сюда, но, встретив серьезный, участливый взгляд Григория Ивановича, вместоэтого лишь вздохнул:
- Сбежал я от них!
- Сбежа-ал? Ну, брат,дела…
Григорий Ивановичпокачал головой, обвел взглядом дом, задержался глазами на вешалке, где одиноковисела куртка Стаса, со свисавшей из кармана шапочкой и прищурился:
- А не тебя ли явидел сегодня утром на станции? Точно – тебя! Только тогда, кажется, этогосиняка не было. Когда успел?
- С таджикамипознакомился…
- Поня-ятно… -протянул Григорий Иванович, хотя по тону ему еще было многое неясно в этойистории. – А я им тут огурчиков соленых, помидорчиков маринованных опять жепринес. Еще вот сухофруктов с курагой и изюмом…
- Зачем? – удивилсяСтас. - Они ведь вас так подвели!
Григорий Иванович снедоумением посмотрел на Стаса:
- Ну и что? Люди же!По дому скучают. Думал, компот будут пить, так будто бы дома побывают… Жаль,что все так получилось! Куда хоть они съехали-то?
- Да не съехали они.Выгнал я их!
Сам не понимаяпочему, Стас вдруг захотел говорить только правду, чего давно уже с ним небыло. На душе был такой груз, который уже не под силу было нести одному. А тут– чужая деревня… чужой человек… Почему не пооткровенничать? К тому же взглядГригория Ивановича – был такой понимающий, добрый, что просто невольнорасполагал к этому…
И он честно, безутайки рассказал Григорию Ивановичу всё. Даже то, что утаил от Вани с Леной –про глобальный вирус.
Григорий Ивановичмолча слушал. Он не осуждал, не ругал и, только когда Стас замолчал, лишьвздохнул:
- Да, зря ты,конечно, так с ними… Ну да ничего, ты попросишь прощения, они порадуются,узнав, что ты жив-здоров, на том и помиритесь!
Он утешительнопотрепал Стаса по плечу и спросил:
- Одного только непонимаю: а этот грипп тебе для чего?
- Не грипп, а вирус!– невольно усмехнулся Стас.
- Да какая разница…Одно слово – зараза! Зачем он тебе?
- Как зачем? –изумился Стас. - Чтоб власть иметь. Да не над какой-то областью, как выкогда-то, а над всем миром. А еще чтобы заработать много денег, очень многоденег, столько – чтобы всю жизнь жить в свое удовольствие, ни в чем ненуждаясь! Что вы так на меня смотрите? Теперь все об этом мечтают!
- Передо мной сейчасне все, а один только ты! И я смотрю на тебя так, потому что никак не могупонять – и откуда только у тебя такие мысли?
- Как откуда? – ВСтасе вновь заворочалось что-то мстительное, чужое, и он со злорадной ухмылкойсказал: - От вас!
- От меня?! –отшатнулся, как от удара, Григорий Иванович.
- Ну да, это ведь выменя этому научили!
- Я?! Когда?!!
- Три года назад наэтой самой кухне! Вы здесь сидели, а я тут! – для большей убедительностипринялся показывать руками Стас. – И когда я спросил, в чем смысл жизни, вы мнесказали, что это – власть! Что ради нее одной и стоит жить!
- Я… это… говорил?!!
- Не верите, сходитев мою комнату! Там вся стена в портретах генералов и президентов. Я их сразупосле нашего разговора из журналов вырезал и повесил, разве что не молился наних! С тех пор и висят! Можете сами полюбоваться!
- Господи, помилуй!
В голосе ГригорияИвановича послышался ужас. Он положил ладонь на грудь. Стас вспомнил, что уГригория Ивановича было больное сердце, из-за чего он тогда и приходил к егоотцу-кардиохирургу, хотел остановиться, но уже не мог удержать себя.
- Тогда я даже подражатьвам сразу начал. И вообще с тех пор к власти стремлюсь. И не только к ней.Потом здесь, на вашем месте сидел дядя Андрей. Он сказал, что жить надо толькодля удовольствий, для чего, собственно, и дана нам жизнь. Затем я посмотрел,как живет отец Ника – Игорь Игоревич и понял, что подражать нужно и ему… Воттак мало-помалу я и пришел к своей идее глобального вируса! А чего мелочиться?
Стас посмотрел наГригория Ивановича и осекся, увидев его глаза. Они были наполнены болью исожалением.
- Ну и намешали мы,взрослые, каши в твоей голове… - сокрушенно покачал головой гость и тихосказал: - Ты вот что… Ты прости меня и постарайся забыть тот наш разговор.Поверь, я теперь думаю совершенно иначе!
Стас растерялся.
Первый раз перед нимвсерьез, по-настоящему извинялся взрослый человек. Но на всякий случай – ведьречь шла об очень важных для него вещах – уточнил:
- И что – если бы вамтеперь опять предложили должность губернатора, то вы бы от нее – отказались?
- Разумеется!
- А…премьер-министра?
- Само собой!
- И даже президента?!
- Ну разумеется!
