Глава 20
В последнюю среду каждого месяца баптистская церковь неизменно устраивает вечер запеченного спагетти. Такова традиция, приятная неотвратимость для местного христианского сообщества.
Из кухни паства неторопливо перемещалась в общий зал, следуя обычаю, установленному двадцать два года назад. Каждый прихожанин приносил картонную тарелку с запеченным спагетти, мучным роллом, салатом из латука и моркови и пенопластовый стаканчик сладкого чая.
Обедали братья и сестры во Христе за круглыми складными столиками, с удовольствием поглощая пресные блюда, и зал гудел от разговоров и детского шума, а из громкоговорителей на сцене лилась духовная музыка. Свет заходящего солнца – слабый намек на багрянец в позднеоктябрьском небе – тускнел за высокими окнами.
Вайолет Кинг сидела за столом с родителями, Эбертом и Эвелин, и другом родителей по имени Чарльз. Последнему стукнуло тридцать, он был одинок и страстно увлечен Иисусом. Вайолет не нравилось, как он смотрит на нее и как разговаривает с ней – словно знает некий секрет, который никому не раскрывает, и словно он сам – нечто большее, чем шапочный знакомый.
Последние пять минут Чарльз, не давая никому и рот открыть, повествовал о своей попытке просветить «проблемного чернокожего юнца». Но Вайолет не слушала и только смотрела на порцию запеченного спагетти на своей тарелке.
– …и я сказал ему: «Брат, Иисус умер за тебя». – Нижняя губа рассказчика задрожала от эмоций, голос смягчился, проникшись искренностью. – И знаете, что он ответил мне? Боюсь разбить вам сердце, Эберт. Он сказал: «А с чего бы Богу любить меня?» И я сказал… я сказал… Вы слушаете меня, Вайолет?
Вайолет подняла голову и посмотрела в одинокие глазки напротив:
– Да, Чарльз, слушаю.
– Я сказал ему: «Господь любит черных мальчиков так же сильно, как Он любит и белых мальчиков».
Четырехлетний мальчонка с шоколадной глазурью вокруг улыбающихся губ подбежал и остановился перед Вайолет.
– Ты красивая, – выпалил он и умчался, крича: —Вот и сказал! Вот и сказал!
Вайолет рассмеялась.
– А где Макс? – поинтересовался Чарльз.
– Там же, где был неделю назад, когда вы задавали мне этот же вопрос, – ответила она без злости и раздражения. – Этой осенью он тренирует команду по бегу по пересеченной местности. Сегодня у них очередная встреча. – «Это тебя устраивает, извращенец?» – мысленно добавила Вайолет.
– Просто не хочу видеть, как человек отступается от веры. Начинается с того, что пропускают наши среды, а кто знает, что последует дальше…
– Мой зять не вероотступник, – возразил Эберт. – Я и сам такого не потерпел бы, ты же знаешь, Чарльз. Верно, дочка?
– Да, папа.
Вайолет улыбнулась отцу, крупному и крепкому мужчине с седой бородой и сияющей загорелой лысиной. Работал он на молочной ферме, и за их столом слегка попахивало навозом.
Она отпила чаю и снова почувствовала на себе взгляд Чарльза. В последнее время такое случалось часто, особенно во время воскресной службы. Он постоянно укорял ее за «мальчишескую службу», говорил, что волосы женщинам положено носить длинные и свободные, и советовал Вайолет дать волю ее блондинистым локонам.
На поясе, над лавандовой юбкой, запищал пейджер. Вайолет опустила глаза и, увидев номер, поднялась из-за стола.
– Мам, если придет Макс, скажи, что я скоро вернусь.
– Всё в порядке, Ви?
Эвелин посмотрела на дочь серо-голубыми глазами, в которых словно отражалась седина ее волос. Как ты можешь сидеть здесь с этим ненормальным?
– Да, мам.
Вайолет вышла из общего зала в классный коридор. Двойные двери в конце его были распахнуты, и она видела музыкального директора, торопливо расставлявшего стулья на галерее – репетиция хора должна была начаться сразу после обеда. Петь ей сегодня не хотелось. Хотелось пойти домой, забраться в постель с пинтой мороженого «Черри Гарсия» и посмотреть телевизор, желательно что-нибудь документальное от Кена Бернса по Пи-би-эс.
Шум и суета празднующей паствы отступили на задний план, как только Вайолет вошла в темную классную комнату и закрыла за собой дверь.
Снова завибрировал пейджер.
Она сунула руку в сумочку, где лежал сотовый.
Глава 21
Развернувшись в тупичке, Вайолет припарковала свой «Джип Чероки» на тротуаре. Часы на приборной доске показывали 7:15. Небо было темным, если не считать туманных пятнышек звездного света, тускнеющих, когда смотришь прямо на них. Заглушив мотор и глядя на суматоху вдалеке, она попыталась представить эту истеричную улицу обычной, без мигающих огней.
Тихой.
Заурядной.
Безопасной.
Вайолет огляделась. С того места, где она находилась, ей были видны молодой сосновый лес, начинавшийся за улицей из выстроившихся вдоль озера и заключенных между двумя тупиками одиннадцати домов; дорога, врезающаяся в Шортлиф-драйв, и черное, невозмутимо-спокойное озеро.
Вайолет не строила догадок и не теоретизировала. Заниматься этим, когда расследование еще только начинается, бесполезно. Пока она знала лишь, что на этой улице, в кирпичном доме в стиле ранчо, убита семья из четырех человек. Добавить к ним другие убийства – зарезанного ножом продавца в «Уолмарте» в Роки-Маунт и женщину, повешенную на маяке Боди, – и получается одна из самых кровавых недель в истории Северной Каролины со времен Гражданской войны.
Большинство следователей никогда и не сталкиваются ни с чем подобным, подумала она, выходя из машины, и, уже обращаясь к себе, мысленно добавила: «Ты недостаточно подготовлена, чтобы заниматься таким делом».
Вайолет ощутила слабость в ногах и прислонилась к джипу. Закрыла глаза, несколько раз глубоко вдохнула, прошептала молитву и зашагала к мигающим голубым огням.
Участок Уортингтонов площадью в пол-акра уже окружили оградительной лентой. Вайолет насчитала три патрульных машины, «Скорую помощь», фургон и две легковушки без опознавательных знаков, припаркованных у тротуара на другой стороне улицы.
На повороте подъездной дороги, охраняя периметр, стоял полицейский в форме.
– Привет, Рубен, – сказала Вайолет.
– Викинг? Так ты сегодня на вызове?
– Да.
– Повезло тебе. Дом по соседству с тем, где в понедельник случилось похищение. Мы и в дверь стучали, и по телефону звонили – они так и не ответили.
– Шутишь… Ты приехал первым?
– Нет, первым прибыл Брюс. Он сейчас с Барри разговаривает.
Вайолет нырнула под оградительную ленту и зашагала по дорожке к своему сержанту, широкоплечему, крепкому, как дуб, парню с глубоким, как и у отца, голосом. Брюс разговаривал с патрульным, и она прошла между мужчинами.
– Привет, парни.
Сержант посмотрел на нее сверху вниз и покачал головой.
– На этот раз ты точно вляпалась, – произнес он таким тоном, словно вина за случившееся лежала на ней. – Я пойду, потолкую с Чипом и ребятами. Брюс расскажет, что́́́ ты получила.
– Ты в доме еще не был?
– Нет. Ордер на обыск только что дали. Бобби как раз этим и занимается.
– Эксперты уже готовы начать видеосъемку?
– Думаю, да.
– Не попросишь их подождать минутку? Поговорю с Брюсом, а потом хочу сама быстренько пройтись.
Секунду-другую сержант Маллинс смотрел на нее. Улыбался он редко. Под его хмурым взглядом Вайолет снова почувствовала себя восьмилетней девчонкой. Она знала, что он думает, потому что и сама думала то же самое: справиться с этим делом ей не по силам.
Сержант Маллинс направился к одетым в белые халаты экспертам-криминалистам, а Вайолет посмотрела через плечо на женщину, плакавшую на улице, возле лужайки Уортингтонов.
