– Где у тебя паспорт? – строго спросил я её.
Почерпнувшая уже раскольнической цивилизации и наученная старицами заранее, она смиренно отвечала:
– Не имамы пребывающаго града, но грядущаго взыскуем, а «пачпорт» мой хранится в вышнем «Ерусалиме» в небесной «канцералии», в Сионском «фартале».
Я невольно расхохотался над бабой, как её в какие-нибудь два-три месяца матушки успели выдрессировать, что она узнала квартал и канцелярию в вышнем Иерусалиме, где хранится её паспорт. За её излишнюю болтовню я погрозил ей кутузкой, и она после такого аргумента беспрекословно последовала за мной.
Когда я привёз её к приставу, муж её уже дожидался нас, и когда он увидел свою жену в странном монашеском наряде, то от удивления не мог вымолвить ни слова, только хлопал глазами, смотря на жену. Наконец он промолвил:
– Акулина! Неужто ж это ты? – и подвинулся к ней, но она, строго взглянув на него, сказала:
– Не прикасайся ко мне своими погаными лапищами! Я теперь чистая!
– Я те вычищу, когда приедем домой! – дико сверкнув глазами, вскричал муж. – Я те выбью всю «кержатскую пыль»! Вишь, «братец» ты мой, нашлась какая пустынница – бесстыдница! Погоди, родная! – скрежетал зубами расходившийся мужик.
– Мало ли чего раньше не бывало… – перебивая урядника, сказал Алексей.
– Погоди, не мешай! – строго остановил его урядник и, оборотясь ко мне, сказал:
– Поверьте мне, никак нельзя доверять этим «отчинькам» и «матушкам», у них уж такая мания покровительствовать униженным и оскорблённым, жаль только, что эта благотворительность и всеобщая любовь, проявляемая ими в большинстве случаев не без задней мысли, то есть корыстолюбия, хотя бы и в очень дальней перспективе. Честное слово! – серьезно промолвил урядник. – А ты вот что, человек Божий в волчьей коже, – обратился он к Алексею, – как проводишь до стада Михаила Максимовича, сию же минуту являйся сюда. Мы тебя здесь подождём. Тебе нельзя доверить, ты стороной успеешь нас обогнать и заранее своим матушкам отрапортуешь о нашествии иноплеменников, то есть меня с сотскими, а потому ты должен ехать вместе с нами, чтобы приехать к ним внезапно, или, как говорит ваш отец Досифей, «аки тать в нощи». Понял?
– Как не понять, понял, – отвечал Алексей, почёсывая в затылке.
Распростившись со словоохотливым и шустрым урядником, мы поехали к стаду, а урядник с сотскими начали слезать с лошадей, чтобы дождаться тут же, на месте нашей встречи, Алексея.
«Исполнил клятву богу…»Татьяна Огибенина
Своего деда, священника Макария Мартиновича Огибенина, мне не довелось увидеть: я родилась через шестнадцать лет и четыре дня после его ухода в мир иной.
Воссоздавать его незабвенный образ, его прекрасный и трудный жизненный путь мне помогают старинные фотографии из семейного архива, немногословные воспоминания его детей, Наталии и Владимира, эпистолярное наследие моих предков, дневники сына Владимира – моего отца, исторические документы и другие печатные источники, общение с краеведами, родственниками…
Наши предки Огибенины из Висимо-Шайтанского завода были истовыми старообрядцами. Чему имеются различного рода подтверждения. Так, в экспозиции Висимского литературно-мемориального музея Д. Н. Мамина-Сибиряка есть фотография, сопровождённая подписью «Висимская старообрядка Селиванова. Конец XIX века». Это моя прапрабабушка Татьяна Ивановна, жена Клементия Трофимовича Огибенина, моего прапрадеда. Снимок сделан их сыном, Тарасом Клементьевичем Огибениным, владельцем фотоателье в Тюмени. Есть и эпистолярное подтверждение – письма К. Т. Огибенина и его внучки, сестры Макария Мартиновича – Анны Мартиновны (в одном из писем она подписывается Фирсовой, в другом – Огибениной. Дочь К. Т. Огибенина, Вера Клементьевна, рано овдовела, и дед дал внукам свою фамилию. Анна же с младенчества, судя по письмам, воспитывалась у него в Тюмени). Благодаря этому, сохранённому тремя поколениями моих предков, бесценному эпистолярному наследию («расшифровке» которого я посвятила отпуск в 2007 году), ожили образы наших прародителей и приметы давно ушедших лет, стали ясны родственные связи, восстановлена мною родословная…
Первое по времени написания письмо К. Т. Огибенина, хотя и без даты, но точно относится к началу 70-х годов XIX века. И вот почему. В первых его строках Клементий Трофимович заочно христосуется с сыном Тарасом Клементьевичем (судя по дальнейшему содержанию письма, он ещё очень мал). Далее пишет: «Христос воскрес, жив ли, наш любимой мнучоначок Макар Мартиныч» (сын Веры Клементьевны и Мартина Ивановича). Известно, что племянник Тараса – Макар – 1870 года рождения, Тарас – 1871-го.
В письме чётко указан адрес отправителя: «из Тобольской губернии, из города Тары от переселенца Клементия Трофимовича Огибенина», где пребывал он с женой Татьяной Ивановной («Родимая ваша матушка больно плачет, и нельзя мне от неё отлучиться на мало время, и всякую ночь видит во сне она, будто всё бы с вами дома») и сыном Макаром («А Макар робит плотничную работу»).
