– У меня этого не было, – прошептал я. – Не было долгое время.
– Не было чего? О чем ты говоришь?
– Ни о чем. Я просто…
– Погоди. – Она отпрянула. – Ты полагаешь, нам следует переспать?
– Нет, я просто подумал…
– Я шучу, следует.
– Зачем ты меня мучаешь?
– Может, потому, что это так легко? – Она поставила бокал на дощатый пол и притянула меня к себе. – Скажи правду: сколько раз ты воображал себе этот момент?
Я улыбнулся, чувствуя ребрами ее бедра.
– Ты через многое прошла, Ви.
– Мы оба прошли.
– Еще и года не минуло.
– У меня было достаточно времени, чтобы узнать тебя. И не пытайся отговорить.
И я поцеловал ее; мои руки блуждали по ее телу, словно открывая для себя какое-то чудо. Позади нас ярился огонь, дождь добавил прыти. Множество раз я воображал этот момент – по крайней мере, с начала лета, – но то, что происходило сейчас, не было похоже на мои мечты. Теперь я любил ее, и никакие фантазии не могли с этим сравняться.
– Хочешь перебраться в мою постель? – шепнул я ей на ухо.
– Да, пожалуй.
Я насилу смог от нее оторваться. Какое прекрасное место… Я встал на колени и помог ей подняться.
– Боже, ты прелестна.
Я бы раздел ее прямо там, в свете огня, если б не было так холодно. Как жаль, что мы не занялись этим теплой летней ночью…
– Только на секунду сбегаю наверх, – сказала Вайолет. – Иди, забирайся под одеяла и согрей нам постель.
Поднявшись, я двинулся по холодным доскам пола в темный закуток под лофтом, где стояла моя кровать.
Вино ударило в голову, наполняя ее приятным шумом.
Вайолет поднялась по лестнице в лофт.
Под свитером бухало сердце.
Добравшись до постели, я отбросил одеяла, размышляя, следует ли ожидать ее обнаженным и не сочтет ли она это неприкрытой пошлостью.
Решив на всякий случай пока не раздеваться, я заполз под одеяла.
Я слышал, как прямо надо мной Ви ходит по скрипучим доскам, и думал о том, сколько ночей пролежал здесь в темноте, прислушиваясь к ее шагам, надеясь, что она испытывает те же чувства, что вдруг решит прокрасться посреди ночи и лечь ко мне в постель. Какая-то часть меня все еще не верила, что это вот-вот произойдет.
Под одеялами было холодно, и я натягивал их до самого подбородка, чтобы сберечь тепло, когда Вайолет завизжала.
Я вскочил.
– Энди! – пронзительно кричала она.
Выпрыгнув из постели, я ринулся к лестнице, крича на ходу:
– Что случилось?
– Он исчез!
Я шагнул в лофт.
Темнота – и больше ничего, кроме отблесков пламени, отраженного металлом и стеклом.
– Кто исчез? – спросил я. Едва глаза привыкли к темноте и мне удалось рассмотреть Ви, склонившуюся над колыбелью и шарившую в одеялах, как все стало понятно.
– Макс.
– Он никак не мог выползти наружу?
– Энди, ему четыре месяца. Он даже переворачиваться не умеет.
Я включил лампу и подошел к Вайолет.
– Ты уложила его после ужина, правильно?
Вайолет кивнула; грудь ее вздымалась, зрачки были расширены, взгляд метался по комнате.
– Он быстро уснул. За десять минут. Потом я спустилась, и мы болтали у огня… Сколько? Пару часов?
– Да.
Ви покачала головой:
– Что-то здесь не так, Энди. Что-то здесь не так.
Обогнув колыбель, я подошел к единственно возможному выходу из лофта – квадратному окошку размером два на два фута под самым скатом крыши.
– Оно открыто? – спросила Вайолет.
Я опустился на колени, осмотрел задвижки.
– Нет, но оно не заперто.
– Ты его запирал?
– Я на девяносто процентов уверен, что… Проклятье!
– Что?
Ви бросилась ко мне.
Я потрогал доски пола.
– Они мокрые. – Меня накрыла холодная волна паники. – Пока мы находились внизу, кто-то здесь побывал.
Вайолет смотрела на меня полными слез глазами.
Ком в горле мешал дышать.
– Значит, он был здесь? Он нашел нас и забрал моего сына…
Я шагнул к лестнице – и сразу почувствовал слабость в коленях и понял, что они цепенеют.
– Что-то мне нехорошо, – пробормотал я, добравшись до лестницы, и начал спускаться вниз.
– У меня головокружение… все сильнее, – пробормотала Ви. – Думала, это из-за вина.
Колени дрожали; рискуя потерять равновесие, я осторожно спускался по лестнице. Мозг словно заклинило, последние шестьдесят секунд казались кошмаром, и я спрашивал себя, неужели все это происходит на самом деле. За последний год мне с десяток раз снилось, что он каким-то образом находит нас. Посреди ночи я просыпался в поту, парализованный страхом, пока не возвращался к реальности и волна облегчения не смывала пережитый ужас. Шел на кухню к раковине, выпивал стакан воды и ждал, когда успокоятся нервы.
Мои ноги коснулись досок пола у основания лестницы.
Вайолет безудержно рыдала в лофте. Ноги мои коченели все сильнее, и я пребывал в этом пугающем состоянии, не в силах проснуться. Или, хуже того, это не был кошмар, от которого можно очнуться.