Затем повернулась к Брюсу.
Он был на год младше и только год назад закончил полицейскую академию. Они ходили в одну и ту же среднюю школу, и, хотя не были знакомы тогда, Вайолет его помнила. Брюс почти не изменился – остался таким же высоким, немного пучеглазым, с испуганным, нервным выражением лица.
Пока Вайолет доставала из сумки блокнот и ручку, он неотрывно смотрел на плачущую на улице женщину.
– Брюс? – Патрульный посмотрел на нее большими глазами. – Ты в порядке? – Он перевел дух. – Расскажи, что тут у меня. – Они стояли возле минивэна Уортингтона, и он прислонился к задней дверце. – Нет, Брюс, не надо.
Он выпрямился и кивнул в сторону улицы.
– Та женщина, что плачет, – Бренда Мурфилд. Живет неподалеку, через три дома. Сегодня, во второй половине дня…
– Точнее?
– Между половиной четвертого и четырьмя. Она подошла и постучала в дверь. Их дети часто играют вместе, и миссис Мурфилд уже два дня не видела мальчиков Уортингтонов. У нее был ключ от дома, и, поскольку они не отвечали на звонки и не брали почту, а их машины стояли на подъездной дорожке, она решила войти. Уже в передней почувствовала запах и сразу же вышла и набрала девять-один-один. Я приехал в начале шестого. Один мальчишка – под столом в кухне. Второй – в постели. Крови возле детей не заметил. Зак и Тереза Уортингтоны – в постели. Там все плохо… Оставаться там долго я не мог. Извини, меня просто…
– Всё в порядке, Брюс. Это не твоя работа. Как звали мальчишек?
– Хэнк и Бен. Одному – одиннадцать, другому – семь. Бен – это тот, который под столом.
– О’кей. Мобильная группа должна быть с минуты на минуту. Периметр остается за Ройбеном. Хочу, чтобы ты подошел к миссис Мурфилд и постарался ее успокоить. Я войду и, пока эксперты не начали съемку, осмотрюсь. Потом, когда они возьмутся за работу, поговорю с миссис Мурфилд, так что позаботься, чтобы она не ушла.
Брюс зашагал к подъездной дорожке. Вайолет потерла руки. Ее пальто «Барбур» осталось в общем зале церкви, а с озера тянуло холодком, и ветер срывал сухие листья с огромных дубов в переднем дворе. Она постояла еще секунду-другую, а потом направилась к передней веранде, на ступеньках которой ее поджидала шумная, как стадо гусей, группка экспертов. Их присутствие пугало ее, но справиться с ними Вайолет могла. Куда больше она страшилась того, что поджидало ее в доме.
Глава 22
Сбросив туфли на каблуке, Вайолет сунула свои маленькие ножки в матерчатые ботинки, натянула на руки пару латексных перчаток и поднялась по ступенькам.
Полицейский, стоявший у передних дверей, внес ее имя в список и проставил время. Поскольку задерживаться в доме Вайолет не намеревалась, она прошла одна. Место преступления подобно деликатной экосистеме, и чем больше людей побывает в доме, тем сильнее они повредят картину места преступления.
– Я быстро, ребята, – сказала она.
– Эй, Викинг, хочешь «Викс»? – спросил один из техников. – Судя по тому, что говорит Брюс, приятного там мало.
– Нет, обойдусь.
– Я позвонил Рику и Дону, – сказал сержант Маллинс. – Будут утром, пораньше.
– Хорошо. Дело пойдет быстрее. Каждый возьмет по комнате.
Вооруженная фонариком, блокнотом и ручкой, Ви переступила порог дома Зака, Терезы, Хэнка и Бена Уортингтонов и закрыла за собой дверь. Стоя в передней, она отметила два звука: шум воды в системе центрального отопления и голоса на веранде. Оказаться в тепле после холода было приятно, хотя тепло и усиливает запах.
В доме было темно – так же, как и тогда, когда сюда попал Брюс.
Затаив дыхание, Вайолет прошла в столовую. Глаза постепенно привыкали к темноте. У обеденного стола она остановилась, ожидая, пока в тени оживут формы и детали.
А потом решительно вдохнула.
Запах. Сладковатый. Насыщенный. Запах разложения.
Запах испорченных макарон и сыра.
Настолько острый, что его можно было попробовать на вкус.
Ви вдохнула еще раз, впустив в себя запах гниения.
На втором месяце службы в Отделе уголовных расследований она столкнулась со своим первым самоубийством – жарким июльским полднем семидесятичетырехлетний больной с Альцгеймером выстрелил себе под подбородок из дробовика. Его нашли неделю спустя в небольшом трейлере без кондиционера. Хотя вонь стояла ужасная, Вайолет с удивлением обнаружила, что не может закрыться от нее, что примет и впустит в себя это жуткое зловоние из уважения и сострадания к мертвым. Висцеральная близость необъяснимым образом связывала ее сначала с жертвой, а уже потом – с разгадкой убийства.
Над озером Норман всходила яркая убывающая луна, и ее свет растекался по покрытому линолеумом полу кухни. Увидев под столом маленького мальчика, Вайолет почувствовала, как в ней что-то дрогнуло. Опустившись на колени перед столом, она смахнула упавшие на глаза пряди, включила фонарик и посветила сначала на лицо мальчика, потом прошлась лучом по всему телу. Ни странгуляционной борозды, ни синяков видно не было, но голова лежала на полу под неестественным углом.
Сломана шея. Луч скользнул сверху вниз по правой руке и остановился на сжатых в кулак пальцах. Вайолет перевела луч на другую руку, пальцы которой сжимали что-то похожее на батарейку.
Она прошла к задней двери и посмотрела через стеклянную панель в задний двор: дуб, домик на дереве, веревочные качели, озеро. Выключив фонарик, вернулась через столовую в гостиную – глаза уже привыкли к темноте и теням. Можно было бы включить свет, но Вайолет хотела увидеть все таким, каким увидел он.
В гостиной запах ощущался острее. Она остановилась и огляделась: чашка с попкорном на полу… коробка из-под кассеты на телевизоре… Киношный вечер. Она шагнула ближе, прочитала название: «Цветок красного папоротника».
Когда зазвонил телефон, Ви невольно затаила дыхание.
Автоответчик сработал после двух звонков: «Это Тереза. И Зак. Хэнк! И Бен!»
Общий смех.
Мальчишеский голос продолжил: «Нас здесь нет. Если хотите, оставьте сообщение».
Потом, после гудка: «Привет всем. Это Джанет. Не дождались ответа насчет следующего уик-энда, поэтому звоню сама. Надеюсь, вы все-таки выберетесь. Привет от Джека и Сьюзи. До встречи».
Дальше – тишина.
Вайолет вышла в коридор, заглянула в ванную и прошла к комнате старшего из мальчиков. Хэнк Уортингтон лежал на кровати под одеялом. Со стороны могло показаться, что он спит. «Если б не запах смерти, дом выглядел бы вполне нормальным», – подумала она.
Дверь в спальню Зака и Терезы в конце коридора была широко открыта. Осторожно, словно боясь разбудить их, Ви подошла ближе. Сердце колотилось, отдаваясь тяжелой пульсацией в шее.
Она не стала ни проклинать страх, ни притворяться, будто ей не страшно, но, опустившись на корточки, помолилась. Я не слышу Тебя в этом доме. Пожалуйста, войди со мной в комнату. Она выпрямилась и, чувствуя себя по-прежнему одинокой, тем не менее подошла к порогу спальни. От идущего оттуда запаха заслезились глаза.
Никаких трюков или приемов, которые помогли бы укрепить дух, подготовить себя к зрелищу оскверненной невинности, Вайолет не знала. Оно бьет тебя под дых, и ты либо несешь это дальше с собой, либо уходишь. Об этом ей и сказал сержант Маллинс. И он был прав.
Кончиком карандаша она дотронулась до выключателя. Комната закричала от боли, и Вайолет жалобно всхлипнула, но все же сделала три шага вперед, чтобы увидеть самое страшное и отвратительное. Внутри у нее все задрожало.
