспомощность. Я не хочу унижать тебя, Гер.
— Есть еще один вариант. Рискованный, правда.
— Не тяни. Какой?
Эссарахр его прикончит. А вот моя кровь — вряд ли.
— Могу дать тебе лекарство. Я никогда не давал его вессарам. Ты можешь умереть. Не скалься, я обязан предупредить.
— Давай свое лекарство, — сказал он. — Так — даже лучше.
Иллюстрация к Игровке: а я не виноват, Господи, мы эксперимент ставили, для науки. Ладно. Может, ты все-таки останешься жив?
Эрхеас, это мы.
Йерр! Все в порядке, девочка?
Все хорошо. Мы идем, Эрхеас.
Она появилась из-за кустов, сгусток ночного мрака, размазанный клок тумана. Скользнула ко мне, потерлась щекой о мое плечо.
Эрхеас, этот вессар?..
Это — пациент, златоглазка моя. Как ты думаешь, если дать ему пару капель из тебя в чашке моей крови, он выживет?
Мы не знаем. Мы не лечили вессаров.
Ладно. Попробуем.
Я взял нож, нашарил в сумке плоскую чашку, сделал надрез — Радвара-энна тихо охнула. Достаточно. Остановил кровь. Йерр подставила шею, я легонько уколол, принял в чашку три капли. Йерр отдернула голову.
— Вот. Пей.
— Это что? — брезгливо скривился Ульганар. — Я тебе что, вампир?
— Обещанное лекарство. Давай подержу голову. Глотай.
— Ты уверен, что это именно то, что нужно? Не спутал, случайно, меня с этим, Мотылем?
Недоверчивый ты наш.
— Будешь выпендриваться — оставлю, как есть. И неделю проваляешься. А то и две.
— Ф-фу, гадость.
Я "гадость" или лекарство "гадость"? Кровь как кровь…
Однако выпил. Я сунул ему в рот немножко снега. Он прожевал.
— Спасибо.
Неожиданно зевнул, сморщился недоуменно.
— Так и надо, — сказал я.
Но сам в этом уверен не был. Положил ладонь на лоб ему. Кожа нагревалась быстро. Слишком быстро, черт. Три капли — не много ли? Пациент вдруг вздрогнул всем телом раз, и другой.
Готов. Спит. Пульс зачастил, дыхание резкое, судорожное. Радвара-энна нагнулась к Ульганару, разглядывая, оттянула веко…
Это — как экесс. У вессара — экесс. Странно.
Йерр, его надо в дом. Мы пойдем к Радваре-энне.
— Что с ним, Сущие?.. Ты ж ему крови своей дал… — Радвара-энна смотрела на меня расширившимися глазами, рука дернулась коснутья меня и бессильно упала на колено. — Релован… — робкий шепот, — Малыш…
Да, Радвара-энна. Да. Вот такая у меня кровь.
— Так получилось, — я улыбнулся.
Она покачала головой, зябко повела плечами. Все-таки протянула руку, стиснула мои пальцы.
Спасибо, Радвара-энна. Спасибо.
— Ему теперь сутки лежать. Придется вернуться к тебе.
— А эти… "хваты"?
— Они вдогон пошли. А мы — останемся. Ненадолго.
Радвара-энна кивнула. Поднялась.
Я устроил сумки на спине Йерр, сам взял Гера. Плечо потерпит. Недалеко идти.
Горячий, но в меру. Это все-таки — не экесс. Экесс бы он не выдержал. И Йерр не смогла бы помочь.
Пойдем, маленькая.
Да. Те вессары, они ушли веером на закат и на тепло.
Это хорошо. И — следы, девочка.
Мы пойдем сзади, Эрхеас. Следов не останется.