– Так вот, Янина подогнала бульдозер… Оказывается, там, с той стороны, ворота открываются, и вот Янина велела сровнять всё с землёй, и там будут теперь ещё вольеры…
Мне хотелось расспросить про наших, что стало с ними. Но Галя по имени помнила одну только Лютру, а на Дизеля говорила: «Этот, который всегда вот так встаёт, на задних лапах» – и изображала как. Оба они, оказывается, жили ещё в приюте, и Снежок жил.
– Чёрного, который служить умеет, раза два хотели забрать, – рассказывала Галя, – но Янина говорит, что они все трое, это… хара́ктерные. Кошка и две собаки, да. Или нет, Янина говорила – три собаки… Они наше лицо.
– А третья кто? – уточнила я. – Может быть, Сарама?
Галя наморщила переносицу:
– Да вроде бы, Сарама. Большая собака. Или не Сарама…
И она дёрнула плечом:
– Я иностранных имён вообще не запоминаю. Мне все наши собаки – Маньки или Дуньки. – Она усмехнулась. – Это вы с твоей мамой учёные были, а больше у нас таких всезнаек нет. Янина говорит: возьмёшь на работу человека, а он перед тобой станет умничать.
Получалось, что мы с мамой хуже всех. Галя говорит – «всезнайки». Я спросила:
– А как же дядя Юра? Он же умнее нас, и он работает! Он всё про собак знает и даже стихи пишет…
Она переспросила:
– Это кто, сторож, что ли? Так он же не работает давно! Янина везде видеокамеры поставила, зачем ей сторож теперь? Она в апреле ещё как-то к семи тридцати приехала и говорит ему: вы, мол, свободны! Совсем. А он ей, знаешь, в ответ: «Вы мне собаку с собой позволите взять? В память о работе моей». Ну и увёл этого… Говорю же, я не запоминаю их!
Она замолчала, и я спросила:
– Слушай, а ты сама?
Она не поняла:
– Что – я? – и снова потёрла глаз. Он слезился у неё, я видела, что в него тушь попала. Но она стояла передо мной и улыбалась, как будто ей было хоть бы что.
– Тебя, – говорю, – не выгоняют из приюта?
Она пожала плечами:
– А за что меня-то? Я тихо себя веду. Тихой быть надо. А то Янина говорит, что каждый человек рано или поздно начинает много брать на себя и тоже пробует распоряжаться. И тогда надо этого служителя менять. У нас, между прочим, никто больше не работает, кого ты знала. Все новенькие давно, ты представляешь? Я – самая старенькая! – похвасталась она. – И за меня всё делают стажёрки!
И тут же почему-то оглянулась на Катьку, наклонилась ко мне:
– Вообще-то, меня хотели вслед за тобой выставить, Янина говорит: «Ты небось, как твоя подружка, не слушаться меня будешь и дерзить!»
– А ты что? – спрашиваю её.
Она говорит:
– А я сказала ей, что вовсе я не твоя подружка. И правда ведь, какие мы с тобой подруги, да? – И она глянула мне в лицо чуть виновато. – Ну и поплакать мне, конечно, перед ней пришлось. А как ты без слёз, чего докажешь? Мне с этой работы деваться некуда. На рынок я не хочу или там бумажки раздавать, а больше – куда пойдёшь?
Тут Катя как дёрнет меня за руку!
– Хватит уже, может? – громко говорит. – Стоишь и любезничаешь, будто со своей подругой!
Схватила меня под руку и потащила бегом-бегом в спортивный отдел. И попрощаться с Галей не дала.
Я говорю:
– Откуда ты знаешь, что она мне не подруга? Слышала, как она сказала это, что ли?
Катька в ответ хмыкает:
– Да больно мне нужно подслушивать её. Видно же, что вы с ней не подруги.
Янина позвонила мне снова в сентябре и сразу сказала:
– А у нас радость! Нам помогают теперь! Ты представляешь, городская администрация связалась с пищекомбинатом, и над нами взяли шефство. Ты бы не узнала наш приют…
Я растерялась. Ответила:
– Да, это хорошо.
– Я могу принимать собак, не только как гостиница! Всё так, как мы с тобой хотели, помнишь?
Может, она думала, что звонит кому-нибудь другому? Никогда Янина не говорила так со мной!
– Я же до отчаяния дошла, ты помнишь, я же выпускала собак в промзоне. А вам врала, что их забрали, самых никудышных! Забрали без вас, нашлись любители… Ну помнишь, ты спрашивала у меня про Тучку? И я тебе теперь правду говорю. Понимаешь, – повторила она, – я тебе правду говорю! – точно сама этому удивилась. И стала оправдываться: – Что я могла? Вы ещё обижались на меня, что я вам твердила про деньги! Школила вас, как надо пожертвования в копилку собирать! А я же была одна со всеми нашими долгами!
«А как же друг? А Лера?» – подумала я. Но когда Янина говорит с тобой, ты не можешь вставить ни слова.
– У меня теперь всё хорошо! – кричала она. – Ты слышишь меня? Я построила новые вольеры… И, Валя, я что хочу… Вот что. Скажи, ты не пойдёшь опять работать в приют?
Вот ещё новость. У неё что, все, кто из нашего города хотел, поработали уже, и она всех выгнала? А теперь начинает всех звать по второму кругу?
– Нет, – говорю, – Янина, я точно не пойду к вам работать.
Она издала неопределённое: «М-м-м-м», а потом спрашивает:
– И мама не пойдёт?