Мистер и миссис Уортингтон смотрели на нее пустыми глазами, лишенные всего – гордости и достоинства.
Ви отвернулась и открыла блокнот.
Потом, закончив, прошла по коридору к передней и толкнула дверь. Никогда еще свежий воздух не приносил такого облегчения. Хотелось открыть кран с горячей водой и долго-долго мыть руки.
Ступив на веранду и плотно закрыв за собой дверь, Вайолет ощутила на себе изучающие взгляды сержанта Маллинса и техников-криминалистов. Ужас, отвращение и ненависть, написанные на ее лице, отразились и на их собственных.
– Родителей изрезали. Выпотрошили, – сказала она так, чтобы слышали все. – Может быть, какой-то ритуал. И еще… Мальчик под столом держит что-то в правой руке.
– Ты же знаешь, за озером одно время жил Эндрю Томас, – сказал один из техников. – Держу пари на десять бутылок пива, это его рук дело. Отсиделся где-то и вернулся. Хотел поставить подпись.
Спускаясь по ступенькам, Вайолет увидела припаркованный в тупике фургончик местной службы новостей. Патрульный стоял на улице, обнимая Бренду Мурфилд, и Ви, успев уже замерзнуть, направилась к ним. По пути она позвонила мужу и сказала, чтобы тот не ждал ее.
Глава 23
В тот день, на который он запланировал интервью с Эндрю Томасом, Хорас Бун проснулся в промерзшей темноте своего тесного трейлера на окраине Хейнс-Джанкшн. Керосиновый обогреватель вырубился посреди ночи, и пять слоев уложенных на матрас одеял и покрывал не спасали – его трясло.
Последние две недели Бун регулярно просыпался от холода и в конце концов пришел к выводу, что в этом жалком убежище юконскую зиму – когда температура падает до минус сорока и ветер с воем пронизывает тонкие стены – ему не пережить.
Он сбросил покрывала и поднялся, уже полностью облаченный в камуфляж и охотничью куртку, купленную на прошлой неделе в «Вудсмене», одном из местных магазинов туристического снаряжения. Выбравшись из «спальни», в три шага пересек «гостиную» и вошел в кухню. В это утро самой горячей точкой трейлера был холодильник. Открыв дверцу, Бун схватил пакет с апельсиновым соком, встряхнул и сделал глоток кисловатой жижи, после чего приступил к поиску чего-нибудь для завтрака.
Пережевывая черствый пирожок, Хорас прислонился к раковине и оглядел убогое прибежище, которое весь последний месяц называл своим домом. Матрас, телевизор, вонючий диван – вот и вся обстановка трейлера. Сидеть на диване можно было только в левом конце, где пружины еще могли выдержать его вес. А если в ясный день вынести коричневые подушки и попытаться их выбить, в воздух поднялось бы грибообразное облако пыли.
Работал Бун по большей части в деревне, в закусочной «У Билла», где сидел в кабинке у окна, выпивая море кофе. В последние две недели он написал три первых главы будущей книги, в которых рассказал о первой встрече с Эндрю Томасом в книжном магазине в Анкоридже, путешествии в Юкон и проникновении в домик Эндрю в лесу. Фиолетовый блокнот Хорас постоянно держал при себе и лишь на ночь прятал в холодильник – на случай пожара в трейлере.
30 октября, в седьмую годовщину смерти матери, я узнал, что моя жизнь в Хейнс-Джанкшн, жизнь, которая безумно мне нравилась, закончилась.
Около полудня я сидел в компьютерной лаборатории, читая эмоциональную запись в «Живом журнале» знакомой по Интернету, которую знал только как Тэмми М. Мидуэй. В объемном сообщении Тэмми анализировала свою неспособность поддерживать общение, лишенное социальной глубины. В какой-то момент сидевшая рядом со мной женщина повернулась к мужу и сказала:
– Ты только посмотри, Ральф. Эндрю Томас вернулся.
Адреналин выстрелил мне в кровь. Я почувствовал, как вспыхнули щеки, но, когда взглянул на пару, увидел, что женщина указывает на новостной заголовок на экране. Почувствовав мой взгляд, она посмотрела на меня.
– Ужасно, не правда ли? – Я молчал, не в силах вымолвить ни слова. – Здесь говорится, что он убил целую семью.
– Где? – выдавил наконец я.
– Не помню, сейчас посмотрю. – Она прокрутила страницу к началу статьи. – Да, вот оно. Дэвидсон, Северная Каролина.
В тот же миг что-то внутри меня умерло. Я отыскал веб-сайт и бегло пробежал глазами статью и список жертв. В третьем параграфе мое внимание привлекли такие слова:
Соседка Уортингтонов, Элизабет Лансинг, была похищена в понедельник. Хотя подробностей этого дела сейчас мало, власти намекают, что убийство и похищение неким образом связаны. Муж похищенной, Уолтер Лансинг, бывший друг предполагаемого серийного убийцы, писателя Эндрю Томаса, также считается одной из его жертв, хотя тело мистера Лансинга до сих пор не обнаружено.
У меня разболелась голова. Опасаясь потерять сознание, я отправил статью на принтер и выключил компьютер. Потом забрал распечатку и вышел из библиотеки в холодный, кусачий холод. Забрался в джип и дочитал статью до конца.
Описание маяка и обстоятельства ужасной смерти бедняжки Карен сразили меня наповал.
Мой безопасный мирок разлетелся к чертовой матери.
На тот случай, если Эндрю Томас все же окажется психопатом, Хорас Бун остановился у телефонной будки – воспользоваться платным телефоном по пути к трейлеру.
Не сразу, но все же он вспомнил номер.
Будка стояла напротив здания, в котором помещался «Фонарь». День был ясным и очень холодным. Бун посмотрел на часы. Время шло к ланчу, но небо оставалось сумрачным, как бывает обычно часов в девять утра. В осознании того, что так будет еще несколько месяцев, было что-то ужасно гнетущее.
– Алло?
– Мама?
Короткая пауза.
– Здравствуй, Хорас.
– Послушай, я знаю, что должен был позвонить раньше. Я…
– Ты где?
– В Канаде.
– Спасибо. Теперь я хотя бы знаю, что ты жив. Передам эту новость твоему отцу.
– Мам, перестань, просто…
– Нет. Ты не звонишь мне два месяца, а теперь делаешь вид, что ничего не случилось.
– Можешь подождать и послушать хотя бы две секунды? В моей жизни кое-что произошло. Говорить пока не могу, но дело очень интересное. Я просто хотел позвонить и сказать, что люблю тебя.
– Ты в опасности?
– Нет. Не думаю. Послушай, мне нужно идти. Скоро еще позвоню. Обещаю.
– Хорас…
Бун повесил трубку и вернулся к «Лендкрузеру», где посидел еще немного за рулем, отгоняя посторонние мысли и еще раз прикидывая, что скажет Эндрю Томасу – похвалит, задаст вопросы, пригрозит.
Он повернул ключ зажигания и покатил в сторону леса, стараясь не думать о том, что, вполне возможно, и не вернется.
Глава 24
Трясясь по проселочной дороге к дому, я обнаружил, что стал невероятным трусом. Сидя за рулем, пытался притвориться, что не читал новостей. Оставаться в лесу, жить в стороне от Хейнс-Джанкшн, писа́́́ть ради удовольствия – и так до конца дней. Такая у меня была мечта. Здесь я и намеревался умереть старым затворником. В прошлом году я был счастлив, впервые с того времени, как Орсон и Лютер отняли у меня мою прежнюю жизнь. В этом лесу мне было хорошо, как дома. Вот уж не думал, что снова испытаю это чувство…
Я свернул в лес.
Злость унялась, но на освободившееся место пробрался страх, вызвавший вереницу образов, забыть которые я старался на протяжении последних лет, а когда за деревьями мелькнул дом, что-то шепнуло на ухо: один из них жив.
Нет, не может быть. Я собственными глазами видел, как мой брат Орсон получил в грудь полный заряд крупной дроби. Видел пустоту в его глазах, видел, как из него вытекала жизнь. Замерзший, он остался на веранде заброшенного в Пустоши дома. Мой брат-близнец умер и никак не мог вернуться.
