Но я вернулся. Вернулся вовремя. Чудом избежал несчастья. Зря я роптал на судьбу. Сегодня все-таки мой день.
От этой мысли, или еще от чего, но мне вдруг полегчало. Душа словно освободилась от гнета. И тело признало хозяина, стало послушным. Я разглядел внизу черный пятиугольник Треверргара и пошел на посадку.
Опустился я недалеко от дороги, в редком лесочке. Вылез из сугроба, отряхнулся. Громада замка возвышалась угрожающе. Я привык смотреть на него со стороны озера, или сверху, с высоты. Теперь же, в предрассветном мраке, он показался мне чужим, страшным. Тяжелые стены со скосами, квадратные башни, за стенами — еще стены, косые плоскости крыш, опять стены, еще крыши, флюгера, трубы, и над всем этим — самая высокая крыша-шпиль. Нигде — ни огонечка. Темный камень, пятна снега.
Они все там, внутри. За периметром стен, под заснеженными крышами, за слепыми окнами. Альса. Тот, Кто Вернется. Маленький Человек. Большой Человек. Редда. Ун.
Собаки, собаки. Почему я не думал о них, готовясь лететь в Каорен? Уговаривал Альсу, а о собаках не подумал. Она, между прочим, тоже о них не вспомнила. Невероятно заботливые из нас хозяева получились. Ах, Ирги, какой же я глупец! Я так стараюсь быть достойным тебя — и что в итоге?
— Эй! Кто идет?
Я остановился на мостике через замерзший ров. Человек увидел меня прежде, чем я смог его услышать. Тревожный невнятный гул человеческого жилья путал меня и смущал. Теперь я вычленил его присутствие из общего фона — надвратная башня, на самом верху, спрятался за зубцами. Кроме него там находился еще один… и еще несколько… смотрят на меня напряженно. Опасаются.
— Доброе утро! — крикнул я на лиранате, — я хочу… хотел бы… говорить. Сказать. Важное слово.
Шевеление, поспешные переговоры за зубчатым заслоном.
— …? — спросили сверху.
Я не понял. Отошел подальше, поднял руки, демонстрируя отсутствие оружия.
— …?! — грозно потребовали сверху.
Маленький Человек советовал вообще ничего не говорить, притвориться немым, отдать кинжал и уходить. Но я слышал — открывать мне никто не торопился. Пришлось опять вступить в борьбу с лиранатом:
— Я принес… важную вещь. Очень важную вещь. Я имею долг… должен дать… отдать. Господину. Маленькому господину.
Стражи пришли к некоему решению. Двое спустились-таки открыть ворота. Однако оставшиеся наверху нацелили на меня свое оружие. Я почувствовал, как невидимые струны соединили мой лоб и острые наконечники их стрел. Позвоночник свело ожиданием.
В воротах открылась небольшая дверка, приглашая внутрь. Там горели факелы. Я терпеливо ждал, когда ко мне выйдут. Стражники что-то раздраженно бубнили.
— Важная вещь, — сказал я, — для маленького господина.
Достал пятипалый кинжал, положил его на землю и отступил на пару шагов. За воротами ругались. Я повернулся спиной и, стараясь не спешить и не провоцировать стрелков, двинулся прочь.
— …! — неслось вслед. Стражи требовали, чтобы я вернулся. Как бы не так.
Двое людей выбежали за мной. Вспыхнули огни, залязгало железо. Я не выдержал и побежал, часто оглядываясь. Фью-ю-ю! — пропела над ухом стрела.
Пропасть! Мне всего-то надо было отдать кинжал Маленькому Человеку! Я же вас, проклятых трупоедов, предупредить хотел! Помочь вам! А вы сразу стреляете!
Фью-ю-ю! Фью-ю-ю! Я расправил крылья и прибавил скорости. Ветер, несущий стелы, словно опомнился и протянул мне ладонь. Белая земля и страшный черный замок накренились, провалились под ноги. Фью!.. пискнула на излете последняя стрела.
Не достанете. Уже не достанете. Слишком высоко, слишком далеко. Пропасть. Ладно, кинжал я отдал. Теперь надо дождаться Маленького Человека. Вернусь в рощицу у дороги и подожду.
Колдун грозил, будет много трупов, если я предупрежу людей из Треверргара. Я передам эту угрозу Маленькому Человеку. Он умный, хоть и маленький. Он придумает. Он обязательно что-нибудь придумает.
Адван Каоренец
— Я тебя ждала, ждала, — фыркает она сердито, — Телохранителей выставила. Думаешь, это просто? Ты совсем не ценишь моих стараний!
Хороша, Сущие, как хороша! Что во гневе, что — гм, наоборот… Не женщина, а мечта.
— Как ты можешь такое говорить! Я о тебе только и думаю, я ж сюда приперся только из-за тебя, лошадь чуть не загнал… — беру ее за руку, что за пальцы, боги… — Ты — как пламя, как огонь несгорающий, я последний разум теряю… — губами осторожно — от кисти к запястью, левой за талию перехватить…
— Приехал, — отталкивает, хмурится, — На этом твоя решимость и кончилась. Сдается, вовсе не ко мне ты приехал, а из-за Ульганара.
Ульганар?
— Какой еще Ульганар? — не хмурься, свет мой, хочешь — наизнанку вывернусь, только не хмурься! — А, да, Ульганар, — Ульганар — это Гер. Командир мой. — Черт возьми, я же всю ночь с этими постами… возился, пока будущая смена дрыхла, посты — они тоже усталые, их дрючить надо, но, Иверена… — полшага, и она опять — близко-близко, жаром обдает, — Ну, сама подумай, — шепчу я, — Ну, как я мог исчезнуть неизвестно куда…
— Я-то думаю, — снова отталкивает, но руку не отнимает, — Я тебе тоже кое-что могу рассказать. Тебе кажется, так легко выставить телохранителей, напоить Гелиодора этой отравой, он и так еле дышит!..
