Все казалось древним.
Заброшенным.
Гигантские сверла.
Затупленные зубья годами не вращавшихся циркулярных пил.
Массивные станки и расточные фрезы.
Машины, собирающие машины.
Крики становились громче, они разрывали ей сердце; в них было столько боли, что Ви наконец остановилась, упала на колени, зажала уши руками и принялась молиться.
Прошло много времени, прежде чем она снова встала, а когда выпрямилась, воцарилась тишина.
Ви посмотрела через плечо назад – она находилась в ста пятидесяти футах от дверей.
Двинувшись дальше, женщина прошла еще пятьдесят футов, и снова звук остановил ее.
Откуда-то доносился жалобный, беспомощный плач ее сына.
– Макс! – закричала Ви, оборачиваясь.
Через ряды прессов для формовки колес она пошла на плач, звучавший все громче.
– Макс, я иду!
Ребенок надрывно кричал, но на сердце стало легче, потому что сын был жив.
У дальней стенки располагался вертикальный фрезерный станок высотой в двадцать футов; похоже, что плач Макса доносился откуда-то сверху.
Ви подошла к основанию станка, залезла на столешницу, ухватилась за хобот и напряглась, подтягивая тело вверх. Вставляя мыски ног во фрезу, она забралась наверх машины; теперь крики сына били ей прямо в уши.
Ви вытерла пот, заливавший глаза, и всмотрелась в полутьму, отыскивая ребенка.
– Макс! – позвала она. – Макс!
А потом увидела то, от чего ее сердце упало.
В нескольких футах на крышке станка лежал маленький цифровой диктофон. Вайолет подползла, взяла его в руки и уставилась на громкоговоритель, из которого доносился голос ее сына.
Она изо всех сил швырнула диктофон вниз; он упал среди машин и разбился.
В течение трех секунд стояла тишина.
И тут дверь, в которую она вошла, захлопнулась.
Ви посмотрела назад поверх скопления станков и уперлась взглядом в него.
О Боже.
Мужчина с длинными черными волосами стоял перед двойными дверями, и даже издалека Вайолет видела, что он улыбается.
По телу ее ручьями тек пот, в голове плыло, во рту ощущался металлический привкус.
Казалось, они стояли неподвижно целую вечность.
Вайолет слышала, как над головой гудят лампы.
Несмотря на разделявшее их расстояние, она рассмотрела, что монстр одет в черный спортивный костюм и черную обувь. Лицо его, столь бледное, что казалось светящимся, наводило на мысль о каком-то внутреннем источнике свечения.
Лютер отвернулся от нее и протянул руку к чему-то за дверью. Она сощурилась, стараясь рассмотреть, что он делает.
Сначала показалось, что хлопнула еще одна дверь, но одновременно со звуком мигнул и погас первый ряд ламп возле дальней стены помещения. Звук эхом пронесся по цеху, отражаясь от стен.
Затем погас следующий ряд, и еще один, и еще; Ви в ужасе увидела, что лампы над ее головой выключились, и вокруг потемнело, а потом погасли светильники в самом конце помещения, и она оказалась в полной темноте.
Вайолет свесила ноги с крышки станка и спустилась на столешницу.
Оказавшись наконец на полу, она вытянула руки и сделала полный поворот вокруг себя, ощупывая окружающие предметы, чтобы определиться с ориентирами, но в результате добилась только того, что потеряла направление в пространстве.
Абсолютная темнота и внезапная паника ошеломили; она опустилась на колени и поползла по бетону, лужам старой смазки и крысиному помету, пока не ударилась головой о металлический постамент какой-то невидимой машины.
Из глубокой раны на лбу вниз по носу потекла кровь.
Пока что она не видела даже рук, поднесенных к лицу, но, подняв их вверх, коснулась металлической крышки всего в нескольких дюймах над головой. Ее окружали металлические стойки – она ползла под машиной.
Ви услышала, как на другом конце помещения раздалось звяканье, словно столкнулись висящие цепи. Потом послышался звук шагов.
– Вайолет! – услышала она голос из темноты с дальней стороны цеха. – Здесь восемьдесят тысяч квадратных футов площади. Я только что запер за собой дверь. Ты еще можешь пройти через выход с другой стороны, хотя это сомнительно. Слышала, как вопил Энди?
Закрыв глаза, она пыталась сориентироваться и поняла, что у нее практически нет шансов добраться до той стены, не получив серьезной травмы. Надо затаиться. Оставаться на месте. Если не выдать себя звуками, Лютер не найдет ее. Он так же слеп, как и она…
Зажегся свет.
И тут же погас.
Какую-то долю секунды она видела меркнувший негатив окружавших ее машин.
Потом – ничего, отпечаток изображения исчез с сетчатки глаз.
Вверху снова загорелись висящие шары.
В неожиданно ярком сиянии она снова увидела станки.
Темнота.
Остаточные изображения.
Одним из них оказался Лютер, все там же, в дальнем конце цеха; его профиль отпечатался на негативе.
Сначала она приняла их за выстрелы, но это оказались всего лишь звуки рубильников, включавших и отключавших свет; в мигании ламп Ви рассмотрела, что Лютер идет вдоль останков сборочной линии к тому месту, где она затаилась, скорчившись под станком.
Он ее заметил.