Остановившись перед домом, я заглушил двигатель и, глядя в никуда через треснувшее ветровое стекло, подумал о Лютере Кайте, вспомнил, как стоял над ним, приставив к груди дробовик, держа палец на двойном спусковом крючке. Но я не выстрелил, не убил его – лишь швырнул дробовик через комнату и оставил Лютера умирать на холодном крыльце, тяжело раненного, в нескольких милях от ближайшего городка и без какого-либо транспорта. Он не мог выжить. Он уже умирал, когда я ушел. Господи, ты ведь не мог сохранить жизнь этому чудовищу. И вслед за этим другая, пронзительная, мысль: что, если мое нежелание спустить курок стоило жизни всем этим людям, в том числе целой семье? Принять такое объяснение я не мог. Лютер Кайт умер вместе с Орсоном в той заснеженной пустоши в Вайоминге. Убийца Уортингтонов и Карен – кто бы ни оставил этот кровавый след в Северной Каролине – был подражателем. Моей вины в этом нет.
Я открыл дверцу и вышел из джипа. Холодный и молчаливый, кругом стоял лес.
Но зачем убивать в Дэвидсоне, через озеро от моего старого дома? – думал я, направляясь к крыльцу. И зачем похищать Бет Лансинг? При мысли о ней весь мой эгоизм испарился, и я впервые подумал, что если она и не мертва уже, то находится во власти маньяка, сумасшедшего.
На середине ступенек из моей груди вырвался всхлип. Я сел и разрыдался так, как не рыдал давным-давно, виня себя за все невзгоды, свалившиеся на эту неудачливую семью. У Лангсингов все было бы хорошо, если б они не встретили меня. Я забрал у них все. Все. И даже теперь, через семь лет после смерти Уолтера, знакомство со мной причиняло им страдания. Не попытаться помочь Бет я не мог.
Я поднялся и вошел в дом, сознавая, что все защитные механизмы мозга пытаются, образно говоря, вырвать вилку из розетки. Из-за боли, терзавшей меня на протяжении этих мрачных лет, я почти превратился в стоика. Слезы стали сюрпризом. Я-то думал, что их во мне уже не осталось…
К тому времени, когда я, закрыв дверь, сел за стол и положил перед собой распечатку новостной заметки, решение было принято. Пришлось признать, что это мог быть только Лютер.
Я подошел к кровати, вытащил из-под нее чемодан и начал собираться.
В поисках конверта с сотенными купюрами я перебирал содержимое нижнего ящика, когда услышал звук автомобиля, приближающегося к дому по подъездной дорожке.
Задвинув ящик, я выпрямился – и замер в полнейшем изумлении. За пять прожитых здесь лет у меня было лишь несколько посетителей, и сейчас я определенно никого не ждал.
Хотя часы показывали лишь три пополудни, солнце уже соскользнуло за пики гор, погрузив лес в зловещие сумерки. Хлопнула дверца. Стоя у окна, я видел, как кто-то поднимается по ступенькам.
В дверь постучали.
Достав из верхнего ящика комода субкомпактный «Глок» калибра.40, я сунул его в карман флисового пуловера и вышел встречать гостя. Едва я открыл дверь, как пламя камина вырвало из сумерек худощавое лицо молодого человека, которого я несколько раз видел в деревне за последние недели, – невысокого паренька с испещренным угрями лицом и утопающего в огромной куртке. При первом же визуальном контакте юнец мгновенно отвел глаза.
– Чем могу помочь? – спросил я.
Он снова посмотрел на меня, пряча за спиной дрожащие руки.
– Мистер Кармайкл?
– Да? – За глазами двадцатилетнего парнишки я ощутил испуганную невинность.
– Можно к вам на минутку?
– Зачем?
– Я хотел бы поговорить с вами кое о чем.
В открытую дверь рвался холод, поэтому я отступил в сторону и предложил ему войти.
Остановившись у стола, гость задержал на мне долгий взгляд. Сглотнул. Руки его по-прежнему дрожали.
– Ну? Или мне самому догадываться?
– Что?.. А, нет.
Он прислонился к столу, и тут наши взгляды одновременно остановились на лежавшей лицевой стороной вверх распечатке новостной заметки.
УБИЙСТВО СЕМЬИ СВЯЗАНО
С ЭНДРЮ ТОМАСОМ
Он быстро вскинул глаза.
– Меня прислала Джули Эшберн – узнать, сможете ли вы прийти завтра вечером. Клуб керлинга устраивает обед.
Я поднял руки, собрал волосы в хвост.
– Как вас зовут?
– Хорас. Я лишь недавно начал ей помогать. Вроде как мальчик на побегушках. Повезло, что нашел работу.
– Что ж, Хорас, придется вам сказать ей, что сегодня я не смогу.
– О’кей. Ладно. В смысле… – Он еще раз посмотрел на распечатку, потом снова на меня и задышал часто-часто. – Я так ей и передам. Сказать, что вы уезжаете в отпуск? Что поэтому не можете?
Я молча посмотрел на него, потом сунул руки в карманы, коснулся холодной стали пистолета и постарался убедить себя не поддаваться паранойе. Парень ничего не подозревает. Ведет себя странно, потому что и сам чудак. В мире полным-полно чудаков. Не более того. Он не знает, кто я на самом деле.
– Я потому про отпуск сказал, – продолжал Хорас, – что заметил у вас там… на этой штуке… чемодан.
– Да, собираюсь ненадолго уехать.
– Хорошо, да, тогда я так и скажу Джули. – Не удержавшись, гость в третий раз посмотрел на распечатку.
– Возьмите ее собой, – предложил я. – Мне она уже не нужна. Сумасшествие какое-то, да?
– Да. Прямо-таки… ух. Ладно… э… я передам Джули. – Хорас взял со стола распечатку. – Извините за беспокойство.
Глядя вслед гостю, который уже открыл переднюю дверь, я понял, что стал самым настоящим параноиком. Юнец вышел в предвечерние сумерки, а я задержался у порога, наблюдая за тем, как он забирается в «Лендкрузер» и уезжает по узкой дороге. Звук мотора растворился в тишине леса, оставив после себя лишь шепот ветра в елях.
Я вернулся в дом и занялся укладкой чемодана, размышляя о том, как найти Лютера Кайта в большом-большом мире.
Возвращаясь домой сквозь холод юконских сумерек, Хорас Бун едва сдерживал переполнявшую его радость. Прочитав рукопись Эндрю Томаса «Пустошь», он хорошо понимал, что сейчас происходит. Если писатель говорит правду, получается, что Лютер Кайт выжил тогда, в Пустоши, и теперь мстит, а сам Эндрю намерен его найти. И Хорас – пусть даже на это уйдут все его сбережения – намеревался последовать за своим героем.
О такой истории можно было только мечтать.
До Уайтхорса, к востоку, 158 километров. Оттуда я улечу в Ванкувер, а из Ванкувера – в Америку. В хранилище, в Ландере, штат Вайоминг, находились вещи, которые могли помочь найти Лютера Кайта: дневники моего брата – со стихами, фотографиями и записями о его и Лютера похождениях. Все эти вещи я положил в хранилище семь лет назад, после бегства из дома Орсона, потому что некоторые документы возлагали вину на меня.
И вот теперь что-то подсказывало, что там, в тех записях, я найду указание, как отыскать Лютера. Где-то в записках Орсона упоминалось, что детство Лютера прошло на каком-то острове.
Что-то хрустнуло вдалеке. Этот звук я знал.
В первую осень в Юконе я проснулся однажды среди ночи, напуганный загадочным хрустом в лесу. Уснуть не получалось. Я оделся, вышел, прокрался между деревьями и оказался неподалеку от замерзшего озера, лед которого бил копытом сохатый. В конце концов усилия увенчались успехом, и лось уткнулся мордой в студеную воду.
