И слова его последние как бы в воздухе повисли. И господин мой Рейгред ничего на них не сказал. А брат его дале пытает:
— Мельхиор не выпустит никого, когда обнаружит исчезновение Имори. И сразу догадается, что это наших рук дело. Поймет, что мы прячем его где-то под боком. И в гробы заглянет, даже если мы будем молчать, как немые…
— Ты уже засветился…
— Да.
— Тогда уходи. Я буду думать сам.
— Про кальсаберитские гробы? Идея могла бы сработать, но только летом. Зимой живой человек в гробу долго не пролежит. Вернее, пролежит, но живым быть перестанет.
— Не про гробы. Про другое.
— Времени нет, Рейгред. Совсем нет.
Тут господин мой Рейгред взбеленился:
— Проклятье! Удобную ты себе роль выбрал, братец! Скептик, чтоб тебя! Критик! Ты сам хоть что-нибудь предложил? Сидит тут и критикует!
— Жалко, Альсарены нет… У нее бы наверняка такой пророшок нашелся, от которого человек будто мертвый становится. Не дышит будто бы, и холодный…
— Ну да, подсыпать Имори в миску, утречком его обнаружат и вытащат на ледник, где он благополучно замерзнет…
— Стандартно мыслишь. Почему — Имори? Почему бы не…
Пауза. Я слышал, как они оба дышат, трудно, учащенно, словно бежали сломя голову, да все в гору…
— Фантазия у тебя, Эрвел, — проговорил наконец молодой господин, а голос у него охрип, и даже дрожал немножко, — похлеще моей…
— Ты не понял… — прошептал Эрвел, — я не имел в виду… Альсарена все равно далеко…
— Угу, — согласился младший, и не ясно было, то ли поверил он брату, то ли нет.
— Думаешь, ляпнул, а теперь на попятную? Рейгред, я же правда ничего такого…
— Само собой, ничего такого. Это я… Это мой извращенный разум…
— Рейгред!
Зашуршала ткань. Молодой господин отвернулся. А я сидел на полу за спинами у их и кулак кусал. Это надо же! Ради моего батьки, ради простого мужика, слуги самого распоследнего… Можа вылезть, рассказать господам моим про наследника, про Мотылька да про крестьян, что ночью к бабке Радваре приходили? Можа вместе мы и напридумаем что-нито?..
— Смотри, — пошевелился вдруг господин мой Эрвел, и померещилось мне на миг, что это меня он в темноте углядел. — Смотри, — сказал он, — Свечи-то на Древе все горят.
— Отец Дилментир следит, чтоб не гасли, — ответил Рейгред, — Работа у него такая.
— Поддерживать надежду? — старший вдруг поднялся, глядя на алтарь, — Зачем мы пришли сюда, брат?
Тот фыркнул:
— Убедиться лишний раз, что эту поганую жизнь не переделать. Точнее, ее можно сделать еще поганей. Тут возможностей прорва.
— Рейгред, — сказал старший, — Сожженое Дерево расцвело. Разве ты не веришь в чудо Дня Цветения?
— Никогда не видел ни одного чуда.
И такая горечь в голосе, такая боль…
— Свет для каждого из многих, и любовь, — нараспев проговорил старший, — День Цветенья на пороге холодов…
Я и думать не мог, что знает господин мой Эрвел деревенскую песенку. И так она в устах его прозвучала… ну словно бы молитва… словно бы отец Дилментир прочитал тихонечко из Истинного Закона: " …горести ваши и потери — лишь испытания бессмертной души на смертном пути, как морозы и вьюги — испытания на пути года…"
— Пойдем, — позвал старший брат младшего, — Пойдем, преклоним колена. В храме следует молиться, а не заговоры плести.
И вздохнул младший, и тоже поднялся. Провел ладонью по стриженым волосам, будто взгляд мой затылок ему щекотал. И обернулся.
И увидел меня.
— Летери, — только и вымолвил он.
И я встал между скамей и посмотрел в глаза ему.
— Господин мой Рейгред, — сказал я, — Господин мой Эрвел. Выслушайте Летери, слугу вашего.
Тот, Кто Вернется
Я не стал прибегать к помощи Иргиаро, чтобы добраться до "самого верха". На второй этаж я уже лазил, и, даже если лестница со второго этажа на третий тоже изуродована, чтобы по ней было не пройти, выученик Альдарта Гордеца там проберется. А Иргиаро и так поднимать целую толпу, да еще собак впридачу.
Ладно.
Сумку с аптечкой я все-таки взял с собой, а вот "черную" пришлось оставить. Неподалеку от деревни, в лесу. В сугробе. Однако, забираться наверх с сумкой… Глупости. Даже наш доблестный капитан тащил их обе почти милю.
Прошел в большую залу.
Что ж, Орлиный Коготь, мы уже простились, и вот снова я пришел.
Человек, не имеющий прав ни на тебя, ни на эту землю, ни на что здесь. И нож свой я вытащил из гнезда на остатках оружейного стояка еще в прошлый раз. И дело мое сделано. И в Аххар Лаог мне не вернуться никогда — сон, что Йерр подарила Маленькой Марантине, снова резанул по незажившему, сочащемуся кровью… Хорошо, что больных не задело моей тоской… Впрочем, тогда, во сне, мне было не до тоски. Я — работал.
Между прочим, у тебя и сейчас есть работа. Имори. Еще один пациент, э?
Довольно.
Пристроил сумку за спиной, отцентровался.
Вот так.
Погладил шершавую стену, воспоминание о прошлом "восползании" вызвало только легкую усмешку…
Нащупал пальцами опору.
Подтянулся.
