получается? – уставился на Никодима Келад. – Я прибыл из Тира в Антиохию напоединки лучших гладиаторов Сирии, вижу вместо них петушиные бои во дворе даэтот проклятый подвал… А твой отец продал дом и говорит – нет даже меди натессеру в амфитеатр?!
Вместо ответаНикодим поднял фигурку голубя с отбитым хвостом и принялся гладить его, какживого.
- Тебе что, ты вцирк не ходишь, ретиария от секурия не отличишь! – простонал Келад. – А я?..
Никодим равнодушнопожал плечами.
Келад выхватиламулет и швырнул в ящик со стеклянным боем:
- Клянусь дубинойМелькарта, сбегу от вас! Арену наймусь чистить! Убитых крюками выволакивать!Сам, если что, вызовусь биться!
- Не надо! –поморщился Никодим и, опасаясь, что Келад снова начнет про крючья и кровь,торопливо шепнул:
- Отец не могпродать дом!
- Почему?
- Да потому, чтопочти весь он принадлежит сирийцу Гору!
- А чего он тогдасказал – нашего? – с вызовом спросил Келад.
- По традиции! –Никодим клятвенно прижал ладони к груди: – Когда-то дом, действительно, былнашим. Но предки распродали его по частям, и до нас дошла только комната складовкой да этот подвал…
- С кладовки хотьон даст на тессеру? – перебил Келад, но Никодим приложил палец к губам: отец, ккоторому вернулось прежнее настроение, уже подходил к столу.
Насвистывая, онпринялся выкладывать содержимое из ларца. На столе появились обрывки папируса,похожий на львиную морду слиток воска, кусок пемзы для подчистки ошибок – имАпамей стал тщательно разглаживать отобранный лист.
- Вы даже не представляете,какую цену мне предложили за кладовку! – очинив ножиком тростниковый каламус,он воткнул его в глиняную чернильницу. – Как за целый дом! Ну, не дом… -перехватил он недоверчивый взгляд Келада. – Домик. Хорошо – комнату… Но никакне меньше, клянусь Тихэ!
- А почему неФортуной? – послышался сверху насмешливый голос. – В Риме давно так зовут этукапризную богиню!
Все трое, как покоманде, подняли головы.
В дверном проеме,заслоняя солнце, стоял невысокий, полный мужчина в дорогой одежде.
Багряная шелковаянакидка, обшитая по краям голубыми кистями, была скреплена на его плечахфибулами с небесно-голубыми сапфирами. Белоснежный хитон перехватывал широкий,в тон накидке, пояс, приспустившийся под тяжестью кошеля. Голову покрывалабелая, до лопаток, повязка с багряным обручем. К левой руке тонким ремешкомбыла привязана кожаная шкатулочка. Поигрывая ею, мужчина нашел глазами Апамея ишироко улыбнулся.
Келад ахнул,подталкивая Никодима:
- Гляди – зубы иззолота! Вот бы встретить такого в темном проулке…
Никодим потеснилсяот твердого, как у статуи, локтя и, сгорая от любопытства, кивнул на шкатулку:
- А это у негозачем?
- Ты что – иудеевникогда не видел? – покосился на Никодима Келад и, встретив взгляд,вопрошавший: разве они подпускают к себе язычников? – пояснил: - Хранилище слистиками из священных книг! Они надевают их по утрам, когда молятся, на грудьи на лоб – сразу по два!
- А почему у этогоднем и только одно?
- Чш-ш! – шикнулна парней Апамей и, скрывая волнение, зачастил: - Хаим! Проходи! Как говорится,все дороги ведут … из Рима!
- Эх – эх, ты дажене представляешь, насколько верна твоя шутка! Это только безумцев они ведут вРим!
Не переставаяпоказывать зубы, каждый из которых, отнеси его ювелиру, стал бы состоянием дляАпамея, иудей стал спускаться по крутым ступеням. За ним проследовал сириецГор, поглаживавший большой узелок, заткнутый за пояс.
- Кто будетсоставлять договор? - деловито спросил Хаим.
- Мой сын! – сгордостью отозвался Апамей, подталкивая Никодима к листу папируса ичернильнице.
Раскрасневшись отволнения, Никодим занял хозяйское место, осмотрелся и вдруг глаза егоокруглились от ужаса. На краю стола лежала недоконченная Келадом печатка. Этобыла свинцовая копия с купеческой геммы – фальшивая печать. Когда семьестановилось особенно туго и не хватало даже обола на муку, отец брался за такиезаказы для мошенников, занимавшихся подлогами. Работа была не только выгодной– платили, бывало, по пять драхм за штуку, но и очень опасной: в случае поимкиизготовителю, как фальшивомонетчику, заливали горло расплавленным свинцом.
К счастью, иудеяотвлек его раб – сутулый худой египтянин. Он только догнал своего господина итеперь что-то шептал ему. Сириец Гор, жмурясь, сидел на ступенях, предаваясьмечтам.
- Отец! – шепотомпозвал Никодим, дрожащим пальцем показывая на край стола.
