Как видим, старое письмо относится уже к московскому времени (после реквизиции юрьевской волости у монастыря, до отдачи ее в поместье Никифору Языкову; «после манастыря»), но объем дохода установлен таким, каким он был в прежнее время, когда в волость еще приезжал монастырский поборщик: 122 гроша и полтина новгородская. Упоминание грошей датирует время установления (корректировки) норм монастырского дохода 10-ми гг. XV в. Чтобы выяснить, изменилась ли доходность волости в момент составления нового письма около 1495 г., необходимо разобраться в существе и объеме окладной единицы «куницы», упоминаемой при характеристике старого письма.
«Куница» фигурирует в летописном рассказе 1478 г. в связи с конфискацией Иваном III волостей новгородского архиепископа: «И князь великий пожаловал, у владыки половины волостей не взял, а взял 10 волостей: Порог Ладожьской и земля Порожскаа по обе стороны Волхова, да в Нагорье Емелегежьской погост да Кольбалской погост, а сох в них 40 и пол-4; да в Дреглех погост да Кременицкой погост, в дву тех 50 сох; да на Мете Белаа, пол-40 сох в ней; да Утомля 50 сох; да Кирва да Охона 50 сох и пол-3; да Перос, а в ней 80 куниц и две»[454]. На первый взгляд, в куницах здесь выражен объем только волости Пирос. Но этот объем известен по другому источнику и оказывается равным 307 обжам[455], т. е. 102 с третью сохи. Подсчитывая общую сумму конфискованных у владыки в 1478 г. земель, мы получаем весьма любопытный результат: 43,5 + 50 + 35 + 50 + 52,5 = 231 сохе, иными словами, 693 обжам; добавление к ним 307 пиросских обеж дает ровно 1000 обеж, что само по себе характеризует принцип определения объема конфискации, приложенный к владычным землям. Надо полагать, что именно эта сумма в 1000 обеж соответствует 82 куницам, показанным в цитированном летописном отрывке в качестве общего итога.
Если это так, то куница окажется равной 12,2 обжи (1000 X 82 = 12,2), т. е. вступает в иррациональное отношение с обжой. Возможно поэтому высказать предположение, не являются ли 1000 обеж выражением объема конфискованной земли, а 82 кунницы – показателем ее доходности? Ведь в общий объем владений входило и какое-то небольшое количество бездоходных обеж, которые пахались на себя причтом и посельскими. В таком случае можно догадываться, что в действительности куница приравнивалась 12 обжам (12 X 82 = 984 обжи). Естественно, такое предположение нуждается в проверке.
Приложим, однако, эти наблюдения к данным по волости Буице. Если куница равна 12,2 обжи, то указанные в них 15,25 куниц должны соответствовать 186 обжам (12,2 X 15,25 = 186). Если она равна 12 обжам, то же количество куниц приравняется 183 обжам (12 X 15,25 = 183). И та и другая цифра заметно отличается от 205 обеж, обозначенных в старом письме как общий объем волости, и от числа живущих в момент старого письма обеж. А это число было равно 176 (29 обеж тогда были запустевшими). Мы видим, что доход с волости Буице был фиксированным, поскольку он не соответствует реальному числу доходных обеж, на которые он, вероятно, раскладывался по мере изменения их числа при запустении деревень и дворов или же, напротив, после появления починков и расширения пашни.
Вместе с тем нельзя не обратить внимания на исключительную близость обеих выведенных цифр (186 и 183) числу дворов.
По старому письму в волости Буец было 186 дворов, но из них три на погосте (владельческий, попа и пономаря) – бездоходные[456]. Не имеем ли мы дело с реликтовым исчислением доходности владения, основанным на принципе подворного обложения? И не возникает ли обжа из первоначальной окладной единицы «двор»? Заметим, что обжу, кроме писцовых книг, знает только летопись под 1478 г. и что в это время она обладала признаками нововведения, поскольку новгородцам пришлось разъяснять Ивану III ее сущность, когда он «велел их вспросити: «что их соха?». И они сказали: «три обжы соха; а обжа один человек на одной лошади орет; а кто на 3-х лошадех и сам третей орет, ино то соха»»[457].
Посмотрим теперь, что изменилось в волости Буице к 1495 г. «И по новому писму деревень к погосту и с пустыми 113 да починок…». В промежуток между старым и новым письмом прибавился только один пока еще бездоходный починок, так как и по старому письму деревень также было 113 (96 живущих, 10 больших пустых и 7 однодворных пустых). Практически не изменилось и число дворов: «а дворов в них: 5 дворов боярских, а людей их 4 дворы, да попов двор, да сторожов, а христианских дворов 174… да пустых дворов 10…». По старому письму считалось 186 живущих дворов, по новому – 185. Обеж по старому письму было 205, однако 29 из них, как уже отмечено, пустовали (21 в больших деревнях и 8 в однодворных); следовательно, живущих было 176[458]. По новому письму считается 174 с третью обжи, но из них «Микифор с братьею пашет на собя 3 обжы… да поп со сторожом пашет на себя обжу… а с 15 обеж дохода нет, пусты, да с трети». Общее число бездоходных обеж равно, таким образом, 19 с третью, а доходных – 155, почему и «дохода с полутораста и с 5 обеж денгами восемь рублев Ноугородцкая и 6 гривен», не считая натуральных доходов. Кроме того, по новому письму ключничий доход деньгами исчисляется в 9 гривен с денгою[459].