Опять тьма.
Неподвижные остаточные изображения.
Звук шагов Лютера, идущего к ней по бетону.
Свет.
Ви вылезла из-под станка и выпрямилась.
Темнота.
Шаги.
Изображение Лютера менее чем в ста футах от нее.
Свет.
В этот короткий промежуток Вайолет развернулась и побежала, и когда свет погас, она на бегу продолжала уклоняться от негативов машин, пока они не померкли на сетчатке глаз.
Присев на корточки за большим станком, Ви ждала, пока свет загорится снова.
Во рту пересохло.
Она тяжело дышала.
Свет.
Лютер остановился в двадцати футах от нее у токарного станка, где она пряталась всего несколько секунд назад, и заглядывал под него.
Темнота.
Она смотрела на его замершее изображение, а когда включился свет, Лютер уже медленно направлялся к ней.
Ви пригнулась.
Ладони вспотели, и она вытерла их о нейлон спортивного костюма, чтобы надежнее ухватить нож.
Шаги замерли.
Теперь до него оставалось всего восемь или десять футов.
На протяжении трех циклов смены света и тьмы Лютер не двигался.
Вайолет знала, что сделает.
Свет.
Она глянула поверх станка.
Кайт стоял к ней спиной.
Ви спокойно поднялась, позволив глазам наполниться увиденным и запечатлеть в мозгу Лютера и машины, расположенные в непосредственной близости от него. Когда погаснет свет, ей останется только шагнуть на два фута из-за станка – и броском преодолеть четыре фута узкого коридора свободного пространства между машинами до его остаточного изображения.
И в темноте нанести удар.
Но не убивать. Ты должна узнать то, что знает он. Макс еще может быть жив.
Когда погас свет, она удобнее взялась за рукоять ножа.
Давай, Вайолет.
Появилось остаточное изображение – прекрасный негатив Лютера, стоящего к ней спиной; она даже видела, что в правой руке он держит что-то свисающее сбоку.
Сейчас.
Сделав два осторожных шажка из-за станка, она правой рукой занесла нож и устремилась на него.
Четыре быстрых мягких шага, затем остановка там, где он должен стоять, – и Вайолет нанесла сверху вниз сильный быстрый удар ножом, в самый центр спины Лютера.
Она напряглась, ожидая сопротивления плоти, и когда клинок прошел сквозь пустоту, плечо Ви чуть не вылетело из сустава, и саму ее шатнуло вперед, в ничто.
О Господи…
Сверху ударил свет, глазам стало больно.
Лютера нигде не было.
Насколько хватало глаз, ничего, кроме машин, и…
Краем глаза она уловила движение.
Вайолет развернулась, перекладывая нож в руке, спеша сменить хват.
Он стоял прямо там, в двух шагах, и уже наносил стремительный размашистый удар дубинкой по дуговой траектории.
Когда дубинка коснулась боковой части головы, боли не было, но колени Вайолет сразу подогнулись – она лишилась сил из-за крайнего напряжения во время гонки в темноте.
Потом, когда Ви сидела на полу и смотрела вверх на Лютера, раздался щелчок, похожий на выстрел. Свет погас, а она все еще видела его негатив и могла поклясться, что он улыбается замерзшей улыбкой в этом гудящем и ярком остаточном изображении.
В темноте Лютер ударил ее снова – сокрушительно, прямо по затылку, и на этот раз она ощутила боль, но всего лишь на секунду.
Энди
От мучительных страданий меня отвлек звук открывающейся двери за спиной. Через несколько секунд в поле зрения на бетонном полу склада появился Лютер, несущий на руках Вайолет.
– Что ты с ней сделал? – заорал я.
Кайт поместил безвольное тело в деревянную каталку, стоявшую в десяти футах от моей, и я смотрел, как он пристегивает лодыжки и запястья, фиксирует голову на спинке стула, кожаным ремнем перетягивая лоб Вайолет.
Затем Лютер приблизился и подтянул ремни, опутывающие мое тело.
– Когда мы начнем, – сказал он, – ты первым делом постараешься потерять сознание. Это было бы, как говорится, вопиющим безобразием.
– Лютер.
– Да, Энди? – Он посмотрел на меня сверху бездушными черными глазами.
– Я люблю ее, Лютер, – сказал я. – Понимаю, ты, возможно, не знаешь, что это значит, но в нашем мире нет ничего более могучего…
– Думаю, что могу с тобой не согласиться, – перебил он. – Я пришел к заключению, что всем правят страх и боль. Они – краеугольные камни человеческой природы.
– Если ты действительно так считаешь, то почему до сих пор не убил себя?
Лютер взглянул на меня.
– Не следует думать, что темная сторона бытия наполнена страданием и утратами, а значит, и скорбью. В ней нет скорби. Потому что скорбь поглощается смертью, а смерть и умирание суть сами жизнь тьмы. – Он похлопал меня по руке. – Эти прекрасные строки написал немецкий теолог по имени Якоб Бёме, а поделился ими со мной много лет назад, в Пустоши, твой брат. Неужели ты не можешь представить себе, что подобно тому, как природа и любовь говорят с сердцами большинства людей, так и вот это, – он обвел рукой склад, панель управления, Вайолет и остановился, указывая на мою истерзанную ногу, – говорит со мной?