Услышав теперь тот же звук, я воспринял его как своего рода прощание, которое могло вывести меня из равновесия. Но слез во мне не осталось, они все уже пролились, и я существовал в состоянии шока. Шока от того, что я добровольно покидаю тихую бухту и поднимаю паруса, чтобы вернуться в безумие. Неуверенность и беспокойство за судьбу Бет Лансинг и свою собственную не отпускали меня. Лежа в постели и наблюдая за игрой тени и света на балках моего любимого дома, я не мог отделаться от предчувствия, что уже никогда больше не увижу это место.
Глава 25
Рано утром в пятницу Ви въехала на подъездную дорожку своего нового дома и выключила двигатель. Дальнее левое окно на фасаде уже светилось, и за опущенными наполовину жалюзи виднелся ее поднимающийся с кровати муж. Вайолет вышла, захлопнула дверцу, села на задний бампер «Чероки» и посмотрела на часы. Без одной минуты пять – получалось, что она бодрствовала уже сорок шесть часов.
Приближался рассвет. Ви окинула взглядом безлесный участок, притихший и замерший в ранний час. Из-за поля, с проходящей в полутора милях и скрытой за полоской сосен федеральной автострады, доносился приглушенный, неумолчный гул. В жизни Аркадия-Эйкрс не было мгновения, когда бы шоссе умолкало. Но Вайолет этот шум даже нравился – странным образом он успокаивал и утешал. Сама заурядность этого квартала вызывала у нее особое, теплое чувство. Оглядывая Бриар-лейн, она видела не однообразные дешевые дома, а себя и Макса, честным трудом зарабатывающих на жизнь. Выросшая не благодаря, а вопреки, Ви стремилась к простым целям: иметь семью, уютный дом, ездить в отпусках в Гетлинберг и Мертл-Бич, найти себя в местном сообществе, в своей церкви, на своем участке.
В холодной туманной тишине Аркадия-Эйкрс она размышляла о том, чем благословила ее жизнь. После осмотра места преступления Ви, как никогда, требовались покой и поддержка.
Направляясь к передней двери, она собрала вместе всё – сломанные шеи Бена и Хэнка Уортингтонов, выпотрошенные животы их родителей, шок Дженны Лансинг – и затолкала в непроницаемую для чувств нишу, которую создала и о содержании которой сама же заботилась. Это и было самым трудным: войти в теплый, уютный дом после тридцати пяти часов в аду. Само существование таких несоответствий представлялось ей невыносимым и вызывало вопрос: что же здесь иллюзия?
Муж, когда она вошла, стоял в передней, в трусах. Аромат свежемолотых кофейных зерен обволок ее, и Макс, едва только закрылась дверь, шагнул к ней с раскрытыми объятьями. Но Ви положила руку ему на грудь и покачала головой:
– Это во всех новостях.
Она прошла мимо него и повернула налево, в коридор, все еще заставленный закрытыми коробками.
– Не хочешь поговорить, милая? – спросил он ей вслед.
Войдя в спальню, Вайолет положила на комод сумочку и опустилась на громадную водяную кровать, размеры которой лишь ненамного уступали размерам самой спальни.
Глаза закрылись. Она вполне могла бы уснуть сидя.
Когда Ви открыла глаза, Макс стоял перед ней на коленях и, сняв туфли, массировал ей ступни. Потом расстегнул ее лавандовый жакет, взял его за манжеты и попросил развести руки. Она снова закрыла глаза и развела руки в стороны. Макс стащил жакет и бросил его в угол комнаты, а пока возился с пуговицами блузки, Ви снова отрубилась. Он еще раз сказал ей развести руки и встать. Расстегнул «молнию» и крючки на юбке, которая соскользнула на пол. Стянул вниз и стащил колготки. Достал из ящика комода мягкую серую футболку. Расстегнул бюстгальтер и тоже швырнул его в угол, где уже собралась кучка одежды.
– Руки вверх.
Макс натянул на нее футболку, откинул одеяло и помог ей положить на кровать ноги. Она не брила их два дня, и теперь они напоминали на ощупь ультрамелкую наждачную бумагу.
– Попить? Что-нибудь нужно?
– Нет, – прошептала Вайолет из последних сил.
– Почему не хочешь поговорить?
– Потому что устала и не могу даже думать. Всё, Макс, хватит.
Сидя на краю кровати, муж гладил ее по волосам, пока она не уснула.
Когда Ви проснулась, снова было темно. Первым, что она увидела, был деревянный крест на стене у двери – единственное украшение, появившееся в комнате после того, как они переехали на прошлой неделе. Ее отец сам вырезал крест из ветви дуба и подарил ей три года назад на Рождество.
В кухне орудовал Макс. Звякали кастрюли, а из коридора в спальню проникал теплый аромат свежевыпеченного хлеба.
Ви сползла с кровати и добралась до соседней со спальней крохотной ванной, где избавилась от футболки и трусиков и включила душ. Она сидела в ванне, а вода падала ей на голову и, разделившись на горячие потоки, стекала вниз, следуя контурам тела.
Ни о чем не думая, Ви тупо наблюдала за кружащимся водоворотом и встала только тогда, когда вода начала остывать.
Выйдя из ванной, завернувшись в полотенце, Вайолет увидела, что Макс лежит на кровати. В обычных обстоятельствах она попросила бы его выйти из спальни и подождать, пока она оденется. За неделю до свадьбы мать посоветовала ей никогда не одеваться в присутствии мужа, чтобы Макс не привык принимать красо́́́ты супруги как нечто само собой разумеющееся.
Сбросив полотенце, Ви натянула синие спортивные брюки и стартую, еще со школы, нижнюю рубашку.
– Я приготовил обед, – сказал Макс, пока она сушила волосы. – И испек ирландский содовый хлеб, как ты любишь.
Ви бросила полотенце в ванную, забралась на кровать и легла на спину рядом с Максом, но не касаясь его. На нем был все тот же синий спортивный костюм, в котором он ходил на тренировку и который сохранил запах пота и холодной свежести. Черные курчавые волосы сплелись в упругие завитки.
Макс сел.
– Принесу-ка я твой обед сюда.
– Полежи со мной.
Муж снова лег. Некоторое время они лежали неподвижно, не разговаривая.
– Я беседовала с той девочкой, – негромко, почти шепотом сказала наконец Ви, глядя в потолок. – Ей тринадцать, зовут Дженна. Хочет быть пловчихой и выступать на Олимпийских играх. Четыре дня назад, посреди ночи, у нее на глазах какой-то мужчина с длинными черными волосами избил ее мать до потери сознания. Перед этим тот же мужчина побывал у их соседей, где сломал шею двум мальчикам и убил их родителей. Пока мать лежала без сознания в коридоре, этот монстр вломился в спальню Дженны. Она спряталась в шкафу. Он открыл дверцу и приказал ей лечь в постель. Говорил, по словам девочки, спокойно и тихо. И был весь покрыт кровью. Дженна думает, кровью ее матери.
Она легла на кровать. Думала, он изнасилует ее и убьет. И знаешь, что он сделал? Подоткнул одеяло. Подтянул до шеи. Его лицо было в считаных дюймах от ее лица. От него пахло лимоном. Он сказал, что заберет ее мать с собой. Сказал очень мягко. Потом добавил, что утопит девочку в ванне, если она поднимется до рассвета. От Дженны он отправился к ее брату и поговорил с ним. Она оставалась в постели до рассвета. А когда вышла в коридор, ее матери уже не было. Дженна рассказала мне все это, сидя в «Чероки». Она не плакала, но очень беспокоилась о брате. Тот ни с кем не разговаривал. Их отца убил Эндрю Томас. Теперь и мать, возможно, мертва. И мы, может статься, никогда не схватим этого парня.
– Но ты же знаешь, что это Эндрю Томас. Кто еще мог столкнуть его бывшую подружку с маяка?
– Конечно, мы подозреваем его, но улик пока нет. Описание внешности преступника, которое дала Дженна, не совпадает с описанием внешности Эндрю Томаса. На заднем дворе Уортингтонов есть слабый отпечаток обуви. Есть показания, согласно которым во второй половине дня в воскресенье там видели серую «Импалу». Единственная дающая надежду улика – лазерная указка, которую держал в правом кулаке Бен Уортингтон. Криминалисты сняли частичный отпечаток, которые сейчас проверяют. Это наша единственная надежда. И даже если окажется, что отпечаток принадлежит Эндрю Томасу, его еще надо найти. До сих пор ему удавалось скрываться – целых семь лет.
