полки с книгами прошлых веков, большие напольные старинные вазы, бронзовыеканделябры, картины с удивительными по красоте пейзажами и портретамиаристократов, с глазами и лицами, которых теперь уже и не встретишь…
Единственное, чтовыбивалось из всего этого, подобранного с изысканным вкусом, обилия старины –современные награды на комоде: Золотая звезда Героя Социалистического Труда,ордена, ордена… среди которых даже орден Боевого Красного Знамени и медаль «Заотвагу».
- Как! Вы и наградысобираете? – с удивлением оглянулся Василий Иванович и услышал в ответ то, чтоменьше всего ожидал услышать:
- Нет, простите, это- мои.
- Ваши?!
- Да вот, - словноизвиняясь, ответил искусствовед. – Так государство отметило мои скромныезаслуги. Сначала военные, а потом и трудовые.
В кабинете все стеныбыли тоже заставлены книгами – но, в основном, уже современных авторов. Какминимум на пяти языках, включая китайский. Василий Иванович обратил внимание,что на одной полке, тоже на разных языках, были книги одного и того же автора.Фамилия его была более чем знакома. Труды этого ученого он неоднократноиспользовал и, помнится, чуть было даже не срезался на экзамене в университете,неточно процитировав одно из его крылатых выражений.
Василий Ивановичхотел сказать, что тоже высоко ценит труды этого ученого, хотя и не во всем сним согласен. Но тут увидел, что над полкой висят дипломы авторитетнейшихакадемий мира, где крупным шрифтом стояла та же фамилия. И еще – фотографии, накоторых рядом с известнейшими учеными, президентами, писателями стоял не такойеще старый, но легко узнаваемый хозяин этой квартиры…
- Так это – вы?! –ошеломленно взглянул на него Василий Иванович.
Хозяин квартиры-музеятоже, словно впервые, посмотрел на книги, дипломы, фотографии и уже знакомымтоном извинился:
- Да, ваш покорныйслуга…
Старичок-искусствовед,оказавшийся живым классиком современной науки, смущенно покашлял. Было видно,что он чувствовал неловкость за свою знаменитость.
- Однако я обещалпоказать вам иконы! – как нельзя для себя кстати, вдруг вспомнил он и сделалрадушный жест следовать за ним: - Воздадим, как это и положено, сначала БожиеБогови, а уж потом – чай или кофе, что пожелаете. То есть, кесарю – кесарево!
Хозяин подвел ВасилияИвановича к двери, на которой на церковнославянском языке была прикрепленазаписка «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, спаси нас!» Словноскрывая то, что делает, он встал спиной, перекрестился, что, тем не менее, неосталось незамеченным Василием Ивановичем, и, открывая дверь, тихо сказал:
- Это молельнаякомната еще моей покойной матушки. После смерти отца – его расстреляли толькоза то, что он был из дворян и не скрывал этого, она приняла тайный постриг…
Понимающе кивнув,Василий Иванович переступил порог полутемной комнаты, в которой были задернутышторы и красновато-золотисто теплилась лампадка.
- Не боитесьоставлять ее без присмотра? – спросил Василий Иванович. – А то мало ли чтоможет случиться! Все-таки открытый огонь. И все это, - кивнул он на дверь, за которойнаходился домашний музей с бесценными, по его мнению, экспонатами, - можеттогда сгореть!
- Наоборот! Мне такнамного спокойнее. Ведь зажигая ее, я оставляю квартиру под защитой самогоБога! А это куда надежнее, чем самые хитрые замки и модная теперь сигнализация!- улыбнулся хозяин.
И раздвинул шторы.
В комнате сталосветло, и Василий Иванович увидел… глаза. Потом он уже разглядел и лики, иодежды, и кресты, даже какие-то сюжеты с пейзажами на больших старинных темныхиконах
Но первое время он виделтолько глаза. Они были такими глубокими, так неуловимо манили к себе или,точнее, в себя, что он просто застыл на месте и так стоял, не в силахпошевелиться…
Спроси кто у него,сколько это продолжалось – миг или час, и он бы не знал, что ответить!
К счастью,искусствовед словно понимал его состояние. Судя по тому, что в молельнуюдонесся ароматный запах заваренного кофе, он на какое-то время выходил из нее.А если и находился здесь, то ухитрялся даже не покашливать, без чего обычно немог и минуты.
Не понимая, что это сним, Василий Иванович смотрел в эти глаза, не в силах отвести от них взгляда.Он не знал, что такое молитва. Он не умел молиться. Креститься и то не зналкак. И, тем не менее, вдруг почувствовал, что между ним и изображенными на этихиконах установилась какая-то необычайно прочная - до сладостного томления всердце - связь.
Казалось, скажи он имтолько слово, и они тут же ответят ему. Придут на любую помощь. Сделают все,что он ни попросит.
Но такого слова он ненаходил в своей душе. Она, как вдруг стало понятно ему, оставалась безответнойна этот безмолвный вечный зов.
