День закрытых дверей — страница 17 из 19

Ви пыталась бороться с нарастающим растяжением и первыми болезненными ощущениями.

В зеркале ее лицо казалось маской воплощенного ужаса.

– Лютер, чего ты хочешь? – спросил я.

– Вот этого.

– Но это скоро закончится.

– Определенно.

– Ты понимаешь, о чем я. Мы наверняка умрем.

– Пожалуйста, заткнись, Энди. Я хочу получить удовольствие…

– Ты хочешь чего-то большего, Лютер.

Вайолет застонала.

Голова ее была обездвижена, и Ви смотрела в потолок расширенными, словно от удивления, глазами.

Стон перешел в высокий пронзительный звук – она кричала сквозь стиснутые зубы.

– Лютер, прекрати! – завопил я. – Ви, жми на кнопку!

Она закричала в полный голос, и этот крик проник в меня, как удар ножа в живот, а потом в голове появилась простая мысль, похожая на молитву: я хочу умереть.

Вернулась боль, даже более острая, чем прежде; сиденье подо мной завибрировало, потому что шестеренки возобновили свою адскую работу.

Теперь Ви звала меня, умоляла нажать на кнопку, и все мое естество требовало того же – остановить тросы, разрывающие плоть.

Должно быть, нужные слова всплыли откуда-то из глубины подсознания, потому что не могу припомнить, чтобы они появлялись в моем мозгу раньше, но внезапно я оглушительно заорал:

– Я стану им, Лютер! Ради Бога, прекрати! Я стану им! Стану Орсоном! Стану моим братом! Богом клянусь!

* * *

Похоже, я потерял сознание.

Когда открыл глаза, руки и ноги горели от боли, но напряжение исчезло, а под сиденьем больше не гудело.

Я прищурился – мешали смотреть слезы.

В нескольких дюймах от себя увидел лицо Лютера.

Бледное. Безупречное. Нестареющее.

Его черные глаза переполняли подлинные чувства – такого я никогда раньше в них не видел.

Ярость.

Замешательство.

Бездонная скорбь.

– Тебе не хватает его, ведь так? – спросил я.

– Ты действительно со мной?

– Лютер…

– Думаешь, это боль? Я способен сломить твой разум.

– Послушай меня. Ты знаешь, во что превратилась моя жизнь в последние несколько лет? Что Орсон и ты пытались со мной сделать? А я сопротивлялся, сопротивлялся, сопротивлялся… но теперь с этим покончено. Я полностью готов. Мы были близнецами, Лютер. Ты понимаешь, какая это связь? С момента его смерти я ощущал Орсона внутри себя, и он становился только сильнее.

– Ты что угодно скажешь, чтобы избавиться от боли.

– Может, и так. А вдруг то, что ты говорил о боли, – правда? Что она помогает нам узнать самих себя. А я за последние восемь лет не получил от тебя и моего брата ничего, кроме боли. Физической, эмоциональной, психологической.

– Энди, ничего из сказанного тобой… – заговорила Ви.

– Заткни рот! Помнишь, Лютер, что ты сказал мне в Пустоши много лет назад?

Он молча смотрел на меня.

– Ты сказал: все мы хотим крови. И знаешь что? Ты был прав.

Я увидел, что шестеренки начали вращаться.

Тросы натянулись.

– Разве ты по нему не скучаешь? – спросил я.

– Скучаю, – ответил Кайт равнодушным голосом, но с отблеском боли в глазах.

– Думаешь, мой близнец и я не могут иметь общей сердцевины, некоего элементарного ядра?

– Ты лжешь.

– Ты читал мои книги?

– Вот именно, Энди, это всего лишь книги. А как долго ты твердил, что они не отражают твоей истинной сути?

– Думаешь, с подобным легко примириться?

– Ты лжешь.

– Позволь мне доказать.

Он только улыбнулся.

– Думаешь, у меня бред? – спросил я.

– Что-то вроде того.

– Я не стану ее убивать.

– Извини?

– Я не стану убивать Вайолет, – сказал я. – Но я причиню ей боль. Сильную.

Его черные глаза уставились на меня.

– Это настоящее, Лютер. Так случается. Я знаю, что ты одинок. Таких, как мы, немного. Тех, кто разделяет наш взгляд на мир. Это тяжело. Но теперь я с тобой.

– Со мной никого нет.

– Что ж, если ты не способен доверять, то не сможешь узнать правду.

– Я никогда никому не доверял, Энди. Даже твоему брату.

– Но ты его любил. Настолько, насколько ты способен любить что-то, не доставляющее тебе удовольствия.

Кайт взглянул на Вайолет.

Слова лились у меня изо рта, а я говорил себе, что все они – ложь. Единственный способ спасти нас.

– Только не говори, Лютер, что ты этого не хочешь. Связи с кем-то, похожим на тебя. Ты не совсем бесчеловечен.

К суставам рук и ног опять прихлынула боль.

Ремень, перехвативший лоб, врезался в кожу.

– Ты причинишь ей боль.

– Да.

– Ты сделаешь в точности, что я скажу.

– Да. А потом ты отпустишь ее.

– Но она вернется. Она станет искать это место. Искать меня и…

– Нет, – возразил я. – Обещаю тебе. Она никогда не вернется.

* * *

Прошло несколько дней. Я едва мог стоять.

Мускулы на ногах были натянуты, как стальные тросы.