– Ты же сможешь от этого отвлечься? Сколько еще мне ждать свою жену? Я ведь без тебя и неделю не протяну.
– Послушай, Макс, он убил целую семью. Детей, понимаешь? Зверски изрезал родителей. Еще до того, как мы поженились, месячные у меня начинались ровно через двадцать восемь дней, между двумя и пятью пополудни. Мое тело – атомные часы; а теперь опоздание уже на два дня. Такого не было, даже когда дедушка умер.
Макс перекатился на Ви, сжал ее лицо ладонями.
– Знаю, чем тебя отвлечь, – прошептал он, целуя ее над бровями. – Хочешь поиграть?
Его длинное, поджарое тело спортсмена прекрасно устроилось между ее ног. Она ощущала его растущее желание и сама чувствовала то же, но не думать о резне в доме Уортингтонов не могла.
– Не могу избавиться от запаха. Стоит в носу. Как ты можешь…
Макс стащил с нее спортивные брюки, приник губами к бедру, а потом медленно двинулся вверх.
– Ты просто скажи, когда остановиться, и я схожу за твоим обедом.
Он снова заработал языком. Она не стала его останавливать.
Глава 26
На Хэллоуин я прилетел в Рок-Спрингс, штат Вайоминг, взял напрокат машину и к закату уже гнал на север по шоссе 191, все дальше и дальше в бесконечную унылость пустынной равнины. Уже в сумерках свернул к заброшенной автозаправке в Фарсоне, где 191-е пересекается с 28-м, которое бежит на северо-восток вокруг южной оконечности гор Уинд-Ривер, в семидесяти милях от городка Ландер, моего конечного пункта назначения. Выйдя из машины, я прошел по разбитому дорожному покрытию до середины шоссе 191 и бросил взгляд на север и запад, туда, где краснел вечерний закат.
Цел ли еще дом моего брата? Стоит ли он там, посредине этой Пустоши? Проехав миль тридцать на север, я вообразил, что уже чувствую его мрачное присутствие на горизонте, пробуждающее воспоминания, признавать которые я не хотел. Ветер унялся, автострада была пустынна. Тишина и безлюдье, в полном созвучии с настроением, тяготили дух.
На высоте 7500 футов я поднялся на Южный перевал. Слева, в окне, открылись лавандовые предгорья. Я сглотнул, чтобы не закладывало уши. Шоссе постепенно уходило вниз. Коричневый дорожный знак извещал, что я въехал в страну медведей гризли.
Взошедшая луна осветила холмы.
Я проехал через центр Ландера, городка, служащего в летние месяцы своего рода воротами к восточной стороне хребта Уинд-Ривер. Но сейчас хребет был занесен снегом и неприступен, а потому бо́́́льшая часть мелких заведений закрылась на зиму, и улицы Ландера выглядели заброшенными и безжизненными.
Склад индивидуального хранения компании «Броули» находился чуть в стороне от шоссе 287, в двух милях к северу от города. Я подъехал к воротам в начале девятого и набрал код доступа на панели. На территории было темно и пусто. Ворота закрылись за моей спиной, и я вспомнил, как приезжал сюда в последний раз, семь лет назад, после бегства из дома Орсона. Я был тогда в состоянии страха и шока и не надеялся пережить Рождество. Жизнь моя казалась во всех мыслимых отношениях законченной, и в изорванных тканях души уже звучали соблазнительные шепотки самоуничтожения.
Минут пять я ездил между рядами хранилищ, пока не заметил свое, и, остановившись, вышел. Заметно похолодало. Луна все еще карабкалась вверх, и на далеких вершинах поблескивали снежные поля. Я открыл дверь и шагнул в коридор с небольшими камерами хранения. Моя камера, размером 3 на 4, находилась в нижнем ряду. Место было арендовано на девять лет за 1200 долларов.
Опустившись на колени, я снял висячий замок и потянул дверцу.
В воздух поднялась пыль.
Я закашлялся.
Верхнего света в коридоре и лунного, проникающего снаружи, не хватало для адекватного освещения. Я вытащил из камеры грязный чемодан, вынес его из хранилища и поставил на капот «Бьюика». Расстегнул замки.
Что-то ужасное заключалось в этих оставшихся от Орсона артефактах. Сидя на капоте, я достал из тайника картонную папку и блокнот. Чего бы это мне ни стоило, я намеревался просмотреть все фотографии и прочитать все написанное, погрузиться в извращенный мир моего брата, чтобы узнать как можно больше о его сообщнике, Лютере Кайте, и, возможно, понять, где его искать.
Глава 27
Стартовый пистолет выстрелил ровно в тот момент, когда Ви открыла заднюю дверцу «Чероки» и взяла сложенное одеяло, которое всегда приносила на соревнования по бегу по пересеченной местности с участием Макса. Она прошла по тропинке к линии старта/финиша, поглядывая сквозь рощицу высоких сосен макандерсонского парка на бегунов, уже штурмовавших первый холм на маршруте протяженностью 3,1 мили.
Был первый понедельник ноября, умеренно прохладный день под ясным синим небом. Листья еще неделю назад прошли пик красоты: багряный цвет сменился багровым, золотой – красно-коричневым. В воздухе стоял запах сосновых иголок и выхлопных газов от шести желтых автобусов, доставивших для участия в соревновании шесть команд.
Пройдя по пешеходному мостику, Ви направилась к собравшемуся у старта кружку людей в синей с белым форме. Макс, в спортивных шортах и майке, стоял среди восьми худощавых, долговязых парней, подбадривая их перед последним стартом сезона. Утром, бреясь в ванной, он разбудил Ви своей вдохновляющей речью.
Сбросив туфли и расстелив на траве одеяло, она с интересом слушала мужа, заинтригованная его горячностью.
– Сегодня, джентльмены, у нас особенный день. Каждый из вас имеет возможность вписать славную страницу в историю нашей школы. Знаю, мы не числимся в фаворитах; вы считаете «Рейдеров» потрясающей командой – и это так, – но в чемпионате случиться может всякое. Что самое главное? Кто скажет?
– Словить кайф? – спросил низенький паренек.
– Есть такое дело. Но кроме кайфа что еще?
– Дыхание, – сказал Патрик Маллинс, старший сын сержанта Барри Маллинса и истинный спортсмен. В следующем году он собирался продолжить обучение в Дэвидсоне, и его уже ждала спортивная стипендия.
– Точно, – подтвердил Макс. – Дышите, джентльмены. Это главное, о чем вам нужно думать. Наполняйте легкие восхитительным кислородом. До старта еще тридцать минут. Разомнитесь. Согрейтесь.
Мальчишки потянулись в сторону от стартовой линии, а Макс, повернувшись, побежал к Ви:
– Пришла все-таки…
– Не могла пропустить.
Это было так, да не совсем так. Ви не пришла бы, если б сержант Маллинс не прислал сообщение с предложением встретиться на соревнованиях, чтобы «обсудить дела».
– Ты так вкусно выглядишь, милый… Смотри только, хозяйство не растеряй – уж больно шортики короткие.
– Вайолет Кинг, приглядывайте лучше за этими губками, – ухмыльнулся Макс и, наклонившись, поцеловал ее, после чего потрусил к мостику, туда, где собралась его команда.
Не успела Ви проводить мужа взглядом, как ее окликнули:
– Вайолет! Здравствуй, моя дорогая. Как ты?
Она оглянулась – от судейского столика к ней спешила Джуди Хардин, большая любительница поболтать и мама Джоша Хардина, члена школьной команды и самого быстрого, не считая Патрика, бегуна. Ви поднялась и шагнула на траву, а в следующее мгновение оказалась в крепких объятиях высокой рыжеволосой Джуди.