Мне прямо смешно стало. Мама с отцом, когда хотят сказать, что с кем-то не договоришься, он тебя в упор не понимает, говорят: «Это же Янина! Чистая Янина!»
– Нет, – отвечаю, – мама тоже не пойдёт.
Она искала, что ещё сказать. Потом попросила меня:
– Ты всё же приходи, ладно? Хотя бы просто так. У меня собаки, ты же собак любишь?
– Люблю, – отвечаю ей. – И кошек я люблю. И птиц. Я в лагерь научный ездила, и мы там изучали…
Я торопилась рассказать ей про лагерь. И про кружок тоже. Который – каждый раз по воскресеньям. И что в школе всё же стала шестидневка. И что отец даёт мне карманные деньги, хотя я у него и не прошу. Так что работать у неё я не буду, не буду, не буду!
Она мне говорит:
– А я вот не могу думать ни о чём, если у нас в городе собак бездомных убивают. Кто-то выбрасывает их, чтоб они стали бездомными, а кто-то потом за ними приезжает во дворы…
Мне показалось, что она в чём-то винит меня. Как будто это я выбрасываю на улицу собак или собираю их во дворах и на остановках и куда-нибудь свожу, где их убивают на третий день. Мне стало неуютно, я подумала, что сейчас на меня станут кричать. Но она просто оборвала разговор. И я потом чуть ли не месяц думала, что уже забыла про неё. И что мне нисколько не хочется опять увидеть приют. Собаки там, наверное, все новые. И из людей я тоже никого не знаю. Разве что Галю. Но она мне совсем не подруга, сама же сказала. А ещё там может оказаться Лера.
Тут я вспомнила, как Катька передразнивала Леру, и поняла, что с Катькой мне было бы совсем не страшно. И она сразу согласилась пойти со мной в приют, а ещё вызвались Юрка и Слава, просто услыхали на перемене, что мы с Катькой собираемся. И Надька Фролова тоже подошла ко мне и спросила: «Валя, можно я с вами?» И она стояла передо мной такая жалкая, что с ней можно было делать что угодно, можно было засмеяться: «Зачем ты нам?» У меня прямо слёзы к глазам подступили, как легко было сказать ей так. И я сказала: «Конечно, пойдём!»
На первой территории стало меньше места – появились два ряда новых вольеров, а может, ещё больше, только их не видно было от калитки. А на вторую территорию нас не пустили, и я не видела, что поменялось там.
К нам вышла из домика толстая женщина в камуфляже и спросила:
– Ребята, вам кого нужно?
Я растерялась:
– Нам бы Янину.
Женщина спросила:
– Какую Янину?
А потом сказала:
– Вам, наверно, Жанну Николаевну? Поветину?
Я не поняла, про кого это она, и повторила:
– Нам Янину. Директора приюта.
Женщина сказала:
– Я директор приюта. Зоя Александровна Никанорова. К вашим услугам. Вы хотели собаку выбрать? Мы не отдаём собак детям без родителей.
«Мы тоже никому без родителей не отдавали», – машинально отметила я.
Катька, Юрка, Славик и Надька топтались рядом со мной. Наверно, по ним видно было, что они из-за меня сюда пришли. И разговаривать должна была я. А я не знала, как говорить с человеком, который у тебя прямо на входе спрашивает: «Что вы хотите?»
Женщина через силу улыбнулась мне.
– А если вам просто посмотреть собак, то сейчас у нас не часы для посетителей. Мы пока не утвердили расписание. Но скоро утвердим и сразу же вывесим на нашем сайте в Интернете.
«Просто посмотреть» она произнесла, как будто передразнивая кого-то. Значит, она тоже устала от тех, кто ходит «просто посмотреть».
– Знаете, – начала я. – Это вот. Мы просто… Я работала раньше здесь…
– Этого не может быть! – оборвала меня женщина. – В приюте не могут работать дети до восемнадцати лет.
И она продолжала перед нами стоять – ждала, что мы повернёмся и уйдём. Я снова попросила:
– Позовите к нам Янину.
– Её нет, – ответила женщина. – Она у нас больше не работает. Меня прислали сюда вместо неё. В городской администрации решили, что гораздо лучше будет…
– А где Янина? – спросила я, чувствуя, что всё уже стало каким-то ненастоящим. А когда – я и не заметила.
Новая директор развела руками:
– Она не оставила своих координат. Но, как мне известно, Жанна Николаевна, ваша Янина, – телевизионный журналист. Кто знает, может быть, она вернётся работать на телевидение.
И женщина снова натянуто улыбнулась нам:
– Смотрите телевизор. Местные программы.
И она вздохнула:
– Жанна Николаевна организовала для города этот приют. Но чтобы руководить, нужно образование и нужно уметь разговаривать с людьми… А она со всеми умудрилась перессориться. Здесь нужен совсем другой человек.
Она слегка потупилась, потому что с её слов получалось, что она и есть тот самый человек.
– Мы все благодарны Жанне Николаевне, – объясняла мне женщина. – Ведь Жанна Николаевна, можно сказать, пробила стену. Мы люди, значит, мы должны быть милосердными к братьям нашим меньшим…
Кто-то взял меня за руку. И я сразу поняла, что это Юрка. А потом уже услышала:
– Валя, пойдём.
И Катька прошептала мне в самое ухо:
– Пойдём отсюда.
Служительница, незнакомая мне, тоже в камуфляже, загоняла в вольеры собак, и они тоже были незнакомы мне. Было странно, что они гуляли на первой территории, у домика, но никто из них не подбежал поглядеть, с кем это говорит хозяйка. Им почему-то были неинтересны гости.