Мы вошли, и выпущенная Йерр Маленькая Марантина поднялась с подстилки и кинулась к Иргиаро. Он потянулся было обнять ее, но Маленькая Марантина опустилась перед ним на колени. Иргиаро сначала растерялся, потом подхватил свою драгоценную, дотащил до подстилки. Йерр оглянулась на них через плечо.
Мы пойдем в лес, Эрхеас. Мы принесем вкусное в маленький дом.
Да, малышка. Я постараюсь прийти, как только смогу.
Мы будем ждать, Эрхеас.
Ишь, голубки в гнездышке. Воркуют, целуются. Маленькая Марантина вдруг принялась рыдать. Слезы, сопли, всхлипы и попытки утереться рукавом. Кажется, это надолго. А у меня еще ничего не сделано, родные. В конце концов, я сюда пришел сегодня Маленьких Марантин у Сестрицы отбирать, что ли?
Достал платок, подошел к ним.
— На, высморкайся. Кстати, как ты сюда пришла?
После всего этого переполоха, после того, как Адван Каоренец лично вздрючил посты…
— Сюда? — она огляделась, словно не понимая, где находится, — А! — вспомнила: — По подземному ходу.
Что?
— По подземному ходу?
— Да. Когда это было… вчера. Обнаружили в моей башне. Убийца по нему ходил.
Ну да, конечно. Обнаружили. Но ты-то как его открыла? И как прошла мимо лучников на лестнице?
— Ты знаешь, как он отпирается, Альсарена Треверра?
Поморгала, потом пробормотала немного растерянно:
— По правде говоря, не знаю… как-то открылся…
Что ж, пусть. Подарю ей его. Мне старый приятель все равно больше не послужит.
— Твой ход открывается так, — я описал последовательность — снаружи и изнутри, заставил ее трижды повторить, а потом спросил:
— А что ты сделала с постом, Альсарена Треверра?
— С постом?.. Ах, ну да, с постом. Я дала им снотворного. Да, вытяжки из черного мака.
Н-да-а. И побежала сюда, искать своего ненаглядного Иргиаро. Даже принимая во внимание жаровню, выданную лучникам лично Адваном Каоренцем, и скорую смену постов…
Кстати, о смене постов.
— Дала снотворное? Больше четверти назад? Марантина.
Тут с нее слетела вся шелуха, и осталась насмерть перепуганная девчонка.
— О Господи! — вскочила, — Больше четверти! Они же замерзнут! Стуро, скорее! Скорее! Отнеси меня к подземному ходу!
— Погоди, ты же говорила, что останешься здесь. Только что говорила, — Иргиаро нахмурился.
— Стуро, я их убила, понимаешь, я их убила! Они замерзнут! Они насмерть замерзнут!
— А меня, чтобы вытащить их, рядом не будет, — завершил я.
Иргиаро развернулся ко мне, в черных глазищах — запоздалый страх. Он представил, как вернулся бы и — нашел свою Маленькую Марантину…
Тяжело вздохнул, и они наконец-то отправились восвояси. Альсарена Треверра даже не попрощалась. Ох уж мне эти лираэнцы, никакого понятия об элементарной вежливости.
Они ушли, и я сложил щепочки и хворост, развел костерок. Все равно успею, родные. И посидеть с вами успею. Просто обратно — побегу. Я ведь довольно быстро бегаю.
Вытащил из пояса сверточек с приношением, отделил третью часть.
Дядя… Ты хорошо понимал меня, дядя. Как нездоровый — нездорового. С тобой я был иногда даже откровенней, чем с отцом. Отец видел во мне — маму, память о ней, последнее, что у него от нее осталось…
Ирован Эдаваргон, старший брат отца моего, ты, приходивший в мой лихорадочный бред, говоривший со мной в Нигде, услышь своего племянника, приди и прими Выкуп за кровь, что неправедно отнята.
— Каждому — своя дорога, малыш. Не слушай этих обалдуев. Они еще просто молоды, — дядя осторожно поглаживает правое колено, и рука моя сама тянется взять у него боль, — Молоды. Но молодость — проходит, — усмехается невесело, проводит пальцами по почти седым волосам.
Твоя молодость звенела балладами, Стальной Ирован, ты не любишь громких слов, но мы, род твой, гордимся тобой. Искалеченный в бою, вынужденный оставить военную службу, ты не сломался, не решил, что жизнь кончена. Книга твоя — я читал ее, дядя, не уступит лучшим трактатам о ведении войны… Хоть война и не мой путь. Я стану — лекарем. Целителем стану я, дядя. Научусь в Каорене всему-всему, и вылечу тебя, чтобы нога твоя стала сгибаться, чтобы не болели старые раны к перемене погоды…
Подходит Иланелл. Ради праздника — в женской одежде, но с мечом на поясе. Иланелл тоже будет Танцевать в честь Вступающего в Стремя.
— А, здравствуй, девочка. Ну, как, освоила старика Алаторга?
— Освоила, — отвечает Иланелл негромко.