Спортивный джемпер болельщицы украшала вышитая крупными буквами надпись «МУРСВИЛЛСКАЯ MAMA», а на обеих щеках сверкал ярко-голубой призыв: «Вперед, Голубые Дьяволы!»
– Наконец-то ты пожаловала на соревнования. Для «Голубых Дьяволов» сегодня большой день, а?
– Да уж. Знаешь, Макс…
– Джош сегодня почти не спал. У него сегодня отличные шансы попасть в сборную лучших бегунов. Мне только об этом все и говорят. Я так за него переживаю, так переживаю… как будто это мне бежать, понимаешь? С ума сойти, да?
– Да, нервы они нам…
– Ты так чудно выглядишь в этом костюмчике! – Джуди ухватила манжет черного блейзера Ви и потерла ткань между пальцами. – Это что же, официальная форма?
– Нет, что ты! Просто…
– Признайся, разве это не взрыв мозга, что ты преследуешь Эндрю Томаса? Кто бы только мог подумать, что ты, малышка Вайолет, будешь замешана в дела этого чудовища! Боже мой, я ведь учила тебя в воскресной школе… Ты еще прославишься на всю страну, когда это закончится. Будешь писать книгу или сниматься в кино, не забудь и меня!
– Вообще-то, Джуди, я ни о чем таком и не думаю.
– В новостях тебя теперь каждый вечер показывают. Говорить не дают, но постоянно показывают возле дома той несчастной семьи. – Джуди подмигнула и толкнула Вайолет локтем в бок: – Не поделишься секретной информацией?.. Да шучу я! А ты что подумала? Ха-ха! Знаю, детали дела не разглашаются! Не такая уж я наивная!
Ви увидела идущего в их сторону Барри Маллинса. «Ну, шагай же побыстрее», – взмолилась она про себя.
– Джуди, извини, мне нужно…
– У Макса так хорошо получается с мальчишками… Джош признался мне недавно, что «Коуч Кинг» – так они его называют – нравится ему куда больше, чем тот чудак, что тренировал команду в прошлом году.
– Здравствуйте, дамы, – громко приветствовал их сержант. Пожалуй, впервые Ви испытала облегчение при встрече с боссом. – Извините, что вмешиваюсь в ваш разговор, но, Джуди, мне нужно поговорить с Вайолет с глазу на глаз.
– Угу. Перетереть детали большого дела, да?
Маллинс только улыбнулся. Ви тоже улыбнулась. И лишь у Джуди улыбка скисла, обратившись в досаду. Повернувшись, она направилась к судейскому столику.
– Пойдем, Викинг, прогуляемся.
Сержант и следователь зашагали по траве подальше от линии старта.
Лидеры чемпионата среди девушек заканчивали первую милю дистанции, и Ви слышала, как кто-то объявляет время каждой бегуньи.
Маллинс по-родительски взял спутницу за локоток.
– Только что разговаривал с Брэдли. Получили ответ от АСРОПа[6] по тому частичному отпечатку на лазерной указке. Есть совпадение.
– Не может быть!
– Некий Лютер Кайт. Белый мужчина. Тридцать два года. Последний известный адрес – дом родителей, Килл-Девил-роуд, тринадцать, Окракоук, Северная Каролина. Бывала в Окракоуке?
– Никак нет, сэр.
– Ну вот, завтра выезжаем.
– Выезжаем?
– Так точно, мэм.
– Тогда я добуду ордер на обыск. Это к тому, что открыть дело можно даже на основании отпечатка. Потом покажем Дженне и Джону Дэвиду Лансингам фотографию из АСРОПа. Возможно, проведем идентификацию. Если получится, то уже будет на чем строить дело.
– Полегче, Викинг. Пока что мы хотим всего лишь поговорить с родителями. Насколько нам известно, они уже несколько лет не видели своего сына. Что нам точно не нужно, так это вламываться в дом с полицейским спецназом и разносить там все в щепки. После такого ни на какую помощь от них можно уже не рассчитывать.
Мимо них пробежала девушка с раскрасневшимся лицом из команды Мурсвилла. Ви улыбнулась.
– Отличная работа! – подбодрила она.
– Ты как, держишься? – спросил сержант, чем застал ее врасплох. Никогда прежде ничего похожего на заботу от Маллинса не исходило. Все те два с половиной года, что Вайолет работала в Отделе уголовных расследований, он постоянно сохранял суровое непроницаемое выражение. И вот теперь этот намек на доброту тронул ее настолько, что она остановилась и посмотрела на него:
– Я в порядке, сэр. Спасибо.
Поглаживая густые темные усы, сержант взглянул на нее сверху вниз, и ей показалось, что в его глазах мелькнуло сомнение.
– Хотите забрать у меня дело, да? Думаете, что я не…
– Викинг, я бы не забрал у тебя дело, даже если б ты попросила меня об этом. Только позаботься, чтобы я не пожалел, что позволил заниматься этим женщине.
Сержант Маллинс зашагал прочь, а Ви осталась смотреть соревнование.
На другой стороне ручья Мак проводил с командой разминку, выполняя упражнение «прыгающий Джек».
У одного из спортсменов свело судорогой ногу, и он, кривясь от боли, со слезами на глазах, проковылял мимо.
Вообще-то Ви хотела, чтобы сержант Маллинс поручил расследование кому-то другому, и теперь ее лицо горело от презрения к себе и стыда.
Глава 28
Просматривая картонную папку с надписью «ПРОТОКОЛЫ», я наткнулся наконец на цепочку коротких записей.
Часы показывали половину второго ночи, и глаза болели от напряжения. Луна висела над головой, и я, приткнувшись к холодному ветровому стеклу, приступил к чтению каракулей Орсона.
Вудсайд, Вермонт, 1 ноября 1992
Всю вторую половину дня просидел в пабе, читал документы, самые жуткие из всех, оценивать которые мне выпало несчастье (кофе сегодня лучше). Основное внимание уделено гладиаторам. Много любопытных подробностей казней. Исследована тема хорошо. Автор досконально изучил предмет. Хмм. Дал ему С+, потому что, чего уж там, дерьмо все равно остается дерьмом.
Вудсайд, Вермонт, 6 ноября 1992
Зашел сегодня к нашему эксперту по казням. Больше не буду. Он покраснел, мне не отвечал, даже не смотрел. На выходе из класса остановил его, извинился, что поставил в неловкое положение. Странный парнишка. Спросил, любит ли он пиво. Он ответил, что нет, не любит. Кофе? Нет. В конце концов спросил напрямик, что же, черт возьми, он любит. Мальчишка застенчиво улыбнулся и сказал, что любит блинчики. Завтра пойдем на блинчики.
Вудсайд, Вермонт, 7 ноября, 1992
Встретился сегодня с тем пареньком, Лютером, в закусочной «Шамплейн». Взяли завтрак на обед. Думаю, он отнесся ко мне с подозрением – мол, с чего это кому-то встречаться с ним вне школы. В первые двадцать минут я довел его до слез вопросами, типа, откуда он, где живет в Вудсайде, нравится ли ему в школе. Бедняга измучился так, что пришлось упомянуть, как мне понравилась его семестровая работа. Это его немного успокоило. Начал расспрашивать про гладиаторские бои, Калигулу. Рассказал ему про свою работу, поделился кое-какими своими теориями. На него это произвело сильное впечатление. Мы ждали официантку с чеком, когда эта женщина прошла мимо нашего столика. Настоящая красотка. Я наблюдал за тем, как Лютер смотрит ей вслед, и увидел… Описать это словами трудно. Скажу так, я почувствовал в нем что-то за те три секунды, пока он следовал взглядом за этой вудсайдской прелестницей. Когда Лютер снова повернулся ко мне, я не удержался от улыбки. В его черных глазах появилось что-то… змеиное. Мне показалось, что парень хочет в чем-то признаться, но он только покраснел.
Подойдет.
Вудсайд, Вермонт, 9 декабря 1992
Последний день занятий. С мистером Кайтом не разговаривал, наверное, с месяц. После занятий сказал, что буду ждать встречи с ним в следующем семестре. Он ответил, что не вернется. Исключен за неуспеваемость. Снова тот же стеснительный, робкий паренек. Взял его домашний адрес. Может быть, следующим летом возьму его с собой в Пустошь.