Допуская сохранение фиксированной суммы дохода и в 1495 г., мы получаем возможность признать равенство 122 грошей и новгородской полтины старого дохода с 8 рублями и 6 гривнами плюс 9 гривен с денгой (т. е. с 8 рублями 15 гривнами 1 денгой) нового дохода. Последняя сумма равна 1939 денгам, а за вычетом полтины (108 денег) – 1831 новгородской денге. Простейшее деление устанавливает, что в одном гроше содержалось ровно 15 новгородских денег. Если выразить эту сумму в серебре, она окажется равной 11,77 г.
Монет такого веса никогда не существовало, поэтому очевидно, что под «грошами» писцовой книги понимается «копа грошей» – наиболее употребительная в денежном счете Литвы XV в. счетная единица, которая соответствовала 60 монетам. Если это так, то монета должна быть равна 0,196 г серебра (11,77 г: 60 = 0,196 г). Проверим это предположение.
В первой четверти XV в. в Литве и Белоруссии чеканились монеты в 0,397 г, т. е. ровно вдвое тяжелее, нежели подсчитанная величина, однако они имели пробу 0,497, т. е. ровно вдвое меньшую, чем у новгородской денги. Следовательно, реальное содержание серебра в литовской монете этого периода равнялось 0,196 г[460].
Но величина 0,196 г серебра – это не только реальное выражение литовской монеты, это и четверть новгородской денги, чеканившейся после 1420 г., это и вес реальной монеты Новгорода – «четверетцы», выпускавшейся в XV в., это и величина «почки». Под 1447 г. летопись сообщает: «начаша переливати старый денги, а новый ковати в ту же меру, на 4 почки таковых же…».[461]
В рациональном отношении с литовской монетой оказываются и ливонские артиги, и «любекские». «В кладах с середины XIV в. и до денежной реформы 1422–1426 гг., – пишет А. Н. Молвыгин, – встречаются два вида местных двухсторонних монет: одни – весом в 1,0–1,2 гр, другие – в 0,36—0,42 гр. В результате исследования письменных источников удалось установить, что первые из этих монет были артигами, вторые назывались просто «любекскими»»[462]. В результате ухудшения чекана вес артигов после 1390 г. упал ниже 1 г, но их практическое отсутствие в кладах первых двух десятилетий XV в. говорит о решительном преобладании в торговом обороте старых артигов, чеканенных в третьей четверти XIV в. Между тем содержание серебра в артигах этой поры равно 0,73—0,79 г[463]. Что касается «любекских» (которые в летописном сообщении 1410 г. названы «лопьцами»), то, составляя треть артига, «любекский» содержал 0,24—0,26 г серебра. Очевидное тождество такого артига позднейшей новгородской денге позволяет признать его нормой 0,785 г, а нормой «любекского» – 0,261 г.
Посмотрим теперь, как эти единицы выстраиваются в систему. Поскольку принятие в новгородское денежное обращение иноземных монет в 1410 г. сопровождалось сохранением рубля в 170,1 г, то рубль = 216 артигам = 648 «любекским» = 864 литовским монетам.
Коль скоро после 1420 г. рубль делился на 216 денег или на 864 «четверетцы», очевидно, что новгородская денга и «четверетца» соответственно наследуют нормы артига и литовской монеты, признававшиеся законными в 1410–1420 гг. К тому же девятилетнему промежутку следует относить формирование новгородской гривны XV в., так как принципиальных изменений в систему денежного счета начало монетной чеканки в 1420 г. внести не могло.
Денежную систему 1410–1420 гг. возможно поэтому реконструировать следующим образом:
рубль = 15 гривнам + 6 артигов = 216 артигам = 648 любек. = 864 литов. = 170,1 г сер.
гривна = 14 артигам = 42 любек. = 56 литов. = 11,06 г сер.
артиг = 3 любек. = 4 литов. = 0,785 г сер.
любекский = 1,33 литов. = 0,261 г сер.
литовский = 0,196 г сер.
Особое место в этой системе занимает «любекский». Кроме рубля, он оказывается еще одним важным звеном, связующим новую систему денежных единиц с предшествующей кунной системой, поскольку старая гривна (13,08 г серебра) равна 50 «любекским». Как уже отмечено, единицы новой системы встают в простейшую рациональную связь и с древней гривной серебра (196,2 г). Артиг укладывается в ней ровно 250 раз, а литовская монета – ровно 1000 раз.
Последнее соответствие позволяет поставить вопрос о сущности термина и величины «почки». Приведенное выше летописное свидетельство 1447 г. говорит о равенстве «почки» и «четверетцы» (последняя, как мы уже знаем, тоже равна литовской монете). Между тем «Торговая книга» конца XVI в. определяет «почку» иначе: «А золотник весит денгами 1 алтын с полуденгою. В золотнике почек 25, а почка тянет одну полушку, а полпочки пол-полушку»