И отец Герасим заковылял, выходя из молельни, желая угодить знакомому человеку, он скоро сходил к себе в отходную келью, неся в руках старенькую чёрную рясу.
– Вот, Бог благословит, родимый, надевай, – подавая рясу крестьянину, промолвил отец Герасим. – Будто настоящий из пустыни старец, – шутил простодушный монах.
Крестьянин надел рясу, которая волочилась по полу на целую четверть. Ребята, увидев комичного нового монаха, прыснули со смеху, но отец Досифей, покосившись на шалунов, погрозил им своей громадной лестовкой, согнутой вдвое. Крестьянину прочитано было такое же прощение с молитвами и поклонами, как и вчера Терентию. Отец Паисий велел ему дождаться обеда.
– Спинжак-то вынеси в сени, не подобает ему здесь быть! – строго сказал отец Паисий.
Крестьянин безропотно исполнил приказание отца игумена и, заметая пыль подолом своей рясы, вышел в сени, чтобы повесить там негодную в скиту «немецкую одёжу».
Служба затянулась до половины девятого. Я, желая проверить свои часы со скитскими, посмотрел на висевшие на заборке старинные часы в корпусе, они показывали половину четвёртого. Я удивился, что так врут они. От наблюдательного взора отца Досифея не скрылось моё удивление по поводу разницы в часах, и когда кончилось богослужение, он подошёл ко мне с книгой в руках.
– Я заметил, – начал он говорить чисто по-русски, – что вы удивились, видя разницу ваших часов с нашими. У нас они идут совершенно верно. Ваши идут по уставу Петра Великого, а наши – по уставу святых отцов. Которые вернее? Скажите!
Не дожидаясь ответа, он раскрыл книгу, в которой прочитал: «В осьмой час нощи параэкклесиарх (звонарь. – Авт.) клеплет в великое било, еже собиратися братии и начати утрення». Разве бывает восьмой час ночи по вашим часам? Бывает утро или вечер, и что бы вышло, если бы мы начали по вашим часам служить в восьмом часу утреню?! Она у нас продолжается восемь часов, следовательно, мы бы окончили ее в три часа дня. При этом начетчик расхохотался, обнажив свои испорченные зубы.
Теперь поймите, – продолжал он, – что во времена допетровские ровно в полночь было шесть часов и ровно в полдень шесть, а потому и разница во времени в шести часах. Мы же, во всём последуя древнеотеческому законоположению и преданию святых отцов, и этого не смеем нарушить, потому и заводим свои часы по установленному чину, не согласуясь с временем антихристовым. Так-то, Михайло Максимыч!
При этом отец Досифей тряхнул своей кудластой головой и, повернувшись, пошел от меня, чтобы положить на место книгу.
Я подозвал к себе Терентия и сказал ему, что нужно ехать к стаду. Ему, видимо, не хотелось уезжать от старичков, а поэтому он ничего на это мне и не ответил, а только лениво чесал за ухом. Отец Паисий, услыхав, что я собираюсь ехать, подошел ко мне и громко запротестовал:
– Что вы, Михайло Максимыч, трудились – трудились, стояли всю службу, да голодом от нас и поедете? Нет, мы без обеда вас не отпустим, да и лошадей ваших вам не отдадим, – усмехнулся он, – а вот пока на столы накрывают, так лучше идите-ка послушайте нашего слепца, время-то за беседой и пройдёт для вас незаметно.
Слепой сидел тут же, в молельне, рядом с отцом Иринархом, одержимым сонным бесом, ворочая бельмами своих безжизненных глаз. Одет он был в чёрную рясу. Верхушка его головы была гладко выстрижена, а лицо его всё изрыто было оспой, от которой он ещё в детстве потерял зрение.
– Потрудись, брате Ларион, повеждь нам Господа ради о последнем времени и соблазнах антихристовых! – обратился к слепому отец Паисий, а потом, обернувшись ко мне, сказал на ухо так громко, что слепой не мог не слышать: «Воистину сладко глаголив, а наипаче и памятен, добре рек царь и псалмопевец Давыд: «Господь умудряет слепца». Книг не видал, а книжного поучит, да и разум Святого Писания весть» (знает. – Авт.).
III
«Было времечко, поистине сказать, благодатное! Вера в народе перед Богом, как свеча горела. Не было соблазнов и не было тех искушений, которые мы видим в настоящее время. Правду сказано про антихриста, что он – супостат, сотворит «знамения и чудеса ложны». Возьми в пример святых отцов, которые ездили на бесах духовно, денег не платили, а ныне завелось бесовское ухищрение – машины. Такая же диавольская быстрота, заплати денежки да и поезжай из конца в концы вселенныя… Только нам грешно и страшно ездить на этом змие, которого поистине во всём можно уподобить огненному змию, извивающемуся по земли, в нощи имущему два ока огненные, адское шипение и презельный свист. Слава тебе, Господи, хоть я избавился от этого искушения и сам себя не осквернил!..» – воскликнул слепой рассказчик.