Остров Окракоук, Северная Каролина, 11 июня 1993
Два дня следил за ЛК, ездил за ним по острову. Забавно! Парень живет с родителями в старом каменном доме у залива. Прошлым вечером, в половине одиннадцатого, ходил на прогулку. Один. Если пойдет сегодня, я его возьму.
Глава 29
В Суон-Куортер Ви успела попасть на последний паром. Едва судно отвалило от пристани, как она, прихватив буханку несвежего хлеба, взять который предложил Макс, вышла из «Чероки» и направилась к корме, где расположилась стайка крикливых чаек. Вскоре причал и деревянные пилоны скрылись из виду, и Ви отщипнула кусок хлеба. И тут же, как только она протянула руку, жирная птица спикировала вниз и схватила клювом ее подношение.
Подкармливая чаек и глядя на превращающуюся в зеленую полосу береговую равнину Северной Каролины, Вайолет благодарила Бога за любимых людей: молилась за Макса, за своих родителей, за данную ей силу и, наконец, за выздоровление сержанта.
Накануне, после победы в чемпионате по бегу по пересеченной местности, Барри Маллинс взял своего сына, Патрика, на барбекю. А уже сегодня утром оба оказались в больнице с пищевым отравлением, так что беседовать с Кайтами ей предстояло одной, без поддержки.
Какой-то маленький мальчик подошел и остановился рядом. Ви спросила, не хочет ли он покормить чаек. Мальчик кивнул, и она дала ему кусок хлеба.
– Поднимай руку и держи его вот так. Они будут прилетать и хватать.
Мальчик поднял заплесневевший ломоть и ахнул, когда его сцапала слетевшая с неба чайка. Он посмотрел на Ви и улыбнулся. Она отдала ему то, что осталось, и направилась на нос парома.
Приближались сумерки, и материк был уже не виден. Восточнее серой зыбью уходил в горизонт залив Памлико, и ничто не указывало на лежащие впереди барьерные острова.
Ви снова подумала о женщине, повешенной на маяке острова Боди. Ужасная картина не выходила из головы весь день благодаря попавшей ей на глаза безвкусной фотографии на первой странице какого-то таблоида. Интересно, меняет ли что-то молитва за умершего?
Крепко ухватившись за поручень, она смотрела на убегающую под паром воду.
Стук двигателя, крики чаек, соленый запах залива. Решив, что молитва имеет и обратную силу, Вайолет закрыла глаза и в пятый раз помолилась за то, чтобы повешенная женщина не страдала.
Солнце опустилось в залив.
Ви посмотрела на часы – паром был в пути уже более двух часов. До деревни оставалось недолго. Без солнца небо и вода утратили все краски, кроме серой, тона мокрого сланца. Она постаралась представить рядом с собой Макса или даже Маллинса. Сейчас компания сержанта была бы отнюдь не лишней. «Все шло хорошо, пока не село солнце. В детстве, когда мне было десять и меня оставляли с дедушкой и бабушкой, тоска по дому приходила с темнотой, и тогда я плакала, звонила папе и просила его приехать, а он отвечал, что не приедет и что утром все будет хорошо».
На востоке мигнул свет – маяк Окракоука.
Ви повернулась и направилась к джипу.
В портфеле на заднем сиденье лежали фотографии – бородатого, лысого, располневшего, похудевшего, с усами и гладко выбритого Лютера Кайта и Эндрю Томаса.
Глава 30
Одна из стюардесс на рейсе в Шарлотт была уроженкой Северной Каролины, и ее характерный диалект тронул меня до слез. Истинно южный акцент, с нарочитой медлительностью и растянутостью гласных, я не слышал несколько лет. Это совсем не та гнусавость трахающей овечек деревенщины, которую пытается изобразить Голливуд. Подлинный северокаролинский акцент мягок и приятен, а для того, кто не слышал его семь лет, он звучит как возвращение домой.
Самолет совершил посадку в Международном аэропорту Шарлотт-Дуглас за несколько минут до полуночи, а в час ночи вторника я уже мчался на север во взятом напрокат «Ауди» по пустынной автостраде I-77. Никакой ностальгии я, вопреки ожиданиям, не испытывал, как не чувствовал вообще ничего, кроме жжения в желудке, где после отъезда из Хейнс-Джанкшн проснулась язва.
На съезде 28 я свернул с федеральной трассы и покатил по знакомым дорогам в направлении озера Норман. Вскоре за деревьями замелькала вода. Увидев наконец вдалеке свой почтовый ящик и высокие сосны, выстроившиеся, словно стражи, вдоль старой подъездной дороги, я съехал на обочину, выключил двигатель и зашагал по Лоблолли-лейн к почтовому ящику. Моя гравийная дорога была вымощена на всем протяжении, и в конце ее, в двух сотнях ярдов от начала, стояли, отражая теплый свет фонаря мягким блеском хрома, несколько автомобилей. Интересно, кому хватило дерзости поселиться в доме предполагаемого серийного убийцы? Как им спится по ночам? Неужели им не приходит в голову, что Эндрю Томас может однажды вернуться? Я мог бы поклясться, что мой дом достался им по дешевке.
Я пробежал по дорожке, но потом опомнился и остановился. Стоя на ровном покрытии, вдохнул запах сосен и вспомнил, как десять лет назад, в декабре, шел здесь с Бет и Уолтером, расставляя по пути рождественские бумажные фонарики.
Часть меня, глядя на мой старый дом, думала: К черту его. Я теперь не тот, что был. Но другая половина хотела подняться на крыльцо, снова увидеть озеро Норман и голубой свет на воде в конце причала Уолтера Лансинга; хотела просто прогуляться по Лоблолли-лейн и подняться по лестнице в старую спальню, чтобы утром, может быть, снова быть тем писателем и вернуть свое настоящее имя. Чтобы мать и Уолтер были живы, а события семилетней давности обернулись сюжетом последнего романа, и не более того. Эта половина хотела ощутить себя, пусть ненадолго, Эндрю Томасом, Почти-Знаменитым-Писателем, вернуться в то время, когда имя было самым лучшим из того, чем он владел.
Утром я проехал по автостраде I-40 через Роли, потом по шоссе 64 в восточную часть Северной Каролины и, наконец, промчался по береговой равнине через небольшие города – Тарборо, Плимут и Скаппернонг. На закате пересек реку Аллигатор и заливы Кроатан и Роанок. К востоку побережье раскисло, превратившись в череду растворяющихся в океане топей и болот. Шоссе закончилось у Внешних отмелей[7] в городке Уэйлбоун, откуда я мельком увидел выступающий из-за сосен маяк острова Боди. Записи в дневнике Орсона и тот факт, что мою бывшую любовницу нашли повешенной на маяке, окончательно избавили меня от сомнений в том, что здесь орудует Лютер Кайт. Свернув на шоссе 12, я проехал семьдесят миль на юг – через Роданте, Литл-Киннакит, Бакстон и Хаттерас-Виллидж.
В девять вечера я прошел на паром, идущий к острову Окракоук, а когда лопасти винтов взбурлили воду, встал у правого борта.
Бывать на Окракоуке мне еще не доводилось. В брошюре, которая попала мне в руки на заправке в Бакстоне, говорилось, что это пустынный остров длиной в шестнадцать миль и шириной до полумили. В деревне на южной его оконечности проживает семьсот человек. В брошюре хвастливо утверждалось, что это самое привлекательное поселение на всех Внешних отмелях.
Паром пересекал бухту Хаттерас, когда мне в голову пришла тревожная мысль и вместе с ней полное осознание того, что я делаю. Принимая во внимание открытый, показной характер расправы над Карен, я вдруг подумал: «Что, если мое появление на Внешних отмелях – совсем не сюрприз для Лютера, а именно то, что ему нужно от меня? Что, если все эти убийства – послание, адресованное мне? Что, если они – приманка?»
Паром приближался к острову. Холодный и соленый, с моря дул ветер. Прислонясь к поручням, я вглядывался во тьму.