— Нет, старичок, — в тон ему отвечаю я. — Заранее отказываюсь.
— А что так?
— Не люблю завидовать. А ты провоцируешь.
— А, вон что! — хохотнул Яхнин. — Ну, это бывает. Ну, пошли, пошли в кабинет!
Первое, что меня поразило — книги. Яхнин читает! Сотни томов заполняли полки вдоль одной стены. На другой, как и в гостиной, висели полотна. Штормовое море. Таежный распадок. Белоснежные яхты. Между ними почему-то две скрещенные шпаги и ритуальный меч. Портативный, сверкающий сталью сейф. Старинный письменный стол с разбросанными на нем бумагами. На приставном столике включенный компьютер. И ослепительно белая медвежья шкура устилала пол — с разбросанными когтистыми лапами и оскаленной мордой.
Яхнин вместе со мной не без удовольствия оглядел этот кабинет.
— Садись, — подтолкнул меня к глубокому креслу. — Кури. У меня минут на десять работенки осталось. Посмотри вот пока.
Он взял с письменного стола глянцевый толстый журнал и бросил его в кресло.
— Может, сразу решим наши финансовые вопросы да я пойду?
— Старичок, обижаешь! Неужто и на этот раз сбежишь? Спешишь, что ли, куда?
— Да нет… — промямлил я. — Усталость вдруг навалилась.
— У меня сегодня никаких встреч не запланировано. Мы с тобой хорошо посидим, Кумир.
— Что ж… ладно.
— Вот это разговор! — обрадовался Яхнин. — Десять минут, и я свободен. Он уселся за компьютер на высокий крутящийся табурет. Яхнин — книжник. Яхнин — программист. Непостижимо.
Я закурил. После моего пролетарского «Рейса» дым «Честерфильда» показался эйфорически легким и сладким. А журнал… это был шведский журнал. С его обложки на меня глядел обнаженный, сияющий женский зад, снятый крупным планом. «Добро пожаловать!» — вроде бы услышал я его призыв. Внутренние страницы красочного, многоцветного издания предлагали широкий выбор плотских удовольствий. Он и она. Он и он. Она и она. Двое и один. Два и одна. Свальный грех на ковре. На изумрудной лужайке. Сверкающие зады. Напряженные члены. Измазанные в губной помаде, раскрытые женские рты. Одиночное мастурбирование. Коллективное мастурбирование. Я разглядывал эти картинки с хладнокровным, злобным любопытством — не более того.
«Эта квартира со всей обстановкой… при нынешних ценах… если ее продать, стоит, наверное, не один миллион, — вот о чем думал я в эти минуты, бегло листая журнал. — И он строит загородный дом. Во сколько же может обойтись сегодня постройка загородного дома?.. — не отпускала меня мысль. И всплывали несусветные суммы. Воображение катило, как колеса, круглые нули. Мое ощущение, что я сам в тот момент набит деньгами, вмиг потускнело. Что для Яхнина мои сто штук! Это, может быть, его дневной заработок (или часовой?). Он может, если возникнет такая блажь, насадить эти купюры на гвоздь в туалете и использовать их как туалетную бумагу».
«И ты, сука, заставил меня выложиться до последнего, — думал я, тупо глядя в небесно-голубую спину Яхнина, в его затылок с взлохмаченными волосами, слыша слабое попискивание компьютера. — Подбиваешь новые бабки, да? Приход-расход? Сальдо-бульдо? Икра, рыба, чеснок, лук, водяра, кофе, да? Оптовые партии. Зарубежные связи. А сколько, интересно, разбросано у тебя по городу «комков»? И ты, сука, грозился натравить на меня своих мафиози, чтобы востребовать долг? А Ольга и малышка живут на тещином иждивении. А я торгую свадебными подарками, и ничего впереди не светит», — темнело у меня в глазах.
Яхнин вдруг крутанулся на своем табурете. У него было светлое озаренное лицо.
— Ну как? — поймал он меня врасплох.
— Что как? Гомиков не терплю. Лесбиянок тоже.
— Я не о том. Представляешь, такой бы журнал попал в наш класс в те годы? Старичок, мы бы рехнулись, скажи?
— Наверное.
— Мы бы наших целочек начали трахать почем зря. Мы же были наивненькие, Андрюха. Сколько упустили!
— Ты уже закончил? — прервал я его. Меньше всего мне хотелось предаваться с ним воспоминаниям.
— Да хрен с ней, с работенкой! Не убежит. Давай разговеемся.
— Я деньги принес, Молва.
— Да? Принес? Ну, нормалек. Я всегда был в тебе уверен.
— Вот, — сказал я, доставая из заднего кармана джинсов пачку тысячерублевых купюр, перетянутых резинкой. — Держи.
Я бросил ее через комнату, он ловко поймал.
— Сколько здесь?
— Десять.
— А проценты, старичок?
— А ты можешь подождать с процентами еще пару недель?
— Андрюха, Андрюха! — укоризненно вскричал Яхнин. — Я же тебе, кажется, объяснил мой принцип. Дружба дружбой, а башли башлями. Неужели не усек?
— Хорошо, через неделю.
— Завтра, старичок, завтра. Завтра пятнадцатое. Моя фирма знаешь чем славится? Точностью платежей. И с других я требую точности. В бизнесе, старичок, иначе нельзя. Тут уж извиняй. Поднапрягись, ладно?
Я вдруг расхохотался. Расхохотался и закашлялся, заперхал, да так, что на глазах выступили слезы.
— Старичок, что с тобой? — напугался вроде бы Яхнин.
«Не зови меня старичком, подлюга, а то я тебя чем-нибудь пристукну…» — такая мысль мелькнула. Я платком вытер взмокшее лицо.
