Весьма любопытным оказывается следующее сопоставление. За время деятельности Новгородского денежного двора на Рогатице было изготовлено 15 маточников лицевых копеечных штемпелей (9 – Бориса, 2 – Дмитрия, 3 – Василия, 1 – Сигизмунда) и 16 маточников оборотных (именных) штемпелей (10 – Бориса, 2 – Дмитрия, 3 – Василия, 1 – Сигизмунда). По-видимому, шведы вывезли 2 маточника именных штемпелей Василия, в результате чего, как это видно из Описи 1617 г., на денежном дворе в Новгороде остались 15 маточников – «вершников» и 14 маточников – «исподников» для чеканки копеек.
Поскольку до конца 125-го года никаких других маточников изготовлено не было, единственный комплект этого года опознается без каких-либо затруднений. Очевидно, речь идет о типе 8—10, лицевой штемпель которого помечен датой 1617 г. (РКЕ). Обилие копеек этого типа уже отмечалось И. Г. Спасским.
Схема А. С. Мельниковой показывает, что лицевой штемпель РКЕ в какой-то момент вступил во взаимодействие с именным штемпелем Михаила № 4, породив тип 8–4. Коль скоро указанного именного штемпеля не было среди оставшихся от шведов после «очищения» Новгорода, мы должны датировать его более поздним, например 126-м, годом. То же самое следует сказать об именном штемпеле Михаила № 3, который взаимодействует со старыми, анахроничными штемпелями Н—РН (тип 1–3), НРД (тип 6–3) и переделанным из НРД штемпелем № 7 (тип 7–3). Добавлю, что и именной штемпель Михаила № 4 взаимодействует со старым штемпелем НРП, породив тип 2–4. Все эти типы, что очевидно, появляются не ранее сентября 1617 г., когда потребности денежного производства привели к созданию новых именных штемпелей № 3 и 4 и к использованию во взаимодействии с ними не только штемпеля РКЕ, но и старых, анахроничных лицевых штемпелей, сохранившихся на денежном дворе после шведов.
Лицевой штемпель РКЕ был последним датированным. Начиная с 1618 (126-го) г. новгородские копейки не имеют дат, которым, следовательно, уже не придается значения, и новый именной штемпель № 11, остающийся в работе до закрытия Новгородского денежного двора, вступает во взаимодействие не только с новыми не имеющими дат лицевыми штемпелями № 9, 10, 11 и 12, но и со штемпелем РКЕ, порождая анахронический тип 8—11, который, несмотря на наличие даты, не имеет отношения к чеканке марта-августа 1617 г., а принадлежит к более позднему времени.
Поскольку именные маточники Василия Ивановича были вывезены шведами из Новгорода, что следует из наставления боярам 1618 г., а к одному из них привязана вся цепочка штемпельных связей шведской чеканки на имя Михаила Федоровича, очевидно, что тайная чеканка этих монет велась вне Новгорода, после вывоза указанных маточников и изготовления новых штемпелей насильственно перемещенными в Швецию русскими мастерами.
Рис. 2. Схема соотношения копеечных штемпелей Новгородского денежного двора 1611–1627 гг.
Общий итог изложенных наблюдений представлен на рис. 2, в котором сохранена нумерация штемпелей схемы А. С. Мельниковой.
Опись 1617 г. дала возможность уточнить представления о действительном ходе новгородской чеканки в 1611–1627 гг. Однако все условия предложенного решения были заключены в нумизматических материалах, собранных до обнаружения этого нового документа, что лишний раз свидетельствует о самостоятельных возможностях нумизматической методики успешно исследовать сложные проблемы не только источниковедческого, но и историко-политического характера. Схема штемпельных взаимосвязей четко разграничивает две группы монетных типов, чеканенных на имя Михаила Федоровича, одна из которых имеет все признаки законного новгородского происхождения, будучи тесно связана преемственными взаимоотношениями с чеканкой шведов в Новгороде на имя Василия Ивановича, а другая объединяет типы с обозначением разных денежных дворов, что само по себе свидетельствует о ее незаконности. Вторая группа также связана с новгородской чеканкой шведов на имя Василия, но эта связь слабая, обозначенная пока единственным экземпляром фальсифицированного типа 3–2. И все же без прямых показаний письменных источников, оставаясь в русле исключительно нумизматической методики, вряд ли возможно было дать иное решение, кроме альтернативного. Обсуждению этой альтернативы и посвящен спор между И. Г. Спасским и А. С. Мельниковой. Хотя оба исследователя одинаково неверно определяют время и место чеканки шведских фальсификатов, главный вопрос, касающийся их атрибуции, оказывается неизбежным порождением этой дискуссии.
Опись 1617 г. определяет денежную прибыль от чеканки копеек с марта до 23 августа в 1040 рублей 7 алтын. Однако она в действительности была на 100 руб. больше, поскольку взятые взаймы для первоначального обзаведения «до выделки» 100 руб. были возвращены целовальникам. Зная механизм образования доходов от чеканки, можно попытаться установить общий объем производства и перейти тем самым к обсуждению второй важной проблемы, связанной с работой Новгородского денежного двора при Михаиле Федоровиче.