- О, боги! – лицоАпамея стало белее паросского мрамора. Он жестом подозвал Келада и прошипел: -Погубить меня захотел?
Парень охнул,сгреб печать в кулаке и метнулся к стене, из которой торчало бронзовое кольцо.
- Куда?! – в одинголос вскричали отец с сыном.
Келад врастерянности остановился и, не зная, что делать, просто положил злополучнуюпечать в рот.
Апамей соблегчением выдохнул и натянуто улыбнулся иудею:
- Прямо беда сним! Семь амулетов разбил, и все ему мало!
- Все рабыодинаковы! – поморщился гость, принимая Келада за раба. – Думаешь, мой Сфинкслучше? – поднял похолодевшие глаза на египтянина: - Иди… купи на дорогулепешек!
- Ты уже посылалменя за ними! – осматривая запоминающим взглядом подвал, напомнил раб.
- Разве? – досадуяна себя, переспросил иудей. – А… мед?
- Ты ничего неговорил мне о нем!
- А сам не могдогадаться? – в голосе Хаима зазвучали торжествующие нотки, и Никодим понял,что он таким образом хочет на время избавиться от раба. – Ступай!
Египтяниннедовольно подернул острым плечом и, бурча что-то под нос, вышел.
- Какой неприятныйраб! – покачал головой Апамей.
- Увы – моя тень!– невесело пошутил иудей.
Желая поднятьнастроение гостю, Апамей принялся расспрашивать о семье, здоровье, новостях вмире. Тот с благодарностью ответил. Давний восточный обычай начинать любое делоиздалека для обоих пришелся, как нельзя кстати.
О себе Хаимговорил без охоты. Родом из Синопы. Живет на острове Родос, у тестя. Сынумесяц. Жене восемнадцать лет. Здоровье? Откуда ему быть, если после изгнанияцезарем Тиберием иудеев из Рима он три года служил в малярийной Сардинии…
- Кстати, оцезаре! – тут Хаим дал волю своему красноречию. – Недавно Тиберий едва непогиб! Да-да! Обрушился потолок виллы, где он пировал, и если бы его не прикрылсвоим телом префект претория Сеян, как знать, чей профиль был бы теперь намонетах! Что еще нового? В Фиденах в разгар представления рухнул амфитеатр –пятьдесят тысяч трупов! В Риме дотла выгорел Делийский холм, уцелела лишьстатуя Тиберия, из-за чего холм спешно переименовали в Священный. Понтий Пилат,назначенный недавно прокуратором Иудеи, учинил неслыханную резню близИерусалима. Несчастливый год! – заключил гость и, обведя помрачневшие лица,ловко пустил беседу в другое русло: - Одна радость – это твой дом! Мне так и нетерпится купить его и осмотреть, чтобы сделать кое-какие перестройки...»
6
- Что ты задумал?- заметив это, с тревогой спросила Настя.
Звонок в дверьостановил Василия Ивановича на полуслове.
- Это участковыйврач! – воскликнула Настя и остановила сделавшего попытку встать мужа: -Лежи-лежи, не вставай!
Всегда избегавшаяоткрывать дверь кому-либо, кроме мужа, она сама бросилась в прихожую и вскоревернулась с невысоким полным мужчиной, который с порога приветливо улыбнулсябольному:
- Опять сердечныедела? – подходя, спросил он.
- Да, но уже всепрошло…
- Сейчас посмотрим!
Врач, глядя на часы,проверил пульс Василия Ивановича, затем долго и внимательно слушал его стетоскопом.
- Вы правы – ритм, иправда, нормальный! - радостно, будто это у него самого прошла аритмия,наконец, согласился он.
- Но приступ,действительно, был, - виновато сказал Василий Иванович и осторожно спросил: – Аосвобождение на денёк можно у вас получить?
Врач взял со столаленту ЭКГ, бегло пробежал по ней опытным взглядом и болезненно сморщился:
- М-да… Денёк,говорите?
Он раскрыл своюдокторскую сумку, достал бланк больничного листа и, заполнив, протянул Насте:
- Минимум десять днейотдыха и покоя! Причем, первые три дня следите, чтобы он меньше у вас вставал!
- Какой приятныйврач! Не то, что тот «красавец» со «скорой»… – проводив участкового терапевта,похвалила Настя. Затем взяла в руки отложенный карандаш, тетрадь и сготовностью взглянула на мужа: - На чем мы остановились?
Василий Ивановичпосмотрел на нее, на пишущую машинку и, подумав, сказал:
- Знаешь, кажется, мыделаем двойную работу. Мне все равно ведь потом все это перепечатывать.
- И что же тыпредлагаешь? – насторожилась Настя. - Предупреждаю – садиться за стол я не дам.Слышал, что врач сказал?
- А я и не собиралсясадиться, - примирительно ответил Василий Иванович. - Я – лежа! Подушку повыше,машинку на живот. Отпечатаю то, что тебе надиктовал. И дальше пойду уже начисто.