— Прости меня, — кругом перед тобой виноват, мужлан неотесанный, солдафон из казармы… — Прости, милая, я понимаю, я вообще восхищен твоей ловкостью. Тебя бы к нам, в Каорен… — руки на плечах ее, вот схватить сейчас, в плащ завернуть и… — Но я же на виду должен быть, я ведь — гирот, на меня и так косо смотрят…
Дознаватель вон, кочерыжка старая — знай принюхивается, наследник крови-то… А, провались оно все!
— Отговорки, отговорки, — смягчается она, голос хрипловатый, низкий. — За шкуру свою трясешься. Нет в тебе истинного пыла, одна видимость, — но не вырывается.
Простила!
— Хочешь — прямо сейчас все брошу, через стену тебя перенесу, и… а, черт, зима на дворе!
Здесь тебе, братец, не Каорен. Здесь снег зимой лежит.
— Вот-вот, — усмехается, а в глазах бесенята прыгают, — Сразу вспомнил, что — зима.
— А ты холода не боишься? Слушай, давай смоемся прямо сейчас, что ночи ждать, да и на улицу вовсе не обязательно…
И она уже почти сказала "давай", но тут откуда-то снизу донеслись истошные вопли:
— Тревога!
— Тревога!
— Тьфу ты! — от более пространного высказывания удержался с трудом.
— Ну, что там еще? — капризно морщится Иверена.
— Это ты у меня спрашиваешь? Вечно у вас тут что-то происходит! Не дом, а бардак какой-то! Сейчас я, узнаю и вернусь.
Тут сверху, со второго этажа, мимо нас пробежали два кальсаберита и секретарь дознавательский. Покосились.
У, чтоб вам!
Я побежал за ними.
Вниз по лестнице, во двор. Там народ толпится. Замковые, просто слуги, кальсабериты черно-белые… Черт побери, ни днем ни ночью покоя нету. Что там еще у них?
- …а тут оно как взлетить!
— Да ну тя, спьяну, небось…
— Провалиться мне! Скажи, Дылда!
— Слушайте, прекратите орать все хором! — это Гер. — Докладывайте по порядку.
— Значитца, так. По порядку, стало быть. Пришел парень чернявый, почал господина какого-то требовать, вещь, грит, передать. Мы с Мальцом-то его спрошаем, кто, дескать, да откель, а он вот ентот вот кинжал наземь поклал, да и пошел.
— Как так и надыть! — встревает Малец, — Я ему "стой, стрелять буду!", — а ен…
— Заткнись. Дальше давай, Дылда.
— А че дальше-то? Взлятел ен да и почесал во-он тудыть.
— То есть как это — взлетел? — хмурится Гер. — Что же у него, крылья, что ли?
— А то! Мы ж те про чего и толкуем! Крылишша — о! — длины рук Дылде, конечно, не хватило.
Пробиваюсь к Геру.
— Что случилось-то, командир?
— Они утверждают, что некто пришел и принес вот это, — показывает дагу-трилезвку, вполне приличную, кстати, — А при попытке задержания — улетел.
— Гм, — изрекаю я, — Да. Бывает.
— Пятеро! У них что, галлюцинации?
— Подождите, господин Ульганар. Позвольте-ка мне задать молодым людям несколько вопросов.
Отец Арамел. След взял, "пес сторожевой". Нечисть летающая и так далее…
Я только собрался сообщить, что галлюцинации тут ни при чем, что просто приняли ребята лишку, а, чтоб не пахло — зажевали чем… Но тут в калитку вошли трое очень мрачных парней, со смутно помнящимися физиономиями, тоже из Треверргарской стражи. И остановились у стены. И один из них сказал глухим голосом:
— Господин Ульганар. С повинной мы, то есть.
— Что? — Гер двинулся к ним, вместе с Гером — и остальные пошевелились, и остался я без разъяснений, что же там летало, и даже кинжал как следует не разглядел…
— Не смогли мы там, в Орлином Когте, господин Ульганар.
— Что значит — не смогли?
— Ушли. В середине четвертой.
— Куда ушли? — а голос у него ледяной и — спокойный-спокойный.
— Сперва хотели — рядом. Ну, засаду, то есть… А после…
— По домам мы ушли! — выкрикивает самый молодой из троих, волосы темные, а мордаха веснушками забрызгана, — Нельзя там посторонним быть, в Обиталище! Нельзя! Вам не понять, драконидам! А они — там, и больно им, понимаете вы — больно, что мы…
И тут вижу я, Гер побелел весь, рот в оскале зверином растянул, глаза сощурил и коротко, без замаха засадил парню в живот. Тот согнулся с хрипом, а драконид наш распродраконид ему — в пах ногой. Парень взвыл, а Гер…
И тут понял я, что Гера моего — нету, а то, что вырвалось из шипастой стальной уздечки, сейчас просто убьет несчастного дуралея, и что я добежать — не успеваю…
Тот, Кто Вернется
И — паника.
И — "момент темноты".
И — последствия.
Как всегда — только последствия. И ничего уже не поправить.
Аккуратно обездвиженный Ульганар.
Шагах в двадцати.
На коленях у сидящего на снегу отца Арамела.
Рот у отца Арамела открыт, глаза вытаращены.
За спиной "пса сторожевого" осадной башней возвышается инг Имори, и тоже таращится.