Для этого прежде всего следует познакомиться с царским указом 1617 г. о возобновлении работы Новгородского денежного двора. Эта грамота, «сообщенная в списке П. М. Строевым», была опубликована еще в 1875 г.[628] С тех пор она время от времени цитировалась исследователями и частично анализировалась ими[629], однако полного ее разбора в литературе не существует, хотя это, несомненно, один из важнейших документов для изучения организации денежного дела XVII в. Приведу наиболее обстоятельное высказывание А. С. Мельниковой по поводу этого документа: «Существует еще указ 1617 г. о возобновлении работы денежного двора в Новгороде, который совершенно четко указывает на 4-рублевую стопу. Размеры плавильной и золотничной пошлины указываются с гривенки по 14 алтын и по полуденге, т. е. по 42 копейки с полушкой; из них нужно платить с гривенки мастерам («чеканщиком и волочильщиком, и бойцом, и кузнецом», т. е. четырем категориям рабочих) по 10 денег с полушкой, а всем вместе – 21 копейку. «А торговым людям велено давать за гривенку по 3 рубли с полтиной». Если принять во внимание убыль от угара за 2 % (по Спасскому) – от гривенки это будет составлять 4 грамма, т. е. вес 8 копеек 4-рублевой стопы. Следовательно, из гривенки изготовлялось 350 коп. + 42 коп. + 8 коп, = 400 коп. (отбрасываем полуденгу, так как она не играет роли при расчетах)»[630].
Кое-что в этом рассуждении вызывает недоумение. Хотя плавильная пошлина бралась с заказчика, все вопросы, связанные с исчислением угара, решались, естественно, до начала чеканки. Поэтому учитывать процент угара в расчете стопы по крайней мере странно, и предложенное А. С. Мельниковой объяснение представляется весьма искусственной попыткой отыскать недостающие 8 коп., тем более что и названная ею норма угара в 2 %, как будет показано далее, документально не подтверждается. Эти недоумения заставили обратиться к архивному оригиналу публикации 1875 г. в Сборнике списков с царских грамот 1530–1696 гг. из фонда Новгородской приказной палаты, хранившемся затем в коллекции актовых книг Археографической экспедиции[631]. Сравнение опубликованного текста с оригиналом выявило ошибку в одном из наиболее ответственных мест публикации. Поэтому считаю необходимым воспроизвести здесь полный текст документа:
«(л. 78) О денежном дворе. 125 году. Государева грамота за приписью дияка Ивана Остапова.
Велено в Новегороде учинити денежной двор по прежнему и денги делати в серебре и в старых денгах и въ ефимочном и в ветоши в серебре. А пошлины имать по государеву указу торговым людем, которые учнут серебро и ефимки и ветош приносить, и с того серебра имать на государя велено золотничные и плавилные пошлины з гривенки по 14 алтын по полу 16 де(нег). А торговым людем за гривенку велено давать по 3 рубля с полтиной. А мастером давать з гривенки и чеканщиком, и волочилщиком, и бойцом, и кузнецом по 10 де(нег) с полуденгой. А сто рублев велено приимать против 16 фунтов. А велено выбирать к денежному двору голов и целовалников лутчих // (л. 78 об.) людей. А свершку велено давать на 100 рублев по десяти рублев или как договор учините и какъ бы государеве казне было прибылние. А сколко у ково гривенок и серебра и старых денег возмут и сколко отдадут и сколко золотиичные и плавилные пошлины из обменных денег прибыли от денег будет и сколко у плавленья у серебра и у денег у сливки угару будет, велено писати в книги подлинно по статьям. А у книг велено быть диячим пометам по полям и у статей».
В публикации 1875 г. во фразе «и с того серебра имать на государя велено золотничные и плавилные пошлины з гривенки по 14 алтын по полу 16 де(нег)» ошибочно напечатано «по 14 алтын по полуденге».
Данные указа позволяют прежде всего рассчитать стопу. Основой расчета денежного двора с заказчиком является гривенка серебра (204,7 г) в виде уже отчеканенных из этого веса монет. Из гривенки заказчику выдается «по 3 рубля с полтиной», т. е. по 700 денег (350 копеек), а удерживается золотничной и плавильной пошлины 14 алтын 15,5 денги (а не 14 алтын 0,5 денги, как ошибочно указывалось в публикации 1875 г.), т. е. 99,5 денги. В общей сложности из гривенки, таким образом, приготовлялось 799,5 денги, или 399,75 копеек (по 0,51 г серебра копейка). Не очень понятно, почему из гривенки чеканилось не 400 копеек, а на полушку меньше. Может быть, казна учитывала неизбежное отпадение «крох» при чеканке?
В той же части указа говорится о порядке оплаты мастеров, которым положено получать по 10,5 денги с гривенки. Этот расход извлекался из золотничной пошлины, как можно судить, например, по заголовку 3-й книги Новгородского денежного двора 1611 г.: «Что отдано денежным мастером серебра и что за то серебро за дело из золотничной пошлины денежным мастером дано и что за мастерьскою дачею золотничной пошлины останется, и тому книги»