— Ничего… так… приступ. Ну, давай, тащи, что ли, выпивку, если есть. Яхнин соскочил с высокого табурета, белозубо улыбаясь.
— Вот это разговор! Узнаю былого Кумира! Ты что пьешь, родной? У меня ассортимент широкий.
— Неважно. На твой вкус.
— «Наполеон» пойдет? Есть пара бутылочек.
— Давай Бонапарта, пойдет, — все еще окончательно не отсмеялся я.
— Лады!
Он бросил мою пачку на письменный стол и по белой, роскошной медвежьей шкуре стремительно вышел в гостиную. Сразу же там грянула музыка — Яхнин врубил магнитофон.
Почему он так быстро опьянел? Почему так быстро и неотвратимо?
А я? Я не уступал ему в рюмках. Но почему алкоголь меня не брал, лишь до боли обострял мысли?
Закусывали мы засахаренными апельсиновыми дольками, кусочками иноземного шоколада и курили легкий «Честерфильд».
После первой бутылки на лбу Яхнина выступили красные аллергические пятна. Взлохмаченные светлые волосы. Русая бородка. Голубые глаза. Он оправдывал свою вторую школьную кличку — Красавчик.
Стародавний Яхнин и его стародавние события, извлеченные на свет его памятью…
— Помнишь практикантку Светлану Юрьевну? — жадно спрашивал он.
— Очень смутно.
— Ну как же, Кумир! Маленькая такая, грудастая, жопастенькая. Английский преподавала месяца два.
— Блондинка, что ли?
— Ну да, она самая! В десятом классе у нас была. Я ведь чуть не трахнул ее, старичок, веришь?
— Все может быть, — отстраненно отвечал я.
— Как-то после уроков задержались в классе. Вдвоем. Слово за слово: так, мол, и так, Светлана Юрьевна, почему мне английский трудно дается, как вы думаете? И накинулся на нее, начал целовать, обжимать. Ты думаешь, она шибко сопротивлялась? Ну, отбивалась, конечно, но так, без энтузиазма. Клянусь, Кумир, были бы условия, стала бы моей. — Он облизнул красные губы и воззрился на меня с искренним беспокойством: поверил я или нет?
— Мы много чего упустили, — неопределенно отвечал я.
— Брось, Кумир! Ты-то не упускал! Тот поход помнишь, в восемьдесят первом, летом?
— Что за поход?
— Ну как же! Неужели не помнишь? — разволновался Молва. — На Черную речку, с палатками.
— Аа!
— Вспомнил?
— Нет.
— Придуриваешься, Кумир! Фаддей с нами был, физик. Мы его упоили вусмерть.
— И Фаддея не помню.
— Придуриваешься, Кумир! — разозлился Яхнин. — Скажи еще, что Попцову не помнишь, свою пассию?
— Попцова? Кто такая?
— Третья парта слева, около окна. Сидела с кореяночкой Соней. Да помнишь ты, помнишь! Придуриваешься! — закричал генеральный директор. Он походил не на генерального директора, а на обиженного, взъерошенного подростка.
— Ты, я смотрю, Молва, ценишь то время, старичок. Странно.
— А чего странного, старичок? Молодые были, не то что сейчас. Давай еще по одной.
— Давай.
— Я тебе так скажу, Андрюха. Я школу всегда ненавидел. Я кое-как дотянул до финала, ты знаешь. Там как в тюряге было. А сейчас иной раз вспомню и думаю: неплохо бы повторить. Вот какая срань! Ненавидел и вспоминаю. Ностальгия, старичок. С чего бы это?
— Стареешь.
— Наверно. А верней — все познал. Тогда что-то впереди светило. А сейчас? Бабы приелись. Денег навалом, хоть печку топи. В загранке уже побывал, поеду еще, заведу там счет в банке. А может, умотать туда, а?
— Твое дело.
— Подумаю, подумаю! Пока еще рано. Капиталы пока еще не те. Ну а вообще-то, что там особенного, ну, в тех же Штатах? Те же бабы, те же кабаки, машины, коттеджи… ну, классом повыше и только, — загрустил вдруг Яхнин. — А хочется чего-то новенького. А чего, а? Чего, старичок?
— Попробуй петлю, — предложил я вариант.
— Ась?
— Повешайся, — расшифровал я.
Яхнин перетянулся через стол и сильно хлопнул меня ладонью по плечу, как бы оценив мой черный юмор.
— Ну уж хуюшки! — вскричал он, воспрянув. — Этого от меня, старичок, не дождешься. Я еще поживу, старичок, погуляю, повластвую. Это я так, рассиропился на миг… А жизнь я люблю. А сколько еще баб неопробованных! Кстати! — вдруг озаренно воскликнул он. — Чего мы одни-то сидим? Давай я сделаю пару звонков. Сейчас набегут сучонки… — И он потянулся к супертелефону с наборным диском на трубке.
Я перехватил его руку.
— Стоп, Молва. Это без меня.
— Да брось, Кумир! Что ты из себя монаха лепишь! Они бы и сами уже набежали… звонили уже, и не одна, но я отлуп дал: работаю, мол. Но это дело поправимое. — И опять потянулся.
— Тогда я пошел. — Я встал. Давно уже хотел встать.
— Стоп, стоп — куда! Ни с места, Кумир! — заорал мой дружок и, распахнув дверцу сейфа за спиной, выхватил оттуда пистолет и нацелился в меня. — Шаг влево, шаг вправо — расценивается как побег!!
Черный убийственный зрачок глядел мне прямо в лоб.
— Всамделешный? — усмехнулся я не, двигаясь.