Может, этопродолжалось бы еще весь день или даже год. Но старичок-искусствовед вдругзакашлялся – громко и долго, очевидно, выбивая из себя кашель, накопившийся заэто время в груди.
- Ч-что это?.. Ятакого не ощущал ни разу в жизни! – очнувшись, беспомощно посмотрел на негоВасилий Иванович и услышал в ответ уверенное.
- Как что? ДействиеБожией благодати!
Василий Ивановичнедоверчиво прищурился.
Одно дело слышать отВолодьки или читать в библиотеке фамилии веривших в Бога великих ученых,старинные портреты и полувыцветшие фотографии которых он видел в энциклопедияхи научных книгах. И совсем другое – получить это признание от стоящего передтобой академика множества академий, ученого с мировым именем.
И он, пользуясь такимредкостным случаем, не преминул тут же задать ему вопрос:
- Так выдействительно верите в Бога?
- А как же в Него неверить? – даже растерялся старичок-искусствовед. Казалось, он даже испугалсятакого вопроса.
И эта растерянность,этот его испуг больше любых подробных и долгих, самых аргументированныхобъяснений убедили Василия Ивановича в том, что его собеседник действительноверит в Бога.
- Но почему?..Нет-нет, я не про вас, - опережая протестующий против такого вопроса жест,быстро поправился Василий Иванович. - Почему я не верю и никак не могуповерить! Не просто поверить, а понимаете – до самого донышка сердца!
Искусствоведвнимательно посмотрел на него и вздохнул:
- Что я могу вам сказать…Мне ведь намного проще! Я воспринял веру с самого рождения, впитал ее, какговорится, с молоком матери. С детства знал, что такое пост и молитва. Что грех– это плохо и, если согрешишь, надо сразу же слезно каяться, чтобы неотдалиться от Бога. Сколько помню себя, всегда меня окружали эти иконы с ихвсепонимающими и прощающими глазами. Мама только радовалась, что первое слово,которое я произнес, было не «мама», а «Бог»! И когда началась священная война,она не причитала, не голосила, а просто удалилась сюда. Я с двумя братьямивоевал, а она здесь молилась. Ночами не вставала с колен, после чего уже так ине смогла до конца распрямиться. Но - вымолила нас. Трудно поверить, но мыпрошли всю войну, что называется от звонка и до звонка, причем, один в танке,другой в пехоте, один я ординарцем, зато - боевого комбата, и вернулись домойбез единой царапины! Между прочим, они тоже до сих пор еще жи…
Искусствовед вдругостановился на полуслове и виновато взглянул на затаившего дыхание от такогорассказа гостя:
- Но что это я все осебе, да о себе? Наверное, потому что не знаю, что ответить на ваш вопрос, и витоге как быть вам, по словам одного поэта, - поколению, не отстоявшемуЛитургий. Да, - пожевал он губами. – Не знаю. В одном лишь уверен: хотите вы тогоили не хотите, а отстоять их придется! Если, конечно, хотите спасти свою душу.
- Спасти? От чего?
- Как от чего? Отада, конечно! Чтобы вечно быть с Богом – в раю!
Василий Иванович былне на шутку озадачен. Странно было слышать от ученого такого уровня, и даже неуровня, а – масштаба сказанные всерьез слова: «рай», «ад». Одно дело слышать ихот какой-то старушки. Но чтобы всерьез рассуждал о них человек, обладающийбеспощадно критическим и умеющим проникать в самую суть любой проблемы егонауки аналитическим умом! Конечно, он тоже уже доживал свой век, и емуутешительней было верить в загробную жизнь, чем отрицать ее. Но ведь он толькочто сказал, что такая вера у него с раннего детства! Все это как-то неукладывалось в голове у Василия Ивановича.
И он, забывая о своемнедавнем вопросе и уже полученном на него ответе, воскликнул:
- Вы что, и правда,верите в это?
- Верю? – на этот разудивился ученый. – Я этим живу!
- Чем?
- Тем, что ябессмертен и душа моя – вечна!
- Ну а чем вы можетедоказать это? В то, что невидимое и неслышимое существует! Этот ваш рай, ад… -перечислил Василий Иванович и выпалил самый главный, неоспоримый, с его точкизрения, аргумент: - Что после смерти нас ждет жизнь… Ведь ОТТУДА еще никто невозвращался!
- Вы в этом уверены?– так тихо и спокойно спросил искусствовед, что Василий Иванович дажерастерялся. Таким тоном обычно говорят люди, абсолютно и самым надежным образом– благодаря лично пережитому опыту – уверенные в своей правоте. Но, тем неменее, он не думал сдаваться.
- Вы мне еще провоздушные мытарства расскажите! - усмехнулся он, вспоминая свой утреннийразговор в автобусе.
Но ученый собеседникне принял его иронии. Наоборот, впервые, сколько он с ним общался, упрекнулего:
- Напрасно вы с такойбеспечностью говорите о них. Поверьте, там нам уже будет не до улыбок!