— Я не хочу, чтобы ты вмешивался, вот что!
— У меня есть предложение. Разумное.
Вы с Сонькой уезжаете, например, на Багамы. Там шикарные пляжи. Идет?
— Хорошая идея, мне нравится. Только ты едешь с нами. А если твой отпуск в последнюю минуту вдруг сорвется, останусь и я.
— Я тебя понял. Мне придется доказать, что я не верблюд. Так?
— Вроде того.
— Для этого я должен найти предполагаемых убийц предполагаемого покойника, найти психопата Оборотня и засадить их в тюрьму. Что ж, я согласен, если это единственный способ получить тебя.
— Не единственный. Достаточно отойти в сторону и подождать, пока все кончится.
— В жизни не слышал ничего глупее. Позволить тебе рисковать головой, а самому отсиживаться в сторонке? Нет, милая, хочешь ты этого или нет, я в деле.
— Катись, — сказала я, выходя из машины, — своим присутствием ты все усложняешь. Я нервничаю и понапрасну трачу силы.
— Идиотизм, — грустно заметил он.
— Идем, доктор Ватсон, — сказала я Соньке.
— Он что, еврей? — спросила она, семеня рядом.
— О, Господи… с чего ты взяла?
— Ну… Мне домой надо. Деньги за квартиру принесут.
— Я могу тебя проводить.
Большую часть пути Сонька пребывала в задумчивости, потом сказала, вздохнув:
— Гретхен, поторопиться бы надо!
— Куда? — не поняла я.
— Не куда, а просто. Как бы нас не опередили.
— Может, ты лучше на пальцах объяснишь, а?
— Ты дурака-то не валяй. Нам надо по-быстрому убийцу Большакова найти. Я правильно назвала фамилию типа, что возле моего амбара зарыт?
От неожиданности я присела.
— Как ты это себе представляешь?
— Откуда мне знать? Умная у нас ты.
Что-то Господь имел в виду, отвешивая тебе мозги. А мне небесную красоту, — хохотнула она.
— Софья, — вздохнула я, — ты меня переоцениваешь.
— В самый раз. Мужикам мозги вкручивай, а я тебя знаю как облупленную, уж ежели ты во что вцепилась… что твой доберман.
— Шкуру бы спасти, богоизбранная, — напомнила я.
— Шкура само собой. А вот убийца — это интересно.
— Что ж в нем интересного?
— Ты завязывай дурака-то валять, все ж проще простого: кто найдет убийцу — найдет и деньги.
— Чего? — опешила я.
— Ничего, — передразнила Сонька, — я бедная женщина. — Она вздохнула и добавила тихо:
— И сирота.
— Это ты-то бедная? Сиротка… А папулино наследство? Две квартиры и кубышка величиной с кабанью голову.
— А вот и нет. Просто у людей предвзятое мнение: если торговый работник, так непременно жулик.
— А он что?
— Кристальной честности был человек. — Сонька, вспомнив родителя, запечалилась, а я спросила:
— А скажи-ка, Софа, что это у тебя фамилия Зайцева, а, к примеру, не Абельман?
— Что, вот прямо сейчас и объяснять?
— А то. Время есть.
— Чего это ты к папуле прицепилась? — насторожилась она.
— Интересуюсь просто.
— А-а. В общем-то, это потрясная история. В смысле романтическая. Хотя, может, это называется по-другому. Бабка после войны прибыла сюда с малым ребенком, то есть с папулей, и вышла замуж за татарина.
— Однако диапазон у твоей бабки: то еврей, то татарин…
— И вовсе не диапазон. Просто бабка любила сапожников, а сапожника-еврея на тот момент в городе не оказалось, и она пошла за татарина.
— А что, Зайцева — фамилия татарская?
— Татарин от чахотки помер, и бабке пришлось выйти замуж в третий раз.
— Опять за сапожника?
— Нет. За фельдшера. А фельдшер был этим… ну, слово, на комара похожее… — Я стала прикидывать, какое слово похоже на комара. Сонька лоб морщила и изо всех сил мне помогала. — Тех, что евреев не любят, как зовут?
— Антисемиты, что ли? Дурища, где же здесь комары?
— Москиты. Не комары, что ли?
— Убогая, — вздохнула я.
— Ты про бабку слушать будешь? В общем, фельдшер был антисемитом, не мог он терпеть в семье такого паскудства, как еврейская фамилия, ну и, натурально, усыновил папулю, тот и стал Зайцев.
— Здорово. А ты замуж за сапожника не хочешь?
— Нет. Я за президента хочу.
— Не выйдет. Уж больно ты дремучая.
А вот почему так, Софья Павловна, память у тебя железная, а слова ты вечно забываешь?
— Я все слова помню, просто путаю, какое куда вставлять. Про бабку я тебе рассказала, а теперь ты мне расскажи, как надумала убийц искать?
Я взяла ее руку, сжала в кулак, постучала им по красивому Сонькиному лбу и сказала:
— Ты даже думать об этом не моги.
Сонька ухмыльнулась и постучала кулаком по моему лбу:
— Как хочешь, а эти деньги мне нужны.
Напрягай извилины.
Я вернулась домой, размышляя по дороге, как избавить Соньку от глупых мыслей.
Вообще жизнь не радовала. Витькиным заверениям я не верила. Хотя его, возможно, и мучают угрызения совести. Его великий предшественник Иуда Искариот даже удавился от подобных мук, правда, тому, кого он продал, легче от этого не стало. Следовательно, досчитывать я могла только на себя.
Для начала я поднялась к Гоше. Открыла мне Вера Сергеевна. Гоша был дома и, как оказалось, маялся с перепоя. Я прошла в комнату, он поднял голову, поздоровался и застонал.
— Полюбуйся, Маргарита, — сказала Вера Сергеевна, — пить затеял. Мало мне его бандитства, так он еще и алкоголиком стать решил.
— Ма, чего ты? Иди чай поставь, все-таки гости.
— В городе не иначе как месячник повального пьянства, — заметила я.
— Ладно, хоть ты не добивай.
— Не буду. Вот что, Игорек, придется тебе лечь в больницу.
— Чего? — привстал он, выпучив глаза.
— В больницу, говорю, придется. Организуем тебе язву или гастрит. Очень правдоподобно, лежишь ты зеленый, дружки поверят.
— Ты издеваешься, что ли? — рухнул он на подушки.
— Тут дело такое: ваши ребята нас с Сонькой с кладбища прихватили, Бог знает, зачем. Добрые люди помогли от них избавиться…
— Так это вы были?
— Ага.
— Говорил я тебе, мотать надо из города.
— Мотать никак нельзя, я уже объясняла.
А вот тебе в больницу надо. Рахматулину выходка твоего Брауна не понравилась, и он обещал с ним поквитаться. Соображаешь? Совершенно не хочу, чтобы ты пал случайной жертвой междуусобной войны.
— Ты о себе подумай.
— Я и о себе. Тебя не будет, кто мне поможет? Нет, давай в больницу, ты все ж таки на моих глазах рос, и мама твоя мне все равно, что родная.
Он вздохнул:
— Грет, давай уедем.
— В больнице ты в безопасности и под рукой. В случае чего поможешь. А помощь мне скоро понадобится.
— Да как я в больницу попаду? Я ж здоров, как бык! С похмелья туда не положат.
— Тебя положат. У меня подруга зав отделением. Я сейчас от себя позвоню, а ты постарайся быть при смерти. Чтобы все натурально, для мамы и дружков.
Надевая в прихожей плащ, я сказала озабоченно Вере Сергеевне:
— Что-то не нравится мне Игоречкино состояние. не похмелье это. На желудок жалуется.
— Правильно, какой желудок выдержит.
— Не в первый раз ему с похмелья страдать, а тут что-то… присмотрите, в случае чего — ко мне, у меня подруга терапевт, очень хороший врач.
— Думаешь… А вдруг аппендицит… Он ведь уколов до смерти боится. Игоречек, тебе, может, чайку горячего? — Веру Сергеевну неудержимо тянуло к постели сына.
Я торопливо исчезла. И стала звонить Наталье.
— Неприятности у парня, — пояснила я, — схорони на недельку.
— Привози. Устроим ему обследование.
Через час прибежала Вера Сергеевна, насмерть перепуганная.
— Маргарита, совсем ему плохо, надо «скорую» вызывать.
— Не надо «скорую», попадет к какому-нибудь коновалу… попросим Сережку с первого этажа, он нас в Красный Крест отвезет.
Через час Гоша получил кровать в палате под номером 10, переоделся в спортивный костюм и тапочки и пошел меня провожать.
— В палате три старикана, я здесь долго не выдержу.
— Потерпи. На кладбище хуже.
— Ты хоть заходи, ладно?
— Два раза в день, утром и вечером.
— Все шутишь.
— Позвони дружкам, чтоб знали, что ты при смерти. Пока.
И я отправилась домой. В окне терапевтического отделения маячил Гоша, выглядел он совершенно больным.
Звонок телефона поднял меня в половине второго ночи. По этому парню можно сверять часы.
— Привет, детка.
— Слушайте, а нельзя звонить днем? Ночью я обычно сплю. Опять же вам при такой луне положено быть волком, нелегко, наверное, набирать когтистой лапой номер?
— Как мой подарок?
— У вас проблема. Срочно обратитесь к психиатру.
— Ты пытаешься убедить меня, что не очень боишься?
— Я не очень боюсь. Человек смертей.
Мне на голову может свалиться кирпич, я могу заболеть СПИДом, кто сказал, что вы — хуже?
Он засмеялся тихо и довольно противно.
— Жду не дождусь, когда мы познакомимся поближе.
— Вы со мной играете, зачем? — спросила я, потому что в этих звонках не было смысла, если он, конечно, не психопат.
— Играют ради удовольствия.
Значит, психопат.
— Я вас знаю?
— Я любой из твоих друзей.
— Значит, вы просто развлекаетесь.
— Не совсем. Ты должна кое-что для меня сделать.
— Что же?
— Найди мои деньги.
— Я? — Ну вот, а говорят, что идиотизм болезнь не заразная. В городе начинается эпидемия.
— Конечно, у тебя получится.
— Да вы спятили. Как вы себе это представляете? — начала злиться я, потому что одно дело Сонька, и совсем другое шизонутый киллер, у которого по ночам обострение.
— Подумай. Может быть, тебя немножко поторопить?
— Нет, — заверила я, — я все поняла. Буду стараться изо всех сил. Честно.
Он хохотнул и повесил трубку. А я швырнула телефон. Он пострадал совершенно безвинно. Потом я пошла в кухню, выпила стакан молока и зарыдала. Мне хотелось, чтобы приехал Глеб. Но если бы он приехал, я бы его выгнала. Кажется, мне не оставляли выбора. Плохой день.
Сонька пришла часов в десять, тихая и задумчивая. Меня это начинало беспокоить.