«(…) Подадимся пятьсот обратно вёрст, а в этом городе… жить нам больно не глянется: народ всё необыкновенной, и каждый на плутовском разчёте, и шипко частые покражи в городе и убийства. (…) и все не коньяна, и не познавшие христовой истинной веры. (…) что есь свечи восковой не на базаре, не в домах не натти, купить не можем». «Шляп (головной убор старообрядца. – Т. О.) тоже не на одном старике не увидишь, и купить негде, не знаю, как и быть».
Перечислив приобретённые, необходимые в быту предметы, Клементий Трофимович пишет:
«…для меня самово – пёрышков, черниленку, бумаги, карандаш, краски камеди – потому что нужное для списки канунов (к) Благовещению, Воскресенью Лазареву и Пасхе, Николе ещё. Много надо кник-то, не дают переписывать-то, потому как хотя и есь мнимые под видом старообрятцов, а только и вид-от неконьянской, а старообрятцами дух не пахнет. Могут ли тут жить старообрятцы – посреди всего нечестия и разных язык: щепотники и бретоусы, армяне, и поляки, и жиды, и татаре».
«А мы возьмём годичной билет и отправимся обратно, в Елуторской уезд, пятьсот вёрст подадимся обратно. А от …Тары простирается тысяча вёрст до Висима. А от Елуторска обратно пятьсот пятьдесят, в Шатровскую волость, останется до Висима четыреста пятьдесят. Тут мы вас потребуем к себе, потому как тут живут… старообрятцы и народ богатой и ремесляной, имеют фабрики – шить шубную одежду и делать овчины и дубить. Работы тут много».
«…Мы живём, и дума думу побивает: выедем близко, частое будет уведомление (и тагильские ямщики приезжают часто в Курган и в Крестовскую ярманку), и мы изыщем хорошую деревню, и хороших людей, и старообрятцов».
И в письме, посланном К. Т. Огибениным (также зятю Мартину Ивановичу Фирсову и дочери Вере Клементьевне) уже из Тюмени, с его нового постоянного места жительства, кроме трогательной заботы о поселившейся у него крохотной внучке Анне Мартиновне, житейских делах, беспокойства и наставлений относительно своего висимского дома и имущества, он немалую часть послания посвящает мыслям о Боге, высшей справедливости. Сообщает: «Мне привезут канонник, токмо древний».
В «грамотке» К. Т. Огибенина (со штемпелем на конверте – 25 октября 1884 года Тюмень), адресованной вдове Вере Клементьевне Фирсовой, в частности, говорится: «Поздравляю вас с нашим великолепным праздником – Николин день. Я уш этова нынче не вижу и говорить-то не смею, только один себе разсуждаю».
Небезосновательно предполагаю, что в старости прапрадедушка Клементий и прапрабабушка Татьяна возвратились на родную висимскую землю. Косвенно об этом свидетельствует вышеупомянутый экспонат в музее Д. Н. Мамина-Сибиряка (к сожалению, нет сведений о том, кто передал фотографию в музей). Но снимок Огибенины могли послать из Тюмени по почте (в XIX веке, разумеется) своим родственникам в Висим. Гораздо более веским доказательством является то, что в письмах из томской тайги Анна одновременно обращается к Вере Клементьевне и Клементию Трофимовичу, а также передаёт приветы сестре Ксении Мартиновне, зятю Василию Ефимовичу (Соловьёву), племяннику Ермишеньке, проживавшим в Висиме, что доподлинно известно от моего троюродного брата Михаила Семёновича Соловьёва.
Одно из двух сохранившихся писем Анны так и начинается: «Томская тайга. 1892 года месяца ноября 8-го дня». Видимо, связи с поселением старообрядцев в томской тайге у Огибениных были давними. В письме от 25 октября 1884 года к дочери Вере К. Т. Огибенин пишет: «А мне не бывало более ни единой черты из Томскова». Думаю, не без благословения деда Клементия оказались в томской тайге его внучка Анна и внук Макар, то есть мой дедушка Макарий Мартинович.
В 1892 году ему исполнилось двадцать два года.
«…Ну, родимая маминька, я стану вас уведомлять. Недавно ездила в Томск посылать билет. Гостила чуть не неделю. Я приехала домой, а Макар поехал на Юксу… а там поедет в город продавать. Он там охотничал. Я только приехала, а матушка Анна поехала в город, потом приехала и, говорят, привезла Макару письмо. Я услыхала – мне не терпится, охота узнать, не от наших ли. Мне вечером Марья Аверьяновна и принесла его… А как взяла в руки и увидала – на адресе Василия Ефимовича рука, скорёхонько распечатала. А как увидала карточку, так не могу сказать, насколько обрадела – увидела своих родных, особенно Ермишу целовала и говорила с ним».
«Особенно вы меня стревожили своей карточкой. Ровно так-то ничего было, не шибко тоскливо, а теперь дак так бы и улетела домой-то. Да только нельзя никак. Всяко, родимые мои, случается, сами знаете, на чужой стороне и вкруг чужих людей».
«А дедушко Израиль, сами знаете, много ли говорит. Ему далась лестовка, только её и знает. Нет ни на минуту время простого – всё молится. А братец (Макар. – Т. О.) со мной мало находится, то на охоте, то где. А я, как залётная пташечка, всё с чужими людьми, только одна Марья Аверьяновна со мной всегда, как родная сестра. …Сейчас ещё Татьяна Никитишна у нас гостит, с нами в одной келье. Макар, если дома, всё у нас больше находится.