Ударившись коленями о пол возле кровати, я пошарил под ней. Достал пистолет, но он оказался слишком легким, слишком маленьким. И сделан был не из тяжелого металла, а из оранжевого и зеленого пластика.
Я посмотрел на игрушечный пистолет марки «Нерф» в своих руках и произнес:
– Что, к дьяволу, происходит?
Голос прозвучал странно, словно исходил откуда-то из затылочной части головы. Я оглянулся, и комната поплыла вслед за поворотом шеи, а от света пламени в поле зрения образовался радужный след.
Монотонно раскачиваясь, Вайолет стояла внизу лестницы.
– Он подмешал нам наркотик, – сказал я, и она ответила, но слова растворились в отзвуках эха, не дойдя до моего сознания.
Ноги не слушались, но я добрел до входной двери и толкнул ее.
В круге света от фонаря на крыльце падал дождь.
За ним стояла непроглядная темнота.
От дыхания на холоде шел пар, я чувствовал свежесть на лице, но как-то отстраненно – под действием наркотика вялость усиливалась с каждой минутой.
Спотыкаясь, я спустился по ступенькам в лужу; ледяная вода мгновенно пропитала носки. Тут я заметил, что все еще держу в руке игрушечный пистолет, и бросил его в грязь.
Мой «Си-Джей 5» стоял на границе светового круга; на ватных ногах я двинулся к нему.
В багажнике хранилось охотничье ружье: я надеялся подстрелить лося, чтобы прокормиться зимой.
Врезавшись в дверцу внедорожника, я нащупал ручку. Дверца распахнулась, я забрался внутрь и наклонился между сиденьями. По крыше салона барабанил дождь.
«Ремингтон» исчез.
Он забрал и его тоже.
Я выбрался из машины, шагнув в грязь, и уставился на лампу над крыльцом в тридцати футах от меня; свет от нее бил сквозь дождь в глаза.
Голова отяжелела, пальцы – тоже, они словно тянули меня вниз, к грязной земле.
В доме всхлипывала Вайолет. До меня дошло, что мы непременно потеряем сознание, и эта мысль ужаснула.
В голове крутились вопросы: как долго он следил за нами, планируя эту ночь, сколько времени провел в моем доме – ведь он узнал, где я храню пистолет, ружье и бог ведает, что еще… как он сумел похитить Макса.
Я двинулся назад, к Вайолет, но, сделав четыре шага, упал лицом в холодную грязь и уставился в сторону открытой двери дома, внутренние стены которого качались в отблесках пламени.
Вайолет перестала рыдать и теперь ползла по направлению к двери.
Мне хотелось окликнуть ее, но голос не подчинялся.
Она замерла, свесившись через порог, и больше не двигалась.
Глаза против моей воли начали закрываться, свет фонаря – меркнуть, пока не превратился в свет далекой звезды.
Теперь монотонный шум дождя ослабел, а вместе с ним – и холод; и, уже проваливаясь в небытие, я не мог расстаться с последней, приводящей в ужас, мыслью – это не конец всего и, уж конечно, не конец жизни. Возможно, это последнее мгновение покоя, какого мне больше не суждено испытать, потому что, когда сознание вернется, я окажусь в аду.
Вайолет
Она открыла глаза и сразу же снова зажмурилась.
От ослепительного света захватывало дух.
Потеря ориентации расстроила все органы чувств.
Она спрятала лицо между ладонями, но свет все же проникал между пальцами, опаляя сетчатку глаз.
Я очень-очень долго оставалась в темноте, очень-очень долго.
А потом вспомнила – Макс.
Вайолет разрыдалась, и по тому, как разносился звук, поняла, что лежит где-то на улице.
Поверхность под нею была жесткой и неподатливой – вероятно, какое-то дорожное покрытие.
Стояла полная тишина. Не было слышно даже извечного шороха ветра в ветвях елей, ставшего привычным за последний год. Она не могла вызвать в памяти последние события, только ассоциировавшиеся с ними эмоции – страх и горечь утраты.
Вайолет перекатилась на спину и заставила себя открыть глаза.
Тридцать секунд нестерпимого блеска, потом мир потемнел, и она поняла, что смотрит в низкий серый полог облаков.
Вайолет села.
И обнаружила, что находится посредине улицы в каких-то трущобах.
По обе стороны – дома.
С огромным трудом она поднялась на ноги. Почувствовала слабость. Словно месяцами не вставала.
От жажды мутилось в голове.
Она заковыляла через улицу к ближайшему зданию, зашла во двор, поросший высокой травой, поднялась по скрипучим ступеням.
И постучала во входную дверь:
– Эй! Мне нужна помощь. Эй!
Голос звучал странно. Непривычно. Отступив на шаг, она ждала. Никаких признаков жизни с той стороны двери. Нигде ни звука, только глухой стук пустой жестянки из-под пива, катившейся по дороге.
Может быть, из-за тумана в голове Вайолет совершенно не обратила внимания на то, что в окнах нет стекол. Она приблизилась к одному, справа от двери, и посмотрела сквозь паутину во тьму.
Развалившаяся мебель.
Запах гнили и плесени.
Разлагающееся дерево.
Вайолет спустилась по ступеням, прошла через двор и остановилась на дорожке возле соседнего здания. Она даже не пробовала постучать в дверь – запустение так и бросалось в глаза, те же окна без стекол с перекошенными рамами.