В боковую поверхность ноги он ввел мне болеутоляющее, но оно подействовало не сразу.

Лютеру пришлось помочь мне проковылять по бетонному полу; голыми подошвами я чувствовал его леденящий холод.

Мы остановились возле каталки Вайолет, и я смотрел на нее сверху вниз.

Слушал, как она стонет.

– Энди, я люблю тебя, – сказала она.

– Я тоже тебя люблю.

Наркотик начал действовать, и я взглянул на Лютера.

Боль ушла.

Наступила ясность.

Теперь я стоял сам. Стоял выпрямившись.

– Не двигайся с этого места, – велел Лютер.

Он вернулся к панели управления и подкатил тележку к нам.

Я протянул руку и коснулся лица Ви; слезы блестели в ее глазницах, как лужицы жидкого стекла.

– Энди. – Он взял мою руку и потянул меня к панели управления и набору инструментов.

Мои ладони Лютер положил на поверхность, напоминавшую микшерный пульт. Круговые шкалы и эквалайзеры группировались по секциям и имели обозначения, написанные черным маркером на белых наклейках.

НАГРЕВ.

ХОЛОД.

ДАВЛЕНИЕ.

ЭЛЕКТРИЧЕСТВО.

ПЕРФОРАЦИЯ.

ТРЕНИЕ.

– Причинение боли любимому человеку требует настоящей силы, – сказал он. – Спроси ее, чего она больше всего боится.

– Чего ты больше всего боишься, Вайолет?

– Энди…

– У тебя есть выбор: нагрев, холод, давление, электричество, перфорация, трение.

– Энди, что ты делаешь?

– Он открывается тому, с чем боролся всю свою жизнь.

– Что это, Лютер? – спросила она.

– Правда.

– Это не правда, Энди.

– Ты хочешь жить, Вайолет?

– Да.

– Тогда я должен это сделать.

– Это просто еще одна его игра. Никто из нас не выживет.

– Прости меня за все. Мне жаль, что мы встретились… нет, я хотел сказать, что я вошел в твою жизнь. Теперь выбирай.

Ви закрыла глаза, ее тело содрогнулось от рыданий.

– Выбери за нее, – шепнул мне на ухо Лютер.

– Прекрасно. Нагрев, – решил я. – Как это работает?

– Эти десять циферблатов управляют нагревом электродов в каталке – по два на каждую руку и ногу, один на голову и один на панель нагрева в спинке сиденья. Их можно разогревать до восьмисот градусов по Фаренгейту[12]. Следи за свечением оранжевого индикатора. При нагреве выше восьмисот градусов жароупорные панели подожгут древесину.

Я взглянул на Лютера.

В голове ясно, тело ничего не весит.

– Ты этого хотел, – сказал он мне. – Ты всегда хотел этого.

– Энди, прошу, – рыдала Вайолет.

– Пора, Энди.

У меня тряслись руки. Я даже вспомнить не мог, когда в последний раз видел дневной свет. Может, год назад.

– А после она будет жить?

– Она будет жить.

Я посмотрел сверху вниз на застывшую в ужасе Вайолет.

– Ты не должен этого делать, – сказала она.

Я положил ладонь на выключатель.

– На самом деле должен.

* * *

Я стоял голышом у пульта управления, смотрел, как она корчится на панелях, разогретых до двухсот пятидесяти градусов, и чувствовал, что глубоко во мне начинает распадаться нечто сокровенное.

Я не отводил взгляда.

Смотрел в ее глаза, пока лицо Ви наливалось глубоким румянцем.

Женщина, которую я любил, страдала от невыносимой боли.

Пронзительно кричала.

Умоляла меня прекратить это.

Ее спортивный костюм дымился и плавился.

Какая-то часть меня не могла вынести происходящего.

Я отключил эту часть, предоставив ей вопить и биться головой об обивку звуконепроницаемой комнаты, и позволил отрешенности наполнить меня, как сосуд.

Единственно возможный способ пройти через это.

Человеческое страдание.

Так что же?

В человеческой истории, уже написанной и грядущей, нет ничего более постоянного.

Оно – не новинка и не редкость.

Страдание – наше предназначение, мы созданы для него.

Конечный результат нашего эволюционного развития – все эти нервные окончания, связанные с химическими реакциями в любых долях мозга, которые отвечают за наши эмоции.

Немного времени спустя длинные белые пальцы Лютера убрали мою руку с пульта управления – он отстранил меня.

– Что ты делаешь? – спросил я.

– Держу свое слово. Ты поджаришь ей почки и вскипятишь спинномозговую жидкость в позвоночнике, если не прекратишь.

Он провернул круговые шкалы до нуля и выключил подачу электроэнергии.

От крика Ви сорвала голос.

А запах, а звуки!.. О, Господи…

Лютер подошел к ней и перерезал нейлоновые путы на руках.

Освободил голени.

Она стонала, пыталась пошевелиться, но плоть и костюм прикипели к электродам.

Лютер вернулся ко мне. Мы стояли у панели управления.

– Ну, и что ты почувствовал? – спросил он.

Я еще ощущал сильную слабость.

Даже не знал, хватит ли у меня сил.

– Мне показалось, что это не совсем я.

– Может, так ты и должен был чувствовать себя всегда.

– Может быть, – ответил я.

Он взялся за тележку, чтобы откатить ее.