Все это — глупости. Набрался пессимизма от Маленькой Марантины. Да, дело — закончено. Да, в Аххар Лаог — не вернуться. Но разве ты остался один?
Мы — эрса, маленькая, и пока мы — вместе. И уйдем мы — тоже вместе. Без тебя я жить не стану.
Так. Это еще что тут валяется? Кажется… Ну да, точно, сеть. Та самая, которую Адван Каоренец лично отрыл в Треверргаре и приволок в развалины, чтобы ловить "летучую тварь". Интересно, что она тут делает, возле "наблюдательной дыры" — пролома между этажами, и как она сюда попала? Сама приползла, что ли?..
А лестница на третий этаж была в полном порядке.
Поднявшись, я увидел довольно странную картину. По коридору целеустремленно, но несколько неловко двигались в обнимку Иргиаро задом наперед и Гер… связанные на поясе чем-то… веревкой. Все понятно. Гер сам держаться не может, а Иргиаро неудобно его держать. Это женщины постарались. А кто будет развязывать наверху их замечательную веревку, не подумали.
— Проблемы? — улыбнулся я, подходя ближе.
— Ага, — полуобернулся Иргиаро, — Узел затянулся.
— Убери руки, — сказал я, дернул из ножен кинжал.
Снизу уже забеспокоились. Маленькая Марантина завопила:
— Мотылек! Эй! Что там у вас? — словно Иргиаро находился отсюда мили за три, а то и за пять.
Я прошел на, так сказать, "балкон", нагнулся и увидел их — собаки были спокойны, Маленькая Марантина задрала голову и таращилась.
— Не ори, — сказал я.
Мимо, чуть задев меня массой левого крыла, прошел Иргиаро и спрыгнул вниз. Мощный хлопок — парение…
Ладно. Надо больного пристроить, желательно — в тепло.
— Идем, Герен.
Комнату Иргиаро пришлось поискать. Радушный хозяин не сообщил нам, например — "третья слева" или "пятая от лестницы". Я просто открывал одну за другой все двери, узнавая и не узнавая комнатки-мастерские. Хранилище плотницкого инструмента… ткацкая комната… Дагвов "тайник" с мишенью для ножей, Дагв сперва отрабатывал всякие хитрые броски сам, и только потом выходил к общей мишени во дворе…
О, а вот и искомое.
— Входи, это здесь, — снял сумку, — Садись вот на кровать. Садись, садись.
Устроив пациента, огляделся.
Я не мог вспомнить, что здесь было раньше, в этой комнате — знакомой, забытой, чужой, чужой… Иргиаро славно обжил ее, хотя вещей очень мало — койка, на которой сидит Гер, табурет, стол с грубо сколоченной конструкцией… кажется, для рисования, стопочка книг, большая папка, ширма, жаровня, куча нарезанного торфа в углу, немного одежды…
Роспись ширмы — неужто сам? — оставляла странное ощущение.
Легкий, нарочито небрежный контур… рисунок будто тянул в себя, наделяя грустью, острой и чистой, как прокаленный в пламени стилет…
А на окнах — я сперва даже подумал, это настоящие витражи. Нет, тоже роспись. Яркие, сочные краски — птицы и цветы, буйство жизни, поздняя весна или лето, тепло…
— Красивый витраж, — проговорил Герен за моей спиной.
Да, красивый.
Из-за двери донеслось:
— Ой, теть Радвара, а что ты здесь стоишь? — Маленькая Марантина.
— Да как-то… — ответ.
— Входи, входи, — обе они вошли, Маленькая Марантина с гордостью кивнула:- Рассматриваете? Здорово, правда? Жалко оставлять.
"Теть Радвара" села в угол, на табурет, а Маленькая Марантина принялась хозяйничать — принесла из кучи торф, загрузила жаровню, я подсел, вытащил кресало, разжег огонь.
— Где тут у вас решетка? — молоко во фляжке, крупа в мешке, мешок — в "синей сумке".
Сейчас мы все сделаем. Приладил решетку, достал котелок, вылил молоко, хорошая у меня фляжка, удобная…
Вошел Иргиаро, с ним — оба пса.
— Ты кашу будешь? — спросил я.
Иргиаро моргнул.
— Кашу? Это что? Вот это вареное молоко?
— Молоко с крупой, — выудил крупу, встряхнул мешочек.
Иргиаро подумал, потом пожал плечом:
— Не знаю. Дашь попробовать.
— Я тебе тут молока немножко оставил, — протянул ему фляжку, он взял:
— Спасибо.
В тесной комнатке ему некуда было деваться — на кровати сидели Гер и Маленькая Марантина, он бы третьим не поместился, табурет тоже был занят — Иргиаро стоял посреди комнаты и неуверенно переминался с ноги на ногу, рукоять меча, умотанная в тряпки, привычно торчала над его плечом.
— Есть хочу, — сказала Маленькая Марантина. Огляделась и вздохнула:- Оставил рисунки, все оставил. Жалко.
— Краски взял, — ответил Иргиаро, — А вот книги пришлось оставить.
— Место в сумках есть, — я улыбнулся:- Все равно какое-то время придется ехать вместе.
Маленькая Марантина загорелась.
— Возьми их, а? В любом случае, хоть не пропадут.
— Ткань с ширмы можно свернуть плотным рулоном, — сказал я. — Витражики тоже возьмем. Я упакую.
Иргиаро удивленно поглядел на меня:
— Зачем? Это ведь так, ерунда… Да зачем, ерунда какая…
Покраснел? Или показалось?
— Мешай кашу, — велел я Маленькой Марантине и пошел снимать ширму.