— Что? Больно, да? Ты чувствуешь пальцы?
— Слушай, — повторил он, — не отвлекайся. Этот… кальсаберит… отправился сейчас ноги свои лечить… руку мазать… Скоро вернется. Времени мало. Пошевели мозгами.
Ага. Сейчас. Развяжу я тебя, конечно. И поволоку на себе в подземный ход. Разбежался.
— Ты что, свихнулся? Я что, по-твоему, совсем чокнутая?
— Почти.
— Сам дурак.
— Очень может быть.
— Я тебя напоила, растерла, ты спасибо сказал… все!
И он захохотал. Тихо и хрипло. Я ясно слышала, как в горле у него что-то шуршит, царапается и скребется. Потом он задохнулся и принялся надсадно кашлять. Пришлось снова дать воды.
— Мне в принципе плевать, — прохрипел он наконец. И действительно плюнул. Слава Богу, мимо, — я просто хочу, чтобы ты знала, на что идешь. Он уберет вас. Уходите сами. Сейчас. Без его помощи.
— Я тебе не верю. Да кто ты такой, чтоб я тебе верила? Убийца!
Он устало прикрыл глаза.
— Я сказал, ты слышала.
Пауза. Я обошла козлы и взялась за растирание ног. Для лучшей фиксации Арамел стащил с арестованного сапоги. Ступни оказались в таком же плачевном состоянии, как и руки.
— Да я тебя и не слушала! — не выдержала я внутреннего кипения, — ты убил мою сестру! Убил моего отца! И, если я исполняю свой марантинский долг, это не значит, что мною можно вертеть, как тебе заблагорассудится! Я тебе сейчас кляп обратно в рот затолкаю!
— В кувшине еще вода осталась?
— Осталась… — я потянулась было к кувшину.
— Вот и окатись, — посоветовал он, — Остынь. Что орешь, как на базаре?
Нет, ну надо же! Мразь бессовестная. Как таких земля носит? Отец Арамел голову ломал, как бы выродку этому помочь. И придумал ведь, и рискнуть решился. Долгом своим поступается. А это чудовище, глазом не моргнув, обливает благодетеля грязью. Слушать подобное — никакого терпения не хватит. Даже марантинского.
— Распоряжается тут! Лежит привязанный и распоряжается. Наглец! Молчал бы, раз попался!
— Это я попался?
— Да уж ты! О себе подумай, заботливый ты наш. Мы с Мотыльком без твоей опеки обойдемся.
— Заба-авно, — он фыркнул и поерзал головой по вывернутым плечам, — Этому… святому отцу ты веришь. Веришь, что он прочел твою книжку и проникся. И искренне хочет вам помочь. Забавно, — помолчал, снисходительно наблюдая, как я со всей свирепостью тру ему пятки, — Кстати, твою сестру убил он.
Терпи, Альсарена. Не позволяй убийце вывести себя из равновесия. Может он именно этого добивается? Чтоб я разбила кувшин о его поганую харю?
— Ну конечно, — согласилась я, — а Гелиодора убил господин Палахар. А все остальные сами померли. От воспаления хитрости. А ты у нас один тут честный и невинный. Агнец божий.
— Нет, — проговорил он задумчиво, — Я — наследник крови.
Руки трясутся… даже мутит от злости… Терпи, подруга. Это подвох. Он раздражает тебя нарочно.
— Ты лгун и преступник.
Он усмехнулся.
— А ты дура.
Хватит! Пойду кликну кальсаберита. Я бросила его паршивые пятки и вытерла ладони о юбку.
— А ты… ты…
И наткнулась на взгляд его, как на лезвие. Он смотрел яростно и жестко, и даже азартно. Он показал мне зубы и сказал:
— Я — онгер из Аххар Лаог.
И начал подниматься. Мертвые обескровленные пальцы сжались в кулаки, набухли жилами, натягивая ременные путы. Рывок — ремни сипло задребезжали от безумного натяжения, в козлах что-то треснуло, затем ремни лопнули, звонко щелкнув. Освобожденные концы хлестнули воздух, и колдун сел на центральном бревне, резко согнув колени.
Как разрывались путы у него на ногах, я уже не видела. Я только услышала голос, негромкий, шелестящий, проникший в уши, мгновенно заполнивший череп и проросший вдруг в самое сердце невыносимым мистическим ужасом.
— Я — онгер из Аххар Лаог, и я плюю на вас…
А-а-ш-ш-с-с-с… потом была дверь, на которую я, ничего не соображая, наскакивала, потом дверь куда-то пропала, мимо мелькнули лица, мелькнуло белое и черное, а потом мне под ноги полетел освещенный коридор подземелья.
У черного колодца лестницы я на мгновение оглянулась. За мной никто не гнался. Из коридора неслись крики. Ах, ну да, там же еще кальсабериты снаружи стояли, охранники. Они-то его и задержали.
Как ему удалось встать?! Это невозможно. Уж я-то знаю. Это совершенно, абсолютно невозможно! Он колдун. Колдун, шаман, некромант… Господи, чем я занималась три года у марантин?
Сверху, из башни, послышались голоса, лязг железа. Опять кальсабериты. Спешат на подмогу оставшимся внизу. Не раздумывая, я шмыгнула в темный провал первого уровня. Пропуская Арамелов отряд, с грохотом покатившийся дальше. Потом выглянула на площадку и украла факел из кольца. Без света я подземного хода не найду.
Уходить, бежать… Скорее! Простите, отец Арамел, но я сбегу сейчас, без вашей помощи. Ваши мальчики прикончат преступника и организовывать побег будет некому. Я избавлю вас от лишних размышлений, куда бы пристроить марантину и ее тварь. Сбежали и сбежали. Мы улетим, не оставив следов. И вы нас не найдете, даже если будете искать. Никогда.
Вот здесь, кажется. Точно, здесь. Даже черное паленое пятно на полу осталось от разлившегося масла. Как он меня учил? Тут два раза нажать, там топнуть, и вот в этой выемке снова нажать. Пламя факела задергалось, легло плашмя. Каменная плита в стене подалась назад и поехала влево.
И из тьмы туннеля в лицо мне полыхнули два золотых огня. Мимо пронеслось что-то огромное, длинное, аспидно-черное, окатив волной жара, отшвырнув безжалостным ударом прямо в мозг.
С дороги!
Факел покатился, рассыпая красивый искрящийся хвост. Я отдышалась, пощупала плечо, которым врезалась в стену. Спасибо, что не головой! Уф, это же Маукабра! Проклятый колдун, настоящий колдун, он ее призвал каким-то своим колдовским способом? О, Господи, да провались они все! Я подобрала факел и ринулась в ледяное нутро туннеля.
Стуро, любимый мой, мой ненаглядный. Забери меня отсюда!
Йерр
Дверь закрыта. Глупая вессарская дверь. Мы не можем открыть дверь. Мы не знаем, как. Эрхеас не сказал, нет. И мы не слышим Эрхеаса. Как будто Эрхеаса нет в глупом вессарском доме.
Может, пока мы здесь сидим, Эрхеас уже вернулся? Пришел в маленький дом, а нас там нет. Может, еще сбегать в маленький дом?..
Я — онгер из Аххар Лаог. И я плюю на вессаров и на их дурацкую возню.
Эрхеас?
Эрхеас!
Дверь закрыта! Глупая, глупая дверь!!!
Откройся! Мы хотим к Эрхеасу!
Драка. Эрхеас дерется. Эрхеас — там, а мы — здесь.
Открывайся, глупая!!!
Открывается! Дверь — открывается!
Что-то живое. Напуганное, маленькое.
С дороги, наступим.
Там вессары. Опасность? Опасность пришла? Дождалась, когда мы не рядом с Эрхеасом, и пришла.
Эрхеас, это мы! Мы здесь, Эрхеас! Мы идем!
Тот, Кто Вернется
Дура и есть. Если все-таки решила бежать, зачем делать это с воплем: "Помогите!"?
А впрочем — что нам до вессаров?
Дверь.
— Что здесь?!
— Стоять!
— Господи Вседержитель, ни с места!!!
Трое.
Кальсабериты из коридора.
Ну-ну.
У нас тут козлы были…
По бревну на рыло, даже еще одно осталось.
Один меч сломан, второй — слишком легкий…
Может, этот подойдет?
Все.
Пора отсюда подаваться.
Не забыть сумку, вон она, на столе лежит… оп-па.
Раз, два, три… сколько же вас, дуралеи?
Ладно.
Бревнышко сгодится вместо палицы, вам тут особенно не развернуться с двуручниками…
Идите сюда, вессары. Я вам кое-что покажу.
Идите.
Эрхеас! Мы здесь, Эрхеас!!!
Йерр! Девочка моя, ты пришла, боги, маленькая…
Кровь.
В потолок — фонтаном.
Кровь…
Стуро Иргиаро по прозвищу Мотылек
Здесь не было двери, здесь был только люк в полу, запертый изнутри. Еще здесь была пара маленьких окон на самом верху, заколоченных досками (одно из них я выломал, чтобы пролезть). Голубятня представляла собой весьма тесную высокую комнату, ближе к центру проткнутую каминной трубой. Вместо потолка над головой громоздились многоярусные конструкции шпиля.
Преотличная ловушка для глупых аблисов. Ночью, выбив доску, я спрыгнул внутрь и обнаружил, что без посторонней помощи выбраться из голубятни будет очень и очень непросто. Ни простора для разбега, ни достаточного места чтобы полностью раскрыть крылья. Правда, я отыскал за трубой какие-то палки и решетчатые ящики непонятного назначения. Если Маленький Человек не явится, придется из этого хлама устраивать себе лестницу до окна.
А вот если вместо Маленького Человека явится кто-то чужой… Я нашел себе палку покрепче, и всю ночь провел на перевернутом ящике, прижавшись спиной к теплой трубе. Назойливый шум трупоедского жилья, слышимый здесь гораздо отчетливее, чем в твоей, Альса, башне, мешал спокойно размышлять. Однако мне показалось, шум этот словно бы сменил оттенок, перешел в другую тональность. Не было в нем уже того тошнотворного привкуса страха. Что-то здесь у вас определенно изменилось. Большой Человек, принесший записку, пытался со мной поговорить, но ничего толкового из его сообщений я не извлек.
Знаешь, Альса, когда весь этот ужас кончится, я попрошу тебя разговаривать со мной исключительно на лиранате. Однажды мы уже пытались так делать, но ни у тебя, ни у меня не хватило терпения. Впрочем, по словам Ирги, в Каорене больше в ходу найлерт, а на современном найле я говорю куда как свободнее.
Может, сегодня я, наконец, увижу тебя? Меня так измотали беспокойство и ожидание. Я не виню тебя в невыполнении обещаний (ах, что только не обещаем мы в момент душевных потрясений!), я знаю, это не твоя вина. Само собой, за тобой следят, и я бы на их месте тоже не спускал с тебя глаз. Я все понимаю. Но теперь больше уже не могу понимать. У меня сил не осталось на понимание…
Скрежет, шуршание, какие-то глухие удары из-под пола. Я вскочил. Кто это? Прозевал приближение, прохлопал ушами своими…