Насмешливая, грозная Иланелл в присутствии дяди делается такой вот тихой, словно бы даже робкой. И я знаю, почему это. И Ордар знает, и немного сердит на сестру. И няня Норданелл ворчит, что эдак недолго и в старых девах остаться, а Иланелл мрачно отмалчивается. А дядя… он, конечно, тоже знает. Но делает вид, что ничего не происходит…
Приди же, Ирован Эдаваргон, прими Выкуп и пребудь отныне в Покое…
Гарваот Ирваргон, отец невесты моей нареченной, и ты, Норадвар Лайдовангон, побратимы отца моего, гости праздника, Вводящие, услышьте меня, я принес вам плату за последний ваш бой, Выкуп за кровь вашу принес вам последний из Эдаваргонов…
— Ишь ты, славно пристроились, ничего не скажешь, — Гатвар нарушает неспешное времяпровождение в уголочке, где пристроились дядя Норадвар и дядя Гарваот с Варганом и Халором, в компании четырех уже пустых и четырех еще полных бутылочек. Дядя Норадвар и дядя Гарваот приехали утром, и с утра уже отмечают наступающий праздник. Отец тоже пил с ними, но потом ушел на Поляну, к Камню, проследить за приготовлениями. А будущие Вводящие — решили продолжать. Веселый бездетный Норадвар все норовит угостить и меня, а я пытаюсь вежливо отказаться. Первую чашу уже выпили, все рассредоточились… то есть, сосредоточились. А я все жду момента потихоньку улизнуть. Ненадолго, только в лес и обратно. Я обещал Литаонелл гнездышко малиновки, с яичками-болтунами, из которых никто не вылупился. Понимаю, что можно — и завтра, что никуда это гнездышко не денется, но… очень хочется принести его именно сейчас. Как подарок принявшей мой Дар…
— Да отвяжись ты, — отмахивается дядя Норадвар, — Ну, промочим горло. Хочешь — присоединяйся.
— Эй, парни, да вы уже тепленькие, — стуча палкой, подходит дядя. — Камень с конем не спутаете? А Вступающего в Стремя со мной?
— А что, мы и тебя Введем, — улыбается дядя Гарваот, — Мы вообще пьем за нашу замечательную молодежь. За наших мальчиков и девочек, черт побери, за родство между нашими семьями! Релован, почему ты не хочешь выпить за свою невесту?
— Так, — дядя хмурится. — Гатвар, воды, да побольше.
Гатвар коротко, по-военному, кивает и отправляется за водой. Кунать наших уважаемых гостей разгоряченными головами. Между прочим, удобный случай сбежать — вроде бы — по поручению.
И я кидаюсь за ним. С максимально деловым видом…
Гарваот Ирваргон, Норадвар Лайдовангон, простите, что зову вас вместе, но времени мало у меня, мало времени, придите же, побратимы отца моего, примите Выкуп за кровь, что неправедно отнята, и пребудьте отныне в Покое…
Стуро Иргиаро по прозвищу Мотылек
Под нами тянулся восточный берег озера. Я чувствовал присутствие воды подо льдом, но видеть ее не мог. Собственно, саму границу между землей и водой я только ощущал, зрению же представлялась сумятица белого и синего, снега и ночного мрака. Прямо перед носом свободно полоскались длинные Альсины волосы.
— Ничего не понимаю, — прокричала Альса, выворачивая шею и пытаясь разглядеть внизу хоть что-нибудь, — где мы?
— У озера. Слева — лес, еще дальше — дорога. Прямо на юг — твой дом. Опуститься пониже?
— Ничего не понимаю, — пауза, — Стуро, похоже никакого подземного хода мы не найдем.
Мне это было ясно с самого начала. Отыскать в метель малюсенькую норку в сугробе! Да мы бы и в штиль ничего не нашли.
— Возвращаемся?
— Нет! — она подтянулась, губы ее вклинились в щель между щекой и краем капюшона, — лети в Треверргар, Стуро.
— В какой еще… зачем?
— На башню. Я только спущусь, взгляну на них, и сразу вернусь.
— Снаружи люк не открывается.
Я сказал это и вспомнил про кинжал Маленького Человека. Он и сейчас со мной, этот странный пятипалый кинжал. С помощью кинжала как раз и откроем проклятый люк. Не по душе мне подобная затея, но что делать? Начинать новый спор не было ни сил, ни желания. Глупый аинах, как выражается Йерр, в глубине сознания вопил и грозился: "не делай этого!". А получивший оплеуху от колдуна Иргиаро покорно шел в поводу Альсиных капризов. Или не капризов. Отец Ветер, побыстрее бы все это кончилось!
— Все равно, — потребовала Альса, — лети в Треверргар. На месте сориентируемся.
— Какие-то люди на дороге.
— Люди?
Пропасть, зачем я сказал! Альса встревожилась, завертела головой. Словно надеялась увидеть что-нибудь в снежном месиве.
— Какие люди, Стуро?
— Откуда я знаю, какие? Путники, наверное. Путешественники.
— Путешественники? Шутишь? Кто путешествует в такую ночь? Это Треверргарские. Зачем они вышли? Меня, наверно, ищут.
Этого еще не хватало. Я покрепче сжал руки.
— Стуро, спускайся. Это за мной.
— Нет.
— Стуро, они же меня ищут!
— Ну и что. Пусть ищут. Значит, они уже обнаружили тех, кого ты усыпила.
Зашебуршилась. Болтанка в воздухе. И так ветер того и гляди опрокинет.
— Стуро, ты не понимаешь. Я обязана точно знать, что с теми людьми все в порядке. А вдруг их лечить надо? Вдруг им требуется моя помощь?
Я молчал.
— Пожалуйста! Ну, пожалуйста. Ты не можешь быть таким жестоким.
Могу. Еще как могу. Но не буду. Себе на горло наступаю. Я лег на правое крыло, снижаясь.
— Стуро, я тебя умоляю. Я только взгляну и вернусь. Может, сегодня же. Выйду на башню, ты меня заберешь.
— Я спускаюсь.
Полузамкнутая петля между снегом и снегом. Белая спина дороги всплыла из-под волн пурги. На ней — какие-то черные пятнышки. Конные. Ищут, правильно. Везут собственное горе, будто груз песка. Целые груды страха, отчаяния, вины. Метель взметает их и разносит по округе, рвет в клочки, разбрасывает щедро. Но груз непомерно велик, метели его не осилить. Да, это за тобой, Альса.