Стас озадаченнопокрутил головой:
- Надо же… Вы совсемкак тот император Диоклетиан, о котором мы тогда говорили! Вы еще сказали, чтоне можете понять, почему он, обладая такой властью, какой не имел до него ниодин римский император, вдруг решил сам, добровольно отказаться от нее. Атеперь, значит, поняли?…
- Да, - подтвердилГригорий Иванович. - И знаешь, почему? Толку-то теперь ему от этойнеограниченной власти. Она вместе со всем земным давным-давно для негозакончилась. Главное - где его душа теперь и что с ней? Ведь он такое гонениена христиан устроил! В одной только Никомидии двадцать тысяч христиан сжег вхраме! Впрочем, ты, наверное, и без меня это знаешь!
- Я? Откуда?!
- Ну, хотя бы изшкольной программы!
- Да вы что! У нассовсем другие предметы!
- Как! – не поверилГригорий Иванович. – Неужели самому главному до сих пор не учат в школе?!
- Нет! Нам там до сихпор говорят, что человек произошел от обезьяны! – засмеялся Стас и, вспомнивтетрадь отца Тихона, решил щегольнуть полученными из нее знаниями: - Хотя этовсего-навсего никем не доказанная теория, а не закон!
- Надо же… -огорченно вздохнул Григорий Иванович. – А я думал, что только наш директор ЮрийЦезаревич делает все для того, чтобы не допустить на уроках ни одногоупоминания о Боге!
- Ну почему, у насиногда упоминают! Батюшка приходил раза два, и учительница пения – она вцерковном храме поет – нам много о Нем рассказывает…
- Слава Богу, хоть увас понемногу начинают говорить правду!
Стас согласно кивнули с любопытством взглянул на Григория Ивановича:
- А правда у васкостыли есть?
- Зачем? – удивилсятот. – Рано мне еще, вроде, на них становиться!
- Да я не про вас! –быстро поправился Стас и объяснил: - Ванька сказал, что тут на днях одинмужчина от гангрены, у могилки отца Тихона, исцелился, и вы его костыли, какреликвию, у себя оставили!
- А-а, вон ты о чем!Все верно! Зачем ему было их с собой брать? А нам они для укрепления веры ещепригодятся. В этом, то есть в духовном, смысле, эти костыли нам еще, ой, какнужны! Многие, брат, еще, хромают… От них же первый есмь аз…
Григорий Ивановичпомолчал, задумавшись о чем-то своем, потом вспомнил о Стасе и спросил:
- Обратно-то когдадумаешь ехать?
- Не знаю… - пожалплечами Стас и просительно взглянул на соседа: - А вы мне с билетом поможете?
- Конечно же, помогу!
Григорий Ивановичвновь помолчал и заговорил об отце Тихоне, о паломниках, а потом – о церковныхделах. Внешне он совсем не изменился, разве что сильно похудел. Стас смотрел нанего и начинал понимать, что он, действительно, живет теперь совсем другим. Всеего мысли были о храме. То нужно, этого не хватает, того не забыть приобрести…Собственный дом заброшен… Помидоры и огурцы покупные – своим огородом заняться некогда…
Перед уходом онпоставил на стол банки с маринованными огурцами, помидорами и кулек ссухофруктами.
- Так что извини –все из магазина, не свойское! Компот-то себе сам сваришь?
- Не знаю! Непробовал… - беспомощно развел руками Стас.
Григорий Ивановичтолько и вздохнул на это:
- Да, избаловали, какя гляжу, тебя родители! Надо будет сказать им, чтобы были с тобой построже.
- Ну вот, -расстроился Стас. – А говорили, не позвоните!
- Конечно, непозвоню, – кивнул Григорий Иванович. – Во-первых, я же ведь обещал. А,во-вторых, - снова хитро прищурился он, - даже если бы и захотел, не смогу: уменя ведь нет номера их телефона. Это я им при встрече скажу, если они сюдаснова приедут. Очень хотелось бы повидаться. Хорошие они у тебя. Поверь, тебе оченьповезло на них. Я тут в райцентре приют для трудных подростков курирую и натаких, с позволения сказать, «родителей» насмотрелся… А у тебя отец – кандидатнаук…
- Доктор… Ужепрофессор. Говорят, академиком скоро будет! – не без гордости уточнил Стас.
- Вот видишь! И мамав тебе души не чает! Ну, ладно! Оставайся и подумай-ка о смысле жизни еще раз.С учетом того, о чем мы только что говорили. А компот тебе и Лена сварит!
«…Долгожданныйзвук трубы заставил кричащих на площади людей умолкнуть на полуслове и разомподаться вперед.
Ворота медленнооткрылись. Взорам предстал широкий, темный проем. В нем, словно зубы акульейпасти, блестя доспехами и остриями копий, стояла центурия кесарийскогогарнизона. Посередине ее, на гладком языке мрамора – четверо бунтовщиков.
Крестов былотолько три.
Глаза людейустремились на трибуна.
Тот надменным –поверх голов – взглядом обвел площадь и, взвешивая слова, точно меняла то