«Такие мудрости выдумали, – продолжал он, – что ужасно и помыслить! Опутали всю землю железной проволокой и давай разговаривать на сотни вёрст, ведь и прозвали то басурмане не по-нашенски… мудрёно как-то, никак не припомню. А кто там действует? Известно – нечистый! Случись, к примеру, гроза, у них дьявол служить-то и отказывается, пардону, значит, просит, боится, вишь, пророка Илии, а этот угодник, всем известно, им потачки не даёт, он часто их столбы в щепочки превращает и осколки по сторонам разбросает, то-то, я думаю, в то время дрожит со страху нечистая тварь. Я хоша глазами и не вижу, а слышу очинно даже хорошо: проходишь иногда мимо этих столбов-то, так точно плачет кто-то или как будто волк воет – право! Я думаю, что бесам скучно заниматься эфтим рукомеслом, вот они и воют с тоски-то благим матом… Мне один знакомый человек сказывал, что будто бы в Риме даже богатые люди читают исповедь по проволоке, а поп их, что и говорить, известно, папежский, скажет: «Бог простит»! Да что об латынянах толковать! А вот я долго собирался самолично испытать силу бесовскую и как-то раз нарочито поехал в город с меньшим братишкой Митронькой, – одному мне, слепому, сами знаете, не только в городе ходить, но и в деревне неудобно, как раз где-нибудь об этот вражеский столб голову разобьешь или ещё, того хуже, заблудишься. Оставили мы лошадку на постоялом дворе, а сами отправились на эту станцию… запамятовал, как называется… знаю только, что как будто похоже на «еретичество» (то есть электричество. – Авт.); да и впрямь еретичество, православный человек нешто согласится дружбу с бесом иметь. Пришли это мы с братом к этому дому, где сходятся все проволоки в одно место, которые держит диавол, сжав в кучу, в своих лапах, поднялись по лестнице во второй этаж. Там встретил нас дежурный, из отставных солдат, брадобривец, из уст его исходит дым смердящ; он постоянно тут находится, одному чёрту, вишь, нельзя доверить, как раз переврёт – пакостник. Поклонился я и говорю: так и так, мол, ваше почтение, ему Воскресну бы молитву прочитать! Как-то он, окаянный, передаст её?
– Каку-таку молитву? (Известно, басурманин эвтот дежурный! Где же ему знать Воскресну молитву?). Какой такой окаянный? Куда передаст? Допрашивал меня этот слуга бесовский, чтоб ему пусто было. Я, как мог, объяснил ему, зачем я приехал в город и что мне испытать бесовскую силу надобно.
– Александра Васильевна! Александра Васильевна! – кричал он изо всей силы, потом как захохочет, да как заржёт, словно помешанный. На этот шум из другой комнаты вышла и Александра Васильевна, странно как-то одетая! Митронька мне потом рассказывал: волосы у ней, говорит, были собраны на макушке, в одну этакую «кулбышку» (при этом он приложил кулак к затылку, показывая, как велика была «кулбышка» у Александры Васильевны) и с этаким большущим «курдюком» (турнюр. – Авт.), – развел руками слепой неопределённое пространство – величину «курдюка». – Он хохотал и рассказывал ей мою просьбу, а она… бес её знает! Выслушала его, да давай-ка пуще его хохотать! Такой-то они сатанинский хохот подняли, что хоть святых вон понеси: он кричит изо всей мочи да царапает брюхо: «хо-хо-хо»! А она визжит: «хи-хи-хи»! Мне даже жутко стало, вот я и думаю, как диавол-то их настроил! Я – грешный человек – подумал, чтобы и с нами по силе вражеской того же не случилось, перекрестились мы этак с братом, да давай Бог ноги. Мы были уже на лестнице; тот же стрикулист, отворив дверь, кричал: «Да идите же, черти, уж так и быть, передадим и Воскресную молитву». Услышали мы это, что он зовёт чертей, ужаснулись пуще прежнего, чтобы и в самом деле не увидеть их лицом к лицу, и чуть не бегом, не обращая очи вспять, пустились бежать от этого чародейного дома.
Пришли мы на постоялый двор, ничего уж там не сказали, что с нами случилось и как мы там страхов натерпелись. Хозяин постоялого двора предложил нам напиться чаю (слепой при этом улыбнулся).
Вот тоже соблазн, – начал он, – нешто это было прежде, ну где такую посудину найдёшь, чтобы по краям вода была, а в средине огонь? Одно слово, антихристова утроба эфтот самый самовар! Тоже одно помрачение православным христианам. Возьми в пример чай: трава как трава, а растёт у идолопоклонников, а уж если здесь не растёт – значит, Богу не угодно, чтобы мы её употребляли, а китайцы – что? Поганый народ! Там покропят её ихние-то идольские жрецы змеиным жиром, да и отправляют по всему свету: кушайте, дескать, очинно освежительный напиток! Оттого-то он и чёрный такой, что все пакости над ним проделают нехристи. Хитрый ведь антихрист-то! Не тем, так другим, а надо проклятому осквернить человека, и выходит так: нажрался если идоложертвенного – пропащий человек! Правду в наших цветниках написано: «Аще кто пьёт чай, тот отчаялся Христа Бога, трижды проклят!! А аще кто пьёт кофей, в том человеце ков и лукавство, – десять раз проклят»!!
Я заметил, что вокруг нас собралось довольно много слушателей. Все они стояли в глубоком молчании и лишь изредка покачивали головами в знак согласия слепому рассказчику, и по временам из их старческих грудей слышались тяжёлые вздохи, должно быть, о неминуемой погибели рода человеческого, которую готовит антихрист в виде паровозов, телефонов, самоваров, чаю, сахару и других не менее вредных для души «средствий».
«Раз я пошел на базар, – продолжал слепой, – дай, думаю, куплю медный чайник, всё же когда в праздник побалуемся малинкой, али смородинкой, али там травкой какой. Пришёл в лавку да за два целковых и купил чайник, и только на «фатере» наши бабы разглядели, что я купил не чайник, а тайную ловушку! Рожок-то у него оказался сделанным наподобие змеиного рыльца. Вот оно что, не пьёшь из антихристовой утробы, не употребляешь травы идоложертвенной, окропленной змеиным жиром, так на же вот пей свою хоть собственную со своего покоса траву из чайника, у которого рожок со змеиной головой. А поймать человека надо в свои сети. Ох, Господи, прости нас, грешных! Нечего делать, пошел я обратно в лавку.