— Что ж, все когда-нибудь кончается.
И беседа наша тоже. Вас проводят. — И вышел в ту же дверь возле сейфа. В комнате сразу возник тип в спортивном костюме и молча повел нас по коридору, потом через двор к железным воротам. Через минуту мы обрели свободу. Напротив здания, где мы только что были, помещалось районное отделение милиции. Вывеска радовала глаз. и Тип повернулся и ушел, все так же молча, а я затосковала, потому что на Соньку напал столбняк.
— Эй, — подергала я ее за рукав, — ты живая?
— Чтоб им всем пропасть! — ответила Сонька. Я кивнула: ее желание совпало с моим.
— Может, пойдем отсюда, — предложила я, — а ну как передумают?
Сонька резво потрусила рядом.
— И что теперь? — через пару минут спросила она.
— Ты меня спрашиваешь?
— А то. Кто у нас умный?
— Это ты сказала. Вот. что, Софья Павловна, пакуем вещи и делаем ноги. Ну их к черту, пусть без нас разбираются. Оборотень на днях шлепнет Витьку, эти хмыри найдут и шлепнут Оборотня, а мы сможем вернуться и разводить кактусы.
— Я не хочу разводить кактусы, — возразила Сонька.
— Хорошо, не будешь, — после перенесенных страданий спорить с Сонькой не хотелось.
За разговором и невеселыми размышлениями я не сразу сообразила, что мы прошли приличное расстояние пешком. Сонька, как видно, притомилась и сказала:
— Давай на остановку.
Мы перешли через дорогу, и тут с Сонькой началось неладное. Она приоткрыла рот, выпучила глаза и промычала: «Не-нене». Я пошарила глазами и тоже открыла рот, потому что рядом тормознула машина, из нее выскочили два добрых молодца и направились к нам.
— Ну что за день, а? — взвизгнула Сонька и вроде бы решила бежать. Я поддалась порыву и припустилась следом. Дело зряшное, потому что парни бегали лучше. Руки сомкнулись на моих локтях наподобие наручников, и паренек отрывисто бросил:
— Дернешься — пришибу! — На сегодняшний день эта фраза стала невыносимо банальной.
— Я кричать буду, — честно предупредила я и получила затрещину. Народ на остановке в количестве шести человек оживился.
Сонька взвизгнула, а женщина в красном плаще проронила испуганно:
— Да что ж это делается?
— А милицию надо! — рявкнул дед в шляпе.
— Ты б, старый, не лез, — бросил парень, державший меня за локти, и бодро зашагал к машине. Парень произнес замысловатое ругательство, что, впрочем, не удивило: русский человек, да и в сердцах… В общем, мы снова оказались в машине на заднем сиденье, зажатые двумя конвоирами.
— Вы чьи, ребята? — спросила я, не очень надеясь на ответ. И правильно: отвечать они не собирались, были деятельные и вроде как напуганы. Бог знает, кто их напугал, уж конечно, не мы с Сонькой.
— Вон мент стоит, — с тоской кивнула моя подружка на постового. Мент стоял, но нам толку от него не было. Вот если бы вывалиться из машины… Соньке… Правда, и Соньку жалко.
Тут мы подъехали к зданию, на первом этаже которого находился магазин «Элиза».
Машина остановилась, нас извлекли из нее и не очень вежливо потащили к двери. Дверь была внушительная, металлическая, с «глазком». Конвоир позвонил, дверь открылась, и мы оказались в просторном холле, заставленном коробками. Прошли по коридору и вступили в чей-то кабинет, обставленный кое-как. В кабинете, как видно, шло совещание: сидели четверо мужчин, молодых, суровых, из тех, кого опасно встретить на большой дороге.
— Вот, — Незатейливо сообщил конвоир, показав на нас. Мужчина в центре стола хмуро кивнул, что, видимо, означало «подожди». Нас из комнаты вывели и приткнули в коридоре. Парни закурили, и один другому задал вопрос, видимо, риторический:
— Чего Браун сердитый?
Ответом было пожатие плеч, а я усмехнулась почти весело: не иначе как наша встреча была предопределена свыше. С него начали, боюсь, им и кончим. Сонька приподняла брови, видимо, желая сказать: «Вот куда нас черт принес», а я кивнула: мол, в самом деле, черт. Ждать пришлось долго. Хотелось пить, еще больше хотелось в туалет, а еще больше — уснуть и проснуться 28 апреля и не отвечать на Сонькин звонок.
Наконец нам велели зайти в комнату. Теперь здесь находился только Браун. Видимо, где-то имелась еще одна дверь, так как я не заметила, чтобы кто-нибудь выходил отсюда. Браун взглянул на нас исподлобья, а я с любопытством уставилась на него. Роста он был, судя по всему, среднего и средней комплекции, лицо приятным не назовешь, но и до уродливого далековато, одет в джинсы и рубашку с барахолки. Раствориться во всеобщей усредненности ему не давал взгляд: твердый, настойчивый и чрезвычайно неприятный, он рождал в моей душе огромное количество отрицательных эмоций и убежденность, что лишь конченый дурак выберет Брауна в свои враги. Он разглядывал нас уже довольно долго. Сонька под его взглядом стала заваливаться вправо, мне пришлось ее поддержать.
— Садитесь, — кивнул Браун, — в ногах правды нет. — Мы охотно сели. Длинный парень, что за вами ездил, жив?
— Был жив, когда мы его в последний раз видели, — ответила я, — Нас куда-то везли, но машину остановили и нас повезли в совершенно другое место, а его, наверное, в прежнее, то есть куда и нас привезти хотели.
А может, и нет.
— И что я должен понять из этого? — усмехнулся Браун. Усмешка была еще та. Я слегка подпрыгнула и попросила жалобно:
— Вы не сердитесь, пожалуйста, это сегодня в четвертый раз, и я туго соображаю.
— Заметно. А что в четвертый?
— Как что? Вопросы задают.
— Ясно. Может, тебе чем помочь?
— Не надо. Я все охотно расскажу. Хоть и в четвертый раз. Вы только подскажите, что вас интересует?
— А что это с твоей подругой? — спросил он.
— У нее здоровье слабое. Бить ее никак нельзя, а один псих ей по голове стукнул, и вот… — я вздохнула, а Сонька приоткрыла рот, демонстрируя кончик ярко-красного языка. Сходство с идиоткой было полным.
— Да, не стоило се по голове, — согласился Браун. — Ладно, расскажи-ка мне что-нибудь интересное.
Это было хуже всего: мне требовалось как минимум пять наводящих вопросов, только Брауну до этого дела не было. Я вздохнула и спросила:
— Про Витьку?
— Про Витьку? — усмехнулся Браун.
— Про него все спрашивают.
— Кто все?
— Так ведь никто не представляется.
Спроси, с кем я сейчас говорю, разве ж отвечу?
— Ага, — кивнул он, — Но кое-что всегда можно рассказать, если постараться, так?
— Так, — согласилась я, — машина, по-моему, «СААБ», яркий спортивный костюм, задумчивый очень…
— Удав, — сказал Браун.
— Что? — Не поняла я и только после этого сообразила, что это, видимо, кличка задумчивого типа. А ведь и правда, Удав, точнее не скажешь. Чему-то порадовавшись, я продолжила:
— То ли банк, то ли контора на Нижнем спуске, мужчина лет сорока, с бородой и усами, очки в золотой оправе.
Браун неожиданно засмеялся, очень весело, точно я сказала что-то чрезвычайно забавное.
— Так, говоришь, о Витьке спрашивали?
— Да.
— И что спрашивали?
Я пересказала с максимальной точностью. Браун остался доволен.
— Каюк Витьке, — развеселился он, — доигрался, умник. Свои же и шлепнут.
И правильно сделают: за деньги, что он у них из-под носа увел, одной смерти мало.
То ли он всегда такой словоохотливый, то ли жить нам осталось всего ничего. Я посмотрела на Соньку. Она сидела, мерцая глазами, но больше походила на чучело совы, чем на живого человека. Странно, какой на нее столбняк напал. Ей хорошо, сиди, таращи глаза и слюну пускай, а мне на вопросы отвечай да еще отгадать попробуй, как ответить правильно. Слово «деньги» произвело на меня впечатление, и я доверчиво сообщила:
— Деньги ищет тип по кличке Оборотень. Витька ему должен. Сама слышала, как они по телефону разговаривали.
— Оборотень? — Браун, казалось, удивился. Задумался, лоб прорезала морщина, он сурово на меня покосился и опять повторил:
— Оборотень?
И мы стали говорить об Оборотне. Тут я многим поделиться не могла, знала мало, а догадки держала при себе. Мы говорили уже минут сорок, когда в комнату вошел мужчина, довольно пожилой, впрочем, может, так казалось из-за крайней тучности, и сказал:
— Все собрались.
Браун кивнул, пожевал губами и приказал, косясь на нас:
— Девок запри где-нибудь. Может, еще пригодятся.
— Пошли, — сказал толстяк, мы поднялись и вместе с ним вышли в коридор.
— Эй, Леха! — крикнул толстый. Из соседней комнаты появился один из наших недавних конвоиров. — Отведи их в подвал.
Леха повел нас к лестнице. Поглядывая с озорным любопытством, навстречу шли человек шесть парней, и Сонька при виде их вдруг хрюкнула, я насторожилась, пытаясь понять, что могло вывести ее из транса, и тут увидела Игорька. В этот момент и он нас заметил, хрюкнул или нет, не скажу, а глаза вытаращил. На этом все и кончилось. Гоша зашагал дальше по коридору, а мы — спустились в подвал.
— Все ж таки убьют нас, — вздохнула Сонька, вертя головой по сторонам. Мне не понять ее способности постоянно совершать лишние движения: в комнате, где нас заперли, рассматривать было совершенно нечего. Два на три метра пустой площади, наверху, почти под потолком, окно с железной решеткой. Мы уже изрядно попотели, дергая ее во все стороны, само собой, без всякого успеха. Ко всему прочему стекла в раме отсутствовали и от окна веяло сыростью и холодом.
— Может, в дверь стукнуть, в туалет попроситься, — предложила Сонька.
— Стукни, — ответила я.
— И что?
— А ничего. Посмотрим.
— Пожалуй, я еще маленько потерплю.
В этот момент в комнатенке стало темнее, потому что окно загородили чьи-то ноги, а потом и голова появилась: Гошина.
— Игорек, — обрадовалась я, а Сонька нахмурилась:
— Где тебя черти носят? Вызволяй нас отсюда. Страдаем.
— Говорил я вам: сматываться надо, — сурово ответил Гоша, — а вы, дуры, умных советов не слушаете, потому в подвале и сидите.
— А ты нас вытащи, — Напомнила Сонька. Гоша